Филолог - Святослав Логинов

— Почему ты считаешь, что человек непременно должен веселиться?

— Кому, на фиг, нужна игра, если от неё одна скука?

— Ещё можно делом заняться.

Занять себя, чтобы избежать скуки. Скука явилась, а я — занят, я бегаю по делам.

— Каким ещё делом? Какое дело может быть у человека в наше время?

— Я, например, филологией занимаюсь.

— Тоже мне, дело. Другие побрякушки на тот же колпак. Ты не думай, я ведь тоже кой-чему училась и знаю, что говорю.

Ведь — ведать, знать. Линда, ведь, училась и теперь ведает, что говорит. Верис не слишком вслушивался, но заранее был согласен, доверяя Линдиному ведению. Вот только изменит ли оно хоть что-то?

— Прежде люди вынуждены были заниматься делами, например, добывать пищу, чтобы не умереть с голоду. Нынче голодают только гурманы, чтобы получить больше наслаждения от особо изысканных кушаний, а тогда голодали многие, просто потому, что еды на всех не хватало.

Верис представил, как люди хватают еду, а некоторые не успевают ухватить и идут изыскивать особые кушанья. А, изыскав, поедают с урчанием: «Урм! Урм!» И отсюда рождается звукоподражательное слово «гурман» — человек, которому не хватает обычной еды.

— Между прочим, умереть с голоду — вовсе не фигура речи, люди действительно были смертными и, прожив некоторое время, старились и умирали от какой-нибудь ничтожной причины

По инерции Верис ещё воображал фигуру речи: когда некто произносит речь, но слов в ней нет, и вместо смысла слушатель видит фигу. Затем сознания достигла вторая часть фразы.

— Погоди, — сказал Верис, — но ведь ген старости так легко убирается в пренатальный период. Когда человек уже родился и осознал себя, генные модификации недопустимы, но в пренатальный-то период!..

— Не знаю. Может быть, они просто не умели исправлять собственный генофонд. Они очень многого не умели, и в мире не было ничего, что могло бы их научить. Учиться приходилось самому, без помощи программы, и это тоже было делом. Это сейчас мы учимся играючи, а прежде обучающих программ не было, до всего изволь доходить своей головой. Люди не владели телекинезом и не умели пробивать внепространственные туннели, а, значит, в бесконечной вселенной им не хватало места. И, конечно же, им не хватало энергии и, вообще, всего на свете. Добывать жизненно-необходимые ресурсы и значило — заниматься делом. А то, чем занимаемся мы — игра, отдых, развлечение и просто маета. Ещё было искусство — созидание лишнего при острой нехватке необходимого. Изо всех дел именно искусство продержалось дольше других, но, в конце концов, изныло и оно. То, что даётся слишком легко — никому не нужно. То же самое — и любовь. Ты лучше меня знаешь, с какими словами она в родстве, но прежде любовь была наиважнейшим делом, а теперь это игра. Смешно сказать, но сексуальные отношения требовались не для удовольствия, а для продолжения рода. Других способов заводить детей люди просто не знали А без потомков они обойтись не могли, ведь люди были смертны, и если бы не появление новых детей, человечество очень скоро вымерло бы. Ты представить не можешь, что значит, быть смертным

— Могу, — сказал Верис.

— Ой, не городи ерунды! Собственную смерть представить невозможно. Конечно, мы все конечны, но до сих пор ещё никому не удалось покончить с собой. Во всяком случае, за последнее тысячелетие, если кто и сумел такое сделать, остальные об этом не знают. Так что люди теряют интерес к жизни, но продолжают жить.

— Пожалуй, ты права, — запоздало согласился Верис. — Собственную смерть представить невозможно. Это не по силам даже смертному.

— Так вот, — не слушая, продолжала Линда. — Смертный человек обязан был родить и воспитать детей, иначе жизнь его теряла смысл. И для этого была нужна любовь. Не только любовь между мужчиной и женщиной, тут можно обойтись одной физиологией, но любовь родителей к детям и детей к родителям. Ты, небось, о такой и не слыхал.

— Да, не слыхал, — с горечью произнёс Верис.

— Это было нужно для правильной смены поколений, а сейчас отмёрло за ненадобностью. Какая смена поколений, если все бессмертны? Через тысячу лет разница в несколько десятилетий сотрётся. К тому же, любящие теперь не должны заботиться друг о друге — у всех есть всё. А, значит, нет любви, в том виде, как её понимали древние. Остались только постельные забавы, а это не та вещь, из-за которой стоит портить себе настроение. Так что, улыбнись и пошли отсюда.

Верис кивнул и старательно выдавил улыбку. Только сейчас он заметил, что, слушая и даже отвечая Линде, он совершенно не анализировал значение слов. И, значит, вся Линдина речь могла быть понята неправильно и обратиться в фигуру речи.

— Пошли скорей, — торопила Линда.

— Я ещё посижу, — сказал Верис. — Мне надо подумать.

— Давай, думай. Дело полезное. Но учти, как только я соскучусь, а это случится скоро, я тебя отыщу, и тогда ты так легко от меня не избавишься. Поэтому, думай в ритме вальса.

Ах, эти пряталки, ах эти хоронушки! Всё, что было серьёзного, теперь — игра, значит, былая игра стала делом серьёзным. Уйти ото всех, и жить одному, как и сколько получится, — мысль немудрёная, но другой в ритме вальса не изобрести.

Изобрести бродить беспрестанно по одним и тем же местам и мыслям — и изобрести. Изобретение — дитя бездумного повторения нерешаемой задачи.

Покидая промёрзший планетоид, Верис оглянулся и узнал, что этот мир принадлежит Верису Гольцу, и что он просит не нарушать его уединения. Одно дело — просить, совсем иное — получить просимое. Верис получил уже много непрошенного.

И ещё Казалось бы, очевидно, что у него та же фамилия, что и у мамы, но всё же напоминание об этом неприятно резануло душу. Не хотелось иметь с Гэллой Гольц ничего общего.

Верис попытался понять происхождение странной фамилии. Гольц — голый, обнажённый, открытый для других К нему это, может, и подходит, но мама всегда была закрыта для Вериса. Её имя верней происходит от «голец» — одинокий камень в бурном русле реки, о который разбивается ведомая неопытным гребцом лодка.

Вроде бы, всё сходится, но не избавиться от ощущения ложной этимологии. Тянет от краткого сочетания звуков неизбывной чужеродностью.

Великий язык Владимира Даля один, второго быть не может. Это живой великорусский язык. Есть ещё мёртвые языки, на которых никто никогда не говорил: латынь, греческий, иврит и санскрит — странные артефакты, эгрегоры, измышленные филологами для обоснования особо причудливых теорий. Есть язык немецкий, самое название которого показывает, что это и вовсе не язык. Могут ли говорить немые? Верис предполагал, что это система мимических знаков, жестикуляции, возможно — графических знаков (есть гипотеза, что такие существовали когда-то, но были вытеснены устной речью). Во всяком случае, немецкий — язык лишь по названию, ибо в настоящем языке важны звуки, издаваемые голосовыми связками. А у немых немцев именно с голосом и непорядок.