Борода и философия - Томас Гоуинг

В одном случае длинная Борода служила символом клятвы, что можно увидеть из следующего стихотворения:

Достойный рыцарь поклялся:

Не станет бриться он,Пока от епископов и королейНарод не освобожден.Он следовал твердо заветуИ благоговейно носилНа подбородке седую комету,С которою вместе почил34.

При Карле II Борода сократилась сначала до усов, а потом и вовсе исчезла. Стоит посмотреть, как подражали всему французскому при этом неанглийском дворе, и мы без удивления отметим, что Борода оказалась слишком храброй и мужественной чертой, чтобы ее терпеть. Вначале она угасла среди высших классов в Лондоне, потом постепенно и суровые сельские сквайры и йомены отказались от своей привилегии свободного человека ради рабской женственной моды, после мода дошла даже до низших слоев, еще больше утяжелив их ношу и даже вызвав некоторые болезни, от которых эти суровые люди раньше были избавлены. Остается надеяться, если кто-то в будущем заговорит о том, что Борода является иностранной модой, ему напомнят, что мода эта – самая что ни на есть старая добрая природная английская, а нынешняя привычка бриться была перенята из Франции в те времена, когда ничего лучше заимствовать мы не могли, поскольку король, придворные и патриоты финансово зависели от французского монарха! Так что чем раньше мы прекратим бриться, тем быстрее сотрем воспоминание об этом бесславном периоде нашей истории!

Анекдот о печально известном судье Джордже Джеффрисе служит подтверждением тому, что сельские жители продолжали носить Бороду, даже когда она ушла в прошлое при дворе. В своей грозной манере он так обратился к человеку, стоявшему перед ним: «Если бы совесть у тебя была такой же величины, как Борода, она колыхалась бы при ходьбе». На что свидетель ответил: «Если уж мерить совесть в Бородах, боюсь, у Вашей милости ее вовсе нет».

В 1700 г. Филипп V вступил на трон Испании с выбритым подбородком; его примеру постепенно последовали и другие, хотя общественное мнение на этот счет выразилось в пословице: «Потеряв наши бороды, мы потеряли наши души» – и никто не поспорит, что утрата Бород и утрата статуса империи этой страной совпали во времени.

Две короткие легенды служат хорошей иллюстрацией того чувства чести, что некогда заключалось в испанских и португальских Бородах.

После смерти Сида Руй Диаса к нему в комнату прокрался презренный еврей, чтобы сделать то, на что он никогда не осмелился бы, пока Диас был жив, – выдернуть волосы из Бороды благородного испанца! Но едва он приступил к делу, как труп поднялся и взялся за меч, лежавший рядом. Еврей убежал в ужасе, труп мрачно усмехнулся и вернулся к вечному покою, еврей же обратился в христианство.

Когда храбрый Жуан де Кастро овладел индийской крепостью Диу, ему жестоко не хватало провизии, и он заложил свой ус за тысячу пистолей со словами: «Все золото мира не может сравниться по ценности с этим природным знаком моей доблести». Жители Гоа, особенно дамы, были настолько потрясены сей великодушной жертвой, что всем миром собрали деньги и заплатили выкуп.

Последней европейской нацией, отказавшейся от Бороды, были русские, в чьих древних законах говорилось, кто вырвет у другого из Бороды волос, должен заплатить вчетверо больше, чем за отрубленный палец. Петр Великий (всегда остававшийся наполовину варваром), как и многие другие недостаточно культурные реформаторы, пытался достичь своих целей деспотическими мерами, а не моральным убеждением. Увидев на Западе бритые лица, он решил, что отсутствие Бороды является обязательным условием цивилизованности, забыв, что бритый дикарь все же остается дикарем. И царь повелел всем своим подданным бриться, установив налог на Бороду в 100 рублей для знати, торговцев и мастеровых и в алтын – для низших классов. Последовали большие волнения, но Петр I был непреклонен и устроил настоящий крестовый поход с ножницами и бритвой, сильно напоминающий французско-африканские разии, на которых, как вы знаете, «выбривают» все живое, не заботясь о чистоте рук! Некоторые, чтобы избежать бесчестья, расставались со своими Бородами добровольно, но все сохраняли волосы, чтобы положить их в свой гроб, из суеверия, что, если они не смогут предъявить их св. Николаю, он не допустит их в рай как безбородых христиан.

