Опыт путешествий - Адриан Гилл

Совершенно очевидно, что хорошие родители и хорошие дети не обязательно составляют счастливые семьи. Нам нравится представлять себе наши семьи как продукт природы — крепкие гены и родословная. «О, у него нос дедушки. И улыбка тетушки! И в нем есть настоящая твердость — это от родственников по валлийской линии». А в других семьях, считаем мы, все построено на воспитании и на понятном, а чаще непонятном поведении. «Посмотри на них. Чего еще ждать от таких родителей, как они?»

Перед тем как у меня родился первый ребенок, я приготовил список дел, которые хотел бы делать с ним вместе, — длинный, как список покупок невесты знаменитого футболиста. Музыка, которую надо послушать, книги, которые надо прочитать, города и места, которые хорошо бы посетить. Множество развлечений. Ну и упражнения по воспитанию характера. Все это должно было наполнить пустую пока бочку. Я был наивным, тупым, безнадежным идиотом. Я считал, что жизнь — цепь выборов из двух вариантов. Натурал или гей. Лейбористы или тори. Регби или футбол. Beatles или Rolling Stones.

Прежде всего, ребенок оказался дочкой. И еще до того, как она сказала первое слово, сделала первый шаг, увидела Роберта де Ниро или Джека Николсона, первую или вторую часть «Крестного отца», она уже была, без всякого сомнения и навсегда, созданием собственного воображения. Она не была похожа на дедушку и бабушку, у нее не было мистических свойств нации, к которой она принадлежит. Она была «испечена» не по моему рецепту. Она была человеком, который сам себя создает. И так происходило со всеми моими детьми. Я предлагал им анчоусы и устрицы, Одена и Брукнера[22], Мольера и Пекинпа — они же хотели заинтересовать меня шоколадным кремом Nutella, десертами Sunny Delight, Роальдом Далем, группой Flaming Lips, Джеком Блэком и YouTube[23].

Мне приятно, что у них хватает смелости бороться за свои предпочтения. Но это происходит не благодаря мне, а вопреки тому, что я делаю. Я не отвечаю за их недостатки, за их ужасные прически. Но не могу записать себе в актив и их скромные достижения. Все мы — необъяснимым образом авторы собственных триумфов и катастроф. Но и с тем, и другим легче справляться, если вы не одиноки. И дело тут не в плохих или хороших родителях. Дело в том, чтобы быть постоянно родителем. Все время, каждый день. До тех пор пока один из ваших сыновей не зажжет ваш погребальный костер.

У Ганди был брат. Знаете, кем он работал? Полицейским.

Мы можем определить возраст мужчины по количеству поводов в его жизни, чтобы надеть галстук. Все начинается с вечеринок по случаю детских дней рождений — красиво упакованные подарки, слезы и любители раскрашивать детские лица (почему-то с явными признаками педофилии). Вечеринки по случаю окончания семестра — сидр на мокрой траве, чтение стихов. Вечеринки по случаю обручения, выпускные балы, десятилетие мальчишников и свадеб, когда вы тратите свой отпуск на то, чтобы сидеть в аэропорту «Стэнстед» в ожидании самолета Ryanair, который отвезет вас в Хельсинки, а на вас надета футболка с надписью: «Закадри девчонку и напейся пива — последний уик-энд свободы для Гарри». Каждую летнюю субботу приходится бежать за свадебными подарками, а потом шутить по поводу MILF[24], солнечных ожогов и бритвы.

Потом наступают годы крещения детей, новоселий, за которыми следуют вечеринки по поводу разводов и участие в благотворительных вечерах и аукционах. После этого, к счастью, наступает некоторое затишье, и, пока ты в неглиже смотришь телевизор, твой выходной костюм поедает моль. Все продолжается до тех пор, пока не начинаются похороны.

Я сейчас нахожусь на подступах к элегии прощания, и это, как я думаю, продлится до тех пор, пока сам не встречусь на небесах с теми, кого провожал. Первыми обычно умирают дедушки и бабушки. Оплакиванию ты учишься на кролике или паре сдохших золотых рыбок, а потом наступает долгий период, когда смерть для тебя — настоящий шок, она кажется нечестной, пришедшей слишком быстро, слишком рано. Постепенно она становится обычной и предсказуемой. Число случаев смерти от онкологических заболеваний растет, как кусты живой изгороди вокруг дома. Артерии забиваются. Страшные и ужасные болезни наступающей старости подкрадываются к твоему поколению.

Пора похорон и прощаний начинается со смерти твоих родителей, и в какой-то момент кажется, что все сверстники одновременно хоронят своих отцов. Хочу вас предупредить — это гораздо тяжелее, чем может показаться. Говорят, мальчик не может окончательно стать мужчиной, пока жив его отец. Я говорил об этом со своим другом на следующий день после того, как он развеял прах своего отца над полями колокольчиков в Сассексе. Он сказал (и его голос при этом дрогнул): «Он не просто был отцом. Он был моим лучшим другом».

Сочувственное выражение моего лица мгновенно сменилось плохо скрываемым раздражением. Точка зрения, согласно которой наши родители могут быть и нашими друзьями, превращает мое сердце в камень, а любое сочувствие улетучивается. Сын и отец становятся друзьями, только если их отношения выстроены плохо.

Желание появляется с обеих сторон. Мальчики хотят, чтобы отцы были их приятелями, потому что приятели не отворачиваются от тебя, не заставляют чувствовать свою вину, интересуются, что происходит в твоей жизни, и не приказывают тебе вернуться пораньше, потому что завтра утром идти на работу. А отцы дружбой с детьми пытаются вернуть себе молодость. Они ведут себя как юнцы, делают глупости, как в детстве. Но у этого есть своя цена — поступая так, вы слагаете с себя ответственность за своего ребенка.

Одно дело — выпить с отцом, поиграть с ним гольф. Но на этом все и кончается, есть много вещей, которые делать с ним совсем не хочется. Вам не захочется поехать с ним на Корфу в отпуск. Смотреть порно. Узнать, где он был прошлым вечером. С ним вы не станете устраивать бой на полотенцах в раздевалке.

Однажды я позвал отца на свою вечеринку. Он покраснел. Ему было приятно мое приглашение, но он сказал, что, наверное, не придет.

«Почему? — спросил я. — Будет весело».

«Ну, это же твои друзья».

«Ну и что?»

«Да ничего. Они прекрасные молодые люди. Но они твои друзья. Я бы их себе в друзья не выбрал. Несмотря на то что они очаровательные, веселые и привлекательные, они все-таки довольно скучны для меня. Да и могло бы быть иначе? Их радость в их потенциале. Их жизненная энергия — в обещаниях и ожиданиях».

«Тогда, — сказал я, — значит, и со мной тебе скучно?»

Он задумался на секунду. «Нет, ты же мой сын. Все, что ты сказал или сделал либо скажешь и сделаешь, мне необыкновенно интересно. Это меня волнует, а иногда и заставляет гордиться. Но, если бы ты был чьим-нибудь сыном, то я считал бы тебя щеголеватым, мелковатым, попусту тратящим свои способности молодым человеком, какого я совсем не хотел бы видеть рядом со своей дочерью». Справедливые слова.

Обернитесь на свою жизнь. Вспомните этапы, которые вы уже прошли, — все эти вечеринки. А теперь припомните, кто на всех этих вечеринках был вашим лучшим другом. Если вы, конечно, не Родни Бьюз[25], то в вашей жизни был по меньшей мере пяток «лучших друзей». Но вы выросли. И ваши пути разошлись. Друзья — лучшее, что есть в жизни. Но они взаимозаменяемы. Или сменяемы. Настоящая вечеринка с отцом проходит в паре шезлонгов. Если вы делаете из отца лучшего друга, это значит, вы меняете единственного в своем роде человека в вашей жизни на кого-то обычного. Стать лучшим другом своего сына — значит отказаться от самой важной в вашей жизни работы. Нам предстоит похоронить немало друзей. Но отца — только одного.

Няня только что вернулась с моими детьми — моими раскрасневшимися, вспотевшими и всклокоченными близнецами. Их мама ликует. Эдит была лучше всех на занятиях по плаванию (возможно, кроме нее, туда никто не пришел). Она научилась опускать голову под воду, спокойно сидеть в ней и даже выпускать в воду воздух. Но похоже, самое главное для нее то, что другая девочка, на четыре месяца старше, делает все гораздо хуже. «А как мой сын? — спрашиваю я. — Как у него дела?» Голос жены падает на октаву. «Он просто пьет воду». Ох. Я почувствовал сострадание к парню. Я его понимаю. Он не собирался выпить всю воду в бассейне. Он пытался убрать из него воду, чтобы не утонуть. Я это чувствую. И знаю, что плавание — это неправильное употребление понятия. Это замедленное утопление. Все пловцы в конце концов тонут — это эмпирически доказанная правда воды.

Но сегодня в этом доме самое главное то, что Эдит может задерживать дыхание под водой и делает это лучше, чем другая маленькая глупышка. Вот так. Старт дан, хотя выстрела я не слышал. Им только-только исполнился год. Они не ходят и не говорят, но мои близнецы уже вступили в жизненную гонку. Если вы в глубине души еще прячете сомнения в убийственной точности дарвиновской теории происхождения видов, пойдите и проведите пару минут у кромки поля, на котором играют в футбол дети из младших классов. Вы увидите прочный генетический императив — родителей, настроенных на триумф своих ДНК. Необходимость знать, что твой ребенок лучше, чем кто-то из соседнего двора, забивает гол или мастерски делает обводку. Это нехорошо. Но древняя рептилия[26] в вашем мозгу говорит, что это неизбежно. Как дети, сидящие в своих стульчиках, запрограммированы переворачивать вверх дном баночки с джемом, так же и мы запрограммированы на победный марш наших генов. Марш, похожий на нацистский.