Покаяние разбившегося насмерть - Валентина Дмитриевна Гутчина

удалились – вроде бы переодеваться, за кулисы (это подтвердят все!). А вот когда именно они вновь появились если вообще появились – понятия не имею! Я давал интервью, стало быть, никак не мог исчезнуть вместе с ними, чтобы прибить в сквере. То бишь, у меня железное алиби!

Я с улыбкой разглядывал свой опустевший бокал.

– Стало быть, давая интервью акуле пера, ты совершенно не замечал, что происходило вокруг и рядом.

– Ну, это не совсем так, – Андрей лукаво мне подмигнул. – К примеру, я совершенно точно заметил, что по правую руку находилась моя благоверная супруга Светлана – дело в том, что когда я чересчур ласково улыбался Катрин, она весьма ощутимо щипала меня за локоток.

– Позволю себе еще один вопрос: сколько всего у тебя актеров в театре, и кто из них участвовал в спектакле кроме волхвов?

Андрей весело расхохотался, погрозив мне пальцем.

– О-ля-ля, Ален, эти твои игры в детектив! Ты вновь повторяешь все вопросы комиссара Анжело. Отвечаю тебе точно так же, как ему. Всего в нашем балаганчике семь актеров и все семь были задействованы в спектакле: отсидевшая три года за соучастие в краже Селин Бошоле играла Богоматерь Марию; отсидевший срок за драку Серж Кото играл старика-супруга Марии, а два шалопая по жизни Поль Ляруз и Сид Виши были пастухами – так сказать, массовка. Главными моими героями были именно три волхва: малыш Нико гениально играл роль младшего волхва Бальтазара, старик Пьеро – старшего волхва по имени Каспар, а Мишель Дювво, великий молчун по жизни, просто-таки гениально молчал в роли волхва Мельхиора. У него, знаешь ли, было на редкость бледное худое лицо с огромнейшими, в пол-лица, неимоверно печальными глазами – этого было более чем достаточно! Мишель играл самим своим видом и обликом: просто молчал. И этого было достаточно.

Я покачал головой.

– Театр семерых актеров. Не густо.

– Но и не пусто! – Андрей воинственно вздернул подбородок. – Думаешь, клиенты реабилитационного центра рвутся играть роли в театре? Ошибаешься, главная мечта большинства из них – послать куда подальше всех психотерапевтов да прочих медиков центра, чтобы продолжать жить привычной для себя жизнью: глушить алкоголь всех видов, наркоманить и грешить, кому как больше по душе. Согласен, что вот теперь мне будет гораздо сложнее, повторюсь: три моих волхва были самыми талантливыми актерами, которым театр действительно был по душе. С оставшимися, увы, каши не сваришь! Но будем работать. В данной ситуации одно хорошо: мне было чертовски не выгодно убивать моих звезд, стало быть, это не я их убил… А теперь предлагаю закрыть тему и отвести душу, вспоминая нашу шальную юность.

Мы заказали еще по чарке глинтвейна и в течение следующего часа предавались лишь славным воспоминаниям. Когда я пришел домой в тот вечер, на часах стрелка приближалась к полуночи.

Глава 6. Прореха в алиби

Следующий день, как и все предрождественские дни той недели, был наполнен массой всевозможных дел и акций, о которых у меня уже с самого утра должна была болеть голова. И все-таки я проснулся с улыбкой и четким убеждением: все, что ни происходит, – к лучшему.

Я встретил старого доброго приятеля, оказался втянут в некую таинственную закулисную историю, итогом которой стало тройное убийство. Кроме того, последний раз я почти пятнадцать минут болтал с Соней по телефону, и эта беседа дала мне заряд надежды: моя любимая в холодной Женеве скучает ничуть не меньше меня – быть может, даже больше, поскольку уж ее точно никто не втягивает в загадочные детективные истории. Тут я весьма кстати напомнил себе, что сегодня нужно непременно перезвонить Соне и обсудить с ней планы на Рождество. Это дало мне лишний повод улыбнуться в предвкушении нового дня.

Мой первый утренний час прошел как обычно: я встал, принял душ, оделся и спустился в кафе на первом этаже, где позавтракал классическим кофе с круассанами, после чего направился в офис «Садов». И вот тут непредвиденные события наперегонки бросились мне навстречу, так что я быстренько позабыл о Рождестве, Соне и своей почти священной обязанности ей перезвонить.

Как только я вошел в приемную, ко мне тут же бросилась донельзя взволнованная и раскрасневшаяся мадам Лево.

– Мсье Ален, слава богу, вы пришли вперед полиции, потому что мне нужно срочно посоветоваться с вами по очень важному вопросу: стоит ли сообщать этому милому комиссару или славной девочке-инспектору все, что мне известно от бедняги Пьеро, потому что в прошлый раз я сообщила далеко не все, ведь, согласитесь, никогда точно не знаешь, что может быть очень полезно для нашей косметической фирмы, а что принесет только вред…

От этого стрекота у меня мгновенно затрещала голова, и я остановил секретаршу решительным жестом руки.

– Стоп-стоп-стоп, мадам Лево! Пожалуйста, не торопитесь. Давайте начнем с самого начала и, прошу вас, не с такой потрясающей скоростью. А для начала предлагаю присесть.

Мы уселись друг против друга в кресла, и я кивнул, давая старт исповеди. Мадам Лево глубоко вздохнула и произнесла:

– Дело в том, что бедняга Пьеро очень любил рассказывать мне о репетициях в театре «Луна».

Я кивнул.

– Понятно. Полагаю, вы умолчали о чем-то конкретном, что однажды рассказал вам Пьеро. Хотя, если честно, сомневаюсь, что в ходе ваших бесед он мог сообщить вам нечто криминальное.

От избытка эмоций мадам Лево сначала зажмурилась, а потом весьма энергично мотнула головой. Признаться, я был слегка озадачен.

– То есть вы хотите сказать…

Она не дала мне договорить – резко подалась вперед и, наклонившись к самому моему лицу, горячо проговорила полушепотом:

– Пьеро несколько раз говорил мне, что у режиссера театра серьезный конфликт с малышом Нико! Он много рассказывал мне о театре и обо всех актерах-любителях да их грехах. К примеру, я знала, что малыш Нико отсидел срок в тюрьме за мелкую кражу. Пьеро не раз говорил, что парень не чист на руку.

Пришлось вновь сделать останавливающий жест.

– Не так быстро, мадам Лево! Итак, Пьеро рассказывал вам о грехах всех своих коллег-актеров…

– Я всех их знаю по именам, хотя ни разу в жизни не видела! – она просто не могла дождаться, когда я дам ей слово. – Но разговор пойдет о режиссере – Андре Бессоне. Как мне рассказывал Пьеро, у этого режиссера с первых репетиций началась самая настоящая война с малышом Нико. Пьеро говорил, один раз они даже подрались, так что разнимали их все актеры и сам Пьеро. А все потому, что несносный малыш просто обожал всех передразнивать,