Благими намерениями - Эмиль

А дети! К детям сыщик был неравнодушен и жалел их. Девочка в едва-едва прикрывавшем срамные места рванье, потянулась к ноге Мольха, погладила её. Всадник сглотнул ком в горле, отвернулся. Потом жалость всё-таки пересилила, и он дал ей монетку.

- Спасибо тебе, добрый господин! - закричала девочка, отбегая, - Мама, мама! Мне тот человек на лошади дал монетку!

- Да что ты разоралась, пигалица?!.. - нервно одёрнул её Панкурт, но было уже поздно.

Толпа вдруг ни с того, ни с сего оживилась и загудела, как пчелиный рой. На него посмотрели сотни глаз. Все, кто был способен держаться на ногах, потянулись к всаднику. Каждый старался пробиться к нему и ухватить за ноги, за полы плаща. Он выделялся среди них, как ухоженный породистый пёс среди блохастых, шелудивых шавок. Кто-то промычал нечто нечленораздельное, и толпа заревела, стала протягивать к нему руки.

- Что вам от меня надо?!

- У гардарийского выродка полная мошна золота! - раздались громкие голоса в толпе.

- Делись монетами, курвин сын!

- Какие ещё монеты! Прочь с дороги, быдло! - заорал сыскарь, обнажая меч. Его никто не услышал. Толпа пёрла и пёрла. Лошадь испуганно начала фыркать и мотать головой.

- Делись неправедным богатством, гардариец! - неистовствовала толпа.

Дело шло к давке и большой заварушке. Идея приехать в Любец под королевским гербом оказалась не лучшей. Возможности скакать напролом не было, лошадь мгновенно увязла бы в толпе, да и мечом в такой давке не намахаться, легче дубиной перебить всех комаров в ближнем лесу. А уж если на месте стоять - сомнут.

Решение пришло неожиданно. Вытащив из мешочка несколько толлеров, Панкурт прокричал, помахав мечом над головой:

- Слушайте все! Благую весть принёс вам от Ровида!

Постепенно крики стихли. Заткнувшиеся стали раздавать подзатыльники крикунам. Сам посланец короля молвить изволит.

- Люди! Подданные великого Гинеуса! В связи с предстоящей свадьбой, ловите подарки от посла братской Гардарии! Свою долю получат все! Держите! - Панкурт кинул в толпу несколько кругляшков.

Толпа ринулась в то место, где упали монеты, давя и распихивая друг друга. Кому-то уже успели выбить глаз, другой получил по зубам и плевался кровью.

Какой-то здоровяк попёр в самую гущу, расшвыривая остальных, как маленьких котят. Нагнулся, чтобы подобрать монеты, а потом на него налетела целая куча охочих до дармовщины, как зелёнобрюхие мухи на кучу испражений.

На какой-то момент всё замерло. Потом куча взорвалась, как раскрывшийся внезапно тюльпан, и тела полетели во все стороны. Панкурт аж залюбовался таким зрелищем, к сожалению далеко не бесплатным! В центре импровизированного взрыва стоял амбал, прикрывая одной рукой подбитый глаз, а другой сжимая добычу. Но тут на его крепкую голову обрушилась дубина, он обмяк, выронил монеты и рухнул на землю, как куль с дерьмом. Потасовка пошла по кругу. На новоиспечённого обладателя халявы откуда-то сверху упал глиняный горшок, и тот распластался крестом по земле, разжав ладонь с вожделенными кругляшками.

Путь спереди был относительно расчищен. Мольх без раздумий лягнул лошадь шпорами и поскакал вперёд. Сбил какого-то зазевавшегося забулдыгу с сине-фиолетовой харей. Тот упал и умудрился попасть под заднее копыто головой. Она вдавилась в грязь полностью, а сам бродяга теперь напоминал лежащего страуса, сдохшего от испуга, но не вынувшего свою глупую голову. "Интересно, жив или нет? - подумал наездник, убирая меч в ножны, перехватывая освободившейся рукой поводья поудобнее, - Наверное, жив. Быдло вообще живучее".

Позже Панкурт понял, что это была вовсе не сине-фиолетовая харя, а такого же цвета балаклава, которая красовалась на одном из участников той похабной труппы. То существо неопределённого пола стояло на четвереньках. Сыскарь удовлетворённо улыбнулся, монеты были растрачены не зря.

Граф удалялся от беснующейся толпы всё дальше и дальше. Вслед ему раздавались оскорбления, но он уже не разбирал слов, сосредоточившись на том, чтобы не упасть с лошади.

Из темного, до неприличия узкого переулка, вышагнула стража. Один из служивых, тщедушный, с куцой козлиной бородкой пересчитывали монеты, а двое других о чем-то переговоривались, радостно гогоча. Худощавый бросил резкий взгляд на сыскаря и толкнул в плечо одного из своих соратников. Те сразу прекратили смеяться. Мольх сперва даже не понял, что обращаются стражники именно к нему.

- Потрудитесь-ка слезть с коня, милсдарь - произнёс стражник, одетый в тёмно-синий камзол.

- Это кобыла, а не конь, олухи, - выдывил улыбку сыскарь, - да и чего ради я должен с неё слезать?

Тот же стражник показал пальцем на меч, ножны которого, почему-то были выкрашены в черную и белую полоску.

- И что? - Непонимающе уставился на нелепые ножны Мольх, - хотите меня ограбить и любезно предлагаете облегчить вам эту задачу?

Один из стражников разглядел герб на попоне сыскаря, подкрутил ус и хохотнул.

- Так вы не из наших краёв? Тогда всё понятно. Стражники мы, милсдарь, ДПС. Дорожно-патрульная стража, за порядком на дорогах следим, стало быть.

- Хреново что-то вы за ним следите, - все-таки слез с лошади сыскарь, - я сейчас проезжал через рынок...

- Да что нам, рынок, - перебил его худой,- там своя стража, а мы блюдим, чтоб на дорогах было все по закону, все как полагается. Вот глаза у вас, милсдарь красные. Это отчего?

- Какое ваше дело, почему у меня красные глаза?

- А я вам скажу, какое дело. Ежели глаза красные, то либо водочкой себя побаловали, либо, того хуже, дым дурман-травы вдыхали, либо грибы из Измельского леса...

- Какие грибы, какая трава? - Начал свирпеть сыскарь, - ты с графом говоришь, смерд.

- А нам что граф, что плотник - всё одно. Да хоть сам князь! Закон он для всех один! Надышатся дымом дурман-травы и на коня, а потом детишек находят с переломанными костями. После таких вот наездников. - стражник сделал вид, что смахнул непрошенную слезу.

- То есть, если я правильно понял, на лошади в Любеце полагается ездить непременно трезвым. Так?

- Именно, милсдарь.

- А ко мне какие претензии? Я трезвый. А уж о вашей туман-траве и лесах впервые слышу.

- А глаза почему красные?

- Какое ваше собачье дело? Твою гвардию, мою кавалькаду! Пил я, пил. Вино. Но вчера. С похмелья ездить-то у вас можно?

Усатый стражник потянул носом.

- Вы уж извините, милсдарь, но перегаром от вас так несет, вроде вы только что за углом сивухи чарку выдули, а не вино вчера пили.

Сыскарь потянул себя за мочку уха.

- Ну ладно, дальше что?

- Нарушаем! Штраф платить надобно. Если в казну, то десять толлеров. Если на месте рассчитаемся - то пять, то есть шесть. Да, шесть, - поправился стражник.

- Вымогатели, - сыскарь бросил монеты под ноги худощавому.