Несущая свет. Том 2 - Донна Гиллеспи

— Это несправедливