Борода и философия - Томас Гоуинг

Шекспир (этот невежда!), никогда не упускавший удачную характеристику, заставляет Энобарба (который приходился Нерону дедом, носил Бороду, как можно увидеть на медалях, и был храбрым воином) так обращаться к Антонию, восхищаясь Клеопатрой:

Благое дело совершил бы ты,Мой добрый Энобарб, когда б склонилАнтония к речам миролюбивым.

Его склоню я быть самим собой.Коль Цезарь чем-нибудь его рассердит,Пускай Антоний глянет сверху внизИ рявкнет, словно Марс. Клянусь богами,Что, если бы моим был подбородокАнтония, я ради этой встречиНе стал бы утруждать себя бритьем[56].

В этом отрывке Борода явно ассоциируется с мужественной решимостью, а бритье – с ее отсутствием, ибо затем Энобарб говорит об изнеженности Антония так:

Антоний наш учтивый, отродясьНе отвечавший женщине отказом,Отправился, побрившись десять раз,На пиршество и сердцем заплатилЗа все, что пожирал он там глазами[57].

15. Арсита в чосеровском «Рассказе Рыцаря» посвящает свою Бороду Марсу:

А на себя я наложу обет:И бороду и кудри, что доселеЕще вовек обиды не терпелиОт бритв и ножниц, я тебе отдам…[58]

16. Готы и даки, как можно видеть на римских памятниках, были бородатыми; и древние венгры, по утверждению Раумера, носили длинные Бороды, украшенные золотом и драгоценными камнями. Хатты также имели обыкновение не обрезать волосы на голове или Бороде, пока они не доказали свою мужественность, убив врага в бою.

17. Одна из легенд о короле Артуре упоминает гиганта, который произвел «большой показ отечественного производства», состоявший из «плаща, отороченного Бородами королей».

18. Многие государи носили прозвание Бородатого – как, например, греческий император Константин Погонат, граф Годфри, император Фридрих Барбаросса и Эберхард, герцог Вюртембергский в царствование Максимилиана, чья мудрость, вправду можно сказать, росла вместе с Бородой и о ком на латыни были сочинены следующие стихи:

Hic situs est qui barba dedit cognomina Princeps,Princeps Teutonici gloria magna soli.(Здесь покоится князь, от Брады обретший прозванье,Князь, что великою стал славой тевтонской земли.)

19. Rothbart nie gut wart. Rothbart Schelmen art.

20. Judas der Ertz-Schelm – für ehrliche Leuth oder eigentlicher entwurff und lebens-beschreibung des Iscariotischen bösswicht…

21. Писатель в Household Words Диккенса говорит, что первым обычай бриться ввел папа Анаклет.

22. В этом и в других местах я вынужден оставить под завесой темных намеков доводы захватывающей силы, не только из древней, но и из нашей собственной истории: предметы, которых не встретишь в обычных историях, но которые изобилуют на страницах сатириков и моралистов, достаточно смелых, чтобы бичевать преобладающие безрассудства и пороки своего времени.

23. Надеюсь, мой честный и неуступчивый братец Борода простит вольность, с какой я обращаюсь с его именем. Никто искреннее меня не почитает мужественность его позиции во всех ситуациях, шутливое добродушие его нрава, коим он заслужил любовь у отдельных людей и в обществе. Мне всегда следовало бы считать его публичным человеком, пусть даже лишь за его длительную и одинокую борьбу с беззакониями экономики – убийственным налогом на благоразумие и предусмотрительность и потаканием недальновидности – вот уж Плата за страховку от пожара!

24. «Ее приданым, – говорит Бенджамин Дизраэли, – были богатые провинции Пуату и Гиень: вот исток войн, в течение трехсот лет опустошавших Францию и стоивших французам три миллиона человек. Все это, возможно, не случилось бы, если б Людовик VII не остриг свою голову и не обрил Бороду с такой опрометчивостью, сделавшись столь неприятным в глазах нашей королевы Элеоноры».

25. Ни один истинный шотландец не простит мне, если я упущу случай отметить, что Уильям Уоллес был «храбрейшим бородачом».

26. Роберт Саути в «Докторе» (The Doctor) упоминает Бороду Доминико д’Анкона, венец или царицу Бород, «самую удивительную Бороду, когда-либо описанную в стихах или прозе». Берни говорит о ней, что «цирюльник охотнее бы перерезал горло названному Доминико, чем отрезал столь несравненную Бороду». Но историю Саути превосходит та, что рассказана доктором Эле в его работе о волосах, в которой он упоминает двоих семифутовых гигантов с Бородами до пальцев ног, живших при дворе одного из германских князей. Оба любили одну женщину, и их господин решил, что тот из них, кому удастся засунуть своего соперника в мешок, получит девушку. После долгого поединка на глазах всего двора один сунул другого в мешок и женился на девушке. То, что эта пара жила потом счастливо, как говорят романисты, подтверждается тем, что они произвели на свет столько же знаков своей любви, сколько их в зодиаке; примечательно, как в физиологическом, так и в астрологическом отношениях, что все двенадцать родились под знаком Близнецов.

27. Безусловно, ни один знаток изящного не станет отрицать, что канцлер и другие судейские чины выглядели достойнее в своих собственных волосах и с Бородами «достопочтенной седины», чем в нынешних нелепых, фантастических, неестественных и неподобающих ворохах заиндевелого плюща, с гнездом черного ворона посредине, в которых Минерва скорее примет их за заблудившийся экземпляр ее любимой птицы, совы, чем за ученых, умных и рассудительных «мудрецов закона».

28. Хотя в это царствование кое-какие прагматические головы из Линкольнс-Инн и попытались не давать юристам растить Бороды, приняв постановление, что «никто из этой палаты не должен носить Бороду длиннее двухнедельной», и наказывая преступление штрафом, лишением стола и даже исключением, сопротивление этому акту тирании было настолько рьяным, что уже на следующий год приказы насчет Бород были отменены («Анекдоты Перси», Percy Anecdotes).

Примерно в то же время в Германии усы отчасти заместили Бороду, как явствует из «Европейских древностей», с. 294 (Europ. Antiq.) Беркеми; в книге под 1564 г. сообщается, что архиепископ Сигизмунд ввел в Магдебурге обычай брить Бороду и вместо этого носить усы. Год, когда случилась эта Бородо-реформация (деформация?), содержится в этом пентаметре[59]:

LONGA SIGISMVNDO BARBA IVBENTE PERIT. («Как повелел Сигизмунд, долгой Браде и конец», в MDLVV(=X)IIII, или в 1564 г.)

29. У Бена Джонсона среди прочих упоминаний о Бороде есть такое:

…Я, право, огорчен, что с бородоюТакою длинною вы так попались![60]

В «Алхимике» Сатл говорит об удачливости Дреггера:

Пройдет весна, и цеха своегоНаденет он цвета, а через годИ пурпурную мантию шерифа.Итак, пусть не боится деньги тратить.

Как, он – шериф? Да у него бородкаНе выросла еще![61]

(Иоганн Пагенштехер спрашивает: «Что это за город, где борода и ноги выбирают судей?» А затем начинает серьезно рассказывать, что у жителей Гарденберга был некогда замечательный обычай избрания мэров, или бургомистров: претендентов собирали за круглый стол, и пока одни члены городского совета занимались осмотром Бород, другие – оценивали ноги: самая окладистая Борода и самые крупные ноги были «облекаемы в пурпур». И справедливо! ибо Борода означала власть и мудрость, а большая нога – понимание, благодаря которому человек делает важные шаги в нужный момент. Я надеюсь, мне простят это примечание к примечанию, поскольку оно содержит ценную подсказку для современных корпораций – пристальней смотреть на важнейшие признаки своего главы, что слишком часто упускается из виду.)

30. «Острота для выскочки-придворного» (Quip for an Upstart Courtier).

31. Джон Лили в одной из своих драм заставляет брадобрея так обращаться к клиенту: «Как, сэр, изволите вас постричь? Хотите ли бороду в форме лопаты или в форме кинжала? Хотите ли целый дом над верхней губой или лишь союзника на своем подбородке? Хотите ли заострить усы, как сапожное шило, или чтобы они свисали на рот, как у козы?»

32. В это царствование усы, однако, оказались в большом фаворе за счет угасающей Бороды; то же продолжалось и при Людовике XIV, который, со всеми великими людьми своего двора, весьма гордился тем, что носит их. В ту галантную пору усы любовников нередко закручивали, расчесывали и помадили их возлюбленные, и человек, следующий моде, всегда был снабжен всем необходимым для этого, особенно воском для усов («Анекдоты Перси»).

33. Бенджамин Дизраэли цитирует автора того времени, который в «Основах воспитания» (Elements of Education) пишет: «У меня приятное впечатление об этом молодом джентльмене, имеющем удивительные усы. Время, которое он тратит, чтобы уложить и завить их, не проходит зря; ведь чем больше он заботится о своих усах, тем больше разум его будет заботиться о мужественных и храбрых вещах».