Ночь за нашими спинами - Ригби Эл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Большая Вода спокойна. Вдалеке поблескивает несколько огоньков – остров, на котором можно даже разглядеть силуэт дома Хана. Джон опускает меня, я шагаю вперед и вскоре оборачиваюсь. Айрин всматривается в черную рябь, стоя вполоборота ко мне:
– Чувствуешь? Пахнет вереском.
Я киваю. Говорят, вереску положено цвести в конце лета, но здесь он почему-то зацветает поздней осенью, как раз сейчас, и ветер доносит с острова медовый запах. Его можно уловить в ветреные дни на каждой улице, он перебивает даже выхлопные газы. Если запах вереска исчезает – значит, окончательно наступила зима.
– Джон. – Я подхожу и тоже смотрю в воду. – А на Некберре были времена года? И… там рос вереск?
Забавно… попав в какую-нибудь компанию, где больше одного человека, ты – вольно или невольно – начинаешь раздавать всем роли. У меня есть и Суровый Начальник, и Местная Стерва, и Гребаный Клоун, и целых три Друга До Гроба, а еще есть Загадка. Ты – мистер Загадка, Джон Айрин. Никак не могу тебя разгадать, с того дня, как однажды ты решил нам помочь, когда в озеро выпустили огромных мутировавших змей и мы пытались справиться с ними. А потом ты стал одним из нас.
Наверное, поэтому я довольно часто задаю ему глупые вопросы. Надо же! Спросить про вереск и времена года, когда, наверное, лучше поинтересоваться, какая марка пива ему нравится или за какую регби-команду он болеет.
– Извини. Видимо, хорошо меня стукнули, я…
Конечно, это лишнее – говорить о разрушенном доме. Все равно что ходить по его развалинам, поддевая ногами разбитые рамки фотографий и наступая на старые письма. Тему лучше поскорее замять.
– Шесть времен. Они менялись вместе с количеством видимых лун. Вереск… нет, его не было.
– А что-то другое?
Я веду себя как капризная, безмозглая маленькая дрянь. Сама не понимаю, зачем мне знать это. Но неожиданно Айрин улыбается.
– Были золотые пальмы. Красные лилии – похожи на земные, а пахнут, как те вонючие духи Элм. И еще много белых колокольчиков. Они запоминали звуки. Мы часто ставили их в дни праздников, чтобы потом можно было слушать отголоски веселья и предаваться приятным воспоминаниям.
Наверное, белые колокольчики помнят все предсмертные крики его народа. Вздрогнув от этой мысли, я делаю шаг вперед. Одернув себя, останавливаюсь и поднимаю взгляд: над нами небо, усыпанное звездами.
– Интересно, какой была моя планета…
Он вряд ли знает, что ответить. Наверное, ему жаль меня, ведь у меня нет даже развалин, по которым я могла бы потоптаться. Сирота с пустыря, что тут скажешь?
– Забудь, Джон.
Он подходит, набрасывает мне на плечи свой плащ и задерживает ладони на моих плечах.
– Думаю, очень красивой. Ты – красивая.
Он правда сказал это второе предложение? Впрочем, судя по тому, что он на меня даже не смотрит, я просто повредила себе мозги.
– И глупая.
– Какая ерунда, Эшри…
Я опускаю голову, наблюдая, как ветер треплет длинные черные полы плаща. Мы все ходим в черном. Это не приказ, а какая-то негласная общая привычка. Лишь Элмайра и Кики предпочитают иногда разбавлять черноту чем-нибудь ярким. Но я люблю черный. Он скрывает кровь и делает тьму вокруг нас менее заметной. Примиряет нас с ней.
Правда, сейчас тьмы много. В небе, в воде, под ногами. Слишком много, чтобы я не закрыла глаза. Ладони на моих плечах сжимаются чуть крепче.
Черная тетрадка, белая машина
– Кукареку! – слышу я прямо над ухом.
– Ох, мать…
Напротив меня в кресле сидит Элмайра. На столике – поднос с чашками кофе и тарелкой поджаренных тостов. От кофе идет пар, а на каждом из теплых тостов медом нарисован смайлик. Элм смотрит на часы.
– Предсказала твое пробуждение с погрешностью в полторы сотых секунды. Привет, Огонечек! Как ты?
Видимо, у озера у меня все-таки закружилась голова и я отключилась. Иначе почему я очнулась в знакомой комнате, на привычной жесткой кровати и, как и ожидала, с обрывочными воспоминаниями и ощущением, будто меня били палкой? Я осторожно потягиваюсь и на всякий случай озираюсь. Да. Точно дома.