Одной из самых сложных задач было справиться с армией; Петр решил ее со свойственным ему хитроумием. Священникам повелели сказать солдатам, что воевать предстоит с турками, особой чертой которых является Борода, и что их покровитель, св. Николай, не сможет распознать своих возлюбленных русских, если они не согласятся отличить себя, обрив Бороду. Только посмотрите на этот безвкусный трюк царя! Убежденные этой ханжеской выдумкой, доверчивые солдаты подчинились императорскому приказу. Однако следующая война была со Швецией, и воины, жестоко пострадавшие от бритья, обратились к священникам с такими словами: «У шведов нет бород, значит, нам нужно отрастить свои, иначе как же нас опознает Николай?!»

Стоит отметить исторический факт, подтверждающий опасность замены естественного искусственным: когда Бороды не стало, появились накладные волосы. На головах воздвиглись горы женоподобных кудряшек, спадающих на шею и плечи, в то время как лицо стало настолько гладким, чопорным и бесхарактерным, насколько его способна сделать бритва. Безрадостная задача – рассматривать серию портретов Кнеллера[47], который, при всем своем таланте, не смог придать этой нелепой моде свободы и жизненной силы. Портрет Джозефа Аддисона35 был приведен в качестве иллюстрации, поскольку, как можно увидеть, хоть он и следовал моде, но временами ему доставляли удовольствие образы из лучших времен, как прошлого, так и будущего36.

Власть фальшивых локонов сменилась еще более возмутительным безобразием – пудрой, помадой и косицами. Первое – чтобы выдать за снега возраста румяное лицо молодости; последние, я так полагаю, попытка некоего блистательного гения превзойти природу,

Привесив с тыла хвост тугой,А не браду спустив волною,Напомнив миру сей красой,Что мудры мы – куда там Ною.

То было время, когда каждый ветерок был Зефиром, каждая девушка – Хлоей, каждая женщина – Венерой, а каждый упитанный младенец – Купидоном! Позже немецкие критики даже окрестили писателей той школы «поэтами с косицами»37.

Первая французская революция положила конец всей этой безвкусице, и, хотя Элисон и другие профессиональные историки не числят данного факта среди положительных вещей, которые принес поток крови и богохульств, он все же был таковым, и общество не может не радоваться, будучи избавленным от этой постоянной манерности, фривольности и обманных пороков последних французских правителей, большей частью скопированных мелкими марионеточными князьками в Германии –

И обезьянка небольшаяРезвится, глядя вслед большой.

Когда Наполеон I приходит к власти, начинает преобладать более простой, строгий и классический вкус, чем обусловливается возвращение к Бороде. Однако под военным самовластьем этого императора усы были запрещены гражданским, а Борода ограничена ничтожным подражанием в форме перевернутого треугольника: в честь своего воскресителя, который сам никогда не носил Бороды, она была названа имперской, как будто бы свидетельствуя людям, что таким образом они хоть на малую долю, а все же причастны к империи.

Борода вновь появляется с каждой попыткой обрести свободу на континенте; она была одним из самых действенных знамен в войне за свободу, когда Германия поднялась против Наполеона. В 1830 г. ношение Бороды частично возродилось во Франции, а позже она заставила много вероломных континентальных монархов38 «дрожать и трястись в своей столице», напомнив им, что, несмотря на забытые обещания и ложные клятвы, царство неправды «висит на волоске», свободный рост которого полиция не всегда способна остановить.

Теперь очень кратко остановимся на четырех нынешних возражениях против Бороды.

I. «Это не так аккуратно, как бритье». Ответ: все зависит от владельца Бороды; кроме того, содержать ее в чистоте занимает меньше времени, чем бриться, особенно там, где, как в Англии, каждый моет лицо чаще, чем раз в день. Будь это действительно доводом, нам следовало бы брить также голову и брови.

II. «Чтобы держать Бороду в порядке, нужно столько же времени, как на бритье». Предположим даже, что это так; но есть весьма важное отличие и в действии, и в результате. Причесывание Бороды, не будучи скучным, ненадежным и часто болезненным, как бритье39, дает положительно восхитительное ощущение, подобное тому, что испытывает кошка: