Благими намерениями - Эмиль

- Отрубите ему кисть! Ворье растёт! - кричал бородатый мужик за прилавком.

- Ну и нравы, - прошептал сыскарь, продолжая мотать головой и разглядывать плакаты и афиши. Справа проплыла надпись "Цирюльня у Шалахо". На выдвижном прилавке в ряд стояла пара десятков стеклянных банок, а слева от двери красовался таз с чем-то красным. "Ещё и кровь пускают. Какое варварство и мракобесие!" - раздосадовано прошептал наездник. Чуть поодаль нарисовалось непонятное Мольху заведение под вывеской "Семь нянек капитана Моллета". Над входом висело изображение небритой хари какого-то типа с заострёнными ушами и перевязанным глазом. На голове оного красовалась треуголка с помятым левым краем. Когда створки дверей с грохотом раскрылись, на дорогу шлёпнулось тело и раздались крики "Без денег больше не приходи, скотина!", Мольх понял, что это игорное заведение.

Слева показалась вывеска лавки музыкальных инструментов "Унылый трубадур", где были разложены горны, лютни, кифары и невесть что. Вслед за ней перед глазами Мольха возникло добротное двухэтажное здание, увенчанное буквами "Связные голуби". Мальчишка лет десяти, стоявший у магазина, выкрикивал звонким тоненьким голосом:

- Внимание! Новая порода почтовых голубей! Красивая белая тушка, изящные крылья, точёные лапки, блестящие глаза и потрясающие перья! Голубь - это отличное средство отправки коротких сообщений и зарисовок! Время посыльных, гонцов, курьеров и верховых скоро уйдёт навсегда! Покупайте голубей! Голуби объединяют людей!

Далее сыщик обратил внимание на фанерный ряд, к которому были пришпилены кусочки бумаги, на которых что-то было написано. Одни были надорванными, другие были наклеены поверх первых, третьи были размещены совсем недавно и ещё не успели отлететь. Подъехав поближе, он прочитал некоторые из них, куда хватило взгляда:

"Продаётся трёхбашенный замок. От западных ворот Любеца около часа езды на лошади. Торг уместен. Интересующихся ждём в ратуше...".

"Меняю свечи из пчелиного воска на комплект кухонной посуды. Адрес..."

"В ближайшее воскресенье утром на Портовой улице состоится собрание по поводу подорожания дорожных пошлин. Приходите поддержать нас! Ассоциация погонщиков гужевого транспорта города Любец".

"Горожане! Объявляется дополнительный набор в городскую стражу! Требуются выносливые мужчины до двадцати пяти лет, обладающие начальными навыками владения мечом и щитом. Срок службы - один год. Справка от лекаря обязательна..."

"Частный сыскарь защитит вашу жизнь от любых неприятностей! Расследования личного характера, проверка лошадей на конокрадство, супружеская неверность, внешнее наблюдение, розыск должников, разрешение спорных ситуаций и другие услуги. Творчески подойду к разрешению любой ситуации. Возможны выезды в сопредельные территории, в том числе в Гардарию..." - дочитав до этих строк, Мольх нервно сорвал листок, покрошил его на мелкие кусочки и пустил по ветру, бурча под нос что-то про окончательно потерявших стыд самоучек и мошенников. Остальные объявления сыскарь читать не стал.

Откуда-то спереди потянуло запахом чеснока и перегара. Кто-то высморкался, вытерев руку об соседа. Тому это не понравилось. Завязалась драка с криками и отборной бранью. Вокруг сразу образовалось кольцо, улюлюкающее и подбадривающее дерущихся. Сверху всаднику было хорошо видно, как два неприятного вида небритых мужика разбивают друг другу рожи в кровь.

Вечерело. Похмелье становилось невыносимым. Сыскарь с отвращением наблюдал, как прямо под открытым небом чернь жрала и пила в три горла. На кое-как сбитых столах присутствовала сомнительного вида капуста с очень тёмным хлебом. И, разумеется, множество сосудов с мутной жидкостью. То и дело вспыхивали мелкие перебранки, швыряния обглоданными костями, пьяный смех. Пьяное до полной неподвижности тело лежало у стола и изрыгало только что выпитое и съеденное, чем вызывало приступы радости и веселья у остальных.

Морщась и поёживаясь, всадник проехал рынок, не забывая держать руку на рукояти меча. Это место не внушало ему доверия. Чуть поодаль бродячая труппа давала похабное представление. Пять человек неопределённого пола, одетые в разноцветные платья, колготки и маски, кривлялись, задирали ноги и делали неприличные жесты. Публика свистела, вопила, танцевала в такт. На помосте один из участников задрал платье, стянул колготки и щедро оросил передние ряды собравшихся. Ор, хохот, ругань. Одному из зрителей струя попала прямо в глаз, и он дёрнулся от неожиданности, упав прямо в грязь лицом. Драка, новый взрыв хохота. Крики: "Ровид зассал! Ровид зассал!".

Потом два участника встали на четвереньки, двое других пристроились сзади, стянули одежды и стали ритмично двигаться. Пятый громко закричал:

- Смерть тюрьме, свободу протесту!

Взрыв одобрения. Пляски, свисты, беснования. Кто-то упал.

Перевел дыхание и снова закричал:

- Возьми лом, ломай брусчатку!

Толпа подхватила клич сотнями глоток. Раздались хлопки и возгласы одобрения. Через несколько секунд в морду оратору прилетел ком навоза, залепив рот и глаза. Отплевавшись, он захохотал и закричал:

- Спасибо, друзья! Слава Гинеусу, князю-кормильцу!

- Слава князю, кормильцу нашему! - вновь подхватила толпа.

Всадник с неодобрением покачал головой и стал опасливо озираться по сторонам. "Похоже, предстоящей свадьбе Блодника и Тестверы здесь не очень-то и рады!". Сыскарь начал лихорадочно соображать, как бы поскорее выбраться из этой клоаки и остановиться в какой-нибудь корчме.

Праматерь, ну что за рожи! Этот кривой, этот беззубый, этот косой. Тут что, отстойник всей Верузии что ли? А вон притоптывает парень. Правая половина туловища - сплошной ожог, покрытый рубцами. Или вон толстяк поперёк себя шире. Бочка на коротеньких ножках. И не толстый, просто такое впечатление, что его расплющило, словно на него упала плита.

Везде, куда ни кинь взгляд, убогие одежды из грубого полотна. Штаны, едва-едва доходящие до колен, сшитые из такой же ткани. Примитивно слепленные жалкие лачуги с соломенными или деревянными кровлями, за исключением лавок - тут уж владельцы с постройкой расстарались! Редко в каком доме имелось окно, перетянутое промасленным пергаментом. В большинстве своём освещение халупы происходило через дверь.

А дети! К детям сыщик был неравнодушен и жалел их. Девочка в едва-едва прикрывавшем срамные места рванье, потянулась к ноге Мольха, погладила её. Всадник сглотнул ком в горле, отвернулся. Потом жалость всё-таки пересилила, и он дал ей монетку.