Наш штаб расположен в большом особняке, построенном в незапамятные времена. На первом этаже есть несколько просторных залов, которые мы используем для тренировок. На втором – множество небольших комнатушек с мебелью: возможность уйти домой есть далеко не всегда… Вот и сегодня я явно ночевала здесь. Надеюсь, по мне хотя бы не ползали пауки, а их здесь много.
– Все отлично. – Я касаюсь рукой лба: голову кто-то перевязал. – Э-м-м…
Элм коротко поясняет:
– Это Джон постарался. Ну и я.
Голова почти не болит, и я даже хочу есть. Подруга протягивает руку к тарелке, подает мне тост и продолжает:
– Он тебя принес. Я чуть с ума не сошла: думала, опять… ну… как с Лютером. Ты бы видела, какой ты казалась слабой у него на руках, так сразу и не скажешь, что стену лбом прошибешь!
Она хихикает, а я чувствую, что краснею. Быть одновременно и берсерком и неудачницей мне совершенно не хочется.
– Да расслабься. Все лажают. Даже я.
Рядом с чашками на столике лежит черная тетрадка большого формата с обложкой под змеиную кожу. Продольный срез страниц защищен металлической пластинкой с углублением: будто для ключа. В обложке зияет небольшая, диаметром где-то с полсантиметра, дыра. Странно… тетрадь кажется мне знакомой.
– Что это?
– Моя добыча, – подруга фыркает, – после ночного патрулирования. В золотохранилище снова влезли. Там никого уже не было, сработала сигналка. Пока мы пытались понять, что украли, я нашла вот это. Мне показалось… В общем, я ее видела, только не помню, где.
– То есть ты стащила ее из золотохранилища?
Элм пожимает плечами и показывает острым ногтем на дыру в обложке:
– Вряд ли это должно было быть там. Это же не золото.
Я подношу тетрадь к глазам, глядя сквозь дырку на дверь. Она тут же со скрипом начинает открываться.
– Прячь! – Элм заталкивает тетрадь под меня и выше натягивает одеяло мне на коленки. – О, привет, Вэнди!
– Доброе утро! Пришла узнать, как поживает Эш…
Грудной бархатный голос, оливковая кожа, ежик черных волос. С чего это ее высочество решила нанести визит? Вэнди Смит, мягко улыбаясь, ступает через порог.
– Ты жива?
– Вполне.
Ее темные глаза сверкают… не могу сказать, что разочарованно, она слишком ловко это прячет. Я неуютно ерзаю, ощущая под пятой точкой злосчастную тетрадку. Элм подмигивает, чуть слышно хихикает и вручает мне второй покрытый джемом тост.
– Поправляйся, детка.
Мы обе понимаем, почему Вэнди, при всем ее дружелюбии, не слишком радует мой здоровый, возможно, даже цветущий вид.
– Чей был привет? – спрашивает она.
– Сайкса. – Я пожимаю плечами. – Антроиды, дурацкая музыка, лазерные винтовки. Как обычно. И он звонил. Опять обзывался.
– Хм. – Пухлые, подкрашенные темной помадой губы поджимаются. – Как думаете, кому можно продать душу, чтобы мне дали персональный шанс вышибить ему мозги?
– Боюсь, с ним и его машинами не сладит даже Сатана.
Вэнди опускает глаза, явно думая. Потом уверенно кивает:
– Сатана не сладит. Мы – сладим.
Я с хрустом отгрызаю сразу половину тоста под одобрительное фырканье Элм:
– Да ты жаждешь проявить инициативу! Восхитительно!
Восхитительно. И безнадежно. Просто родители Вэнди, члены правящей партии, хорошо воспитали дочь и привили ей крепкую веру. Поэтому она истребляет всех преступников и, к слову, предпочитает убийства, а не аресты. Вэнди жесткая. Хотя в мирное время производит впечатление горячей детки с умеренным размером мозга. Вежливая, милая, собранная. И меня нисколько не удивляет, что в ее досье, в графе «Способности», стоит: «Феноменальная ловкость и быстрота». Кошачьи качества. Да, Вэнди могла бы быть кошкой.
– А мы… – Элм хватает со стола чашку и с шумом отхлебывает, заставив воспитанную гостью сморщить нос, – славно вчера побегали. С Дэрилом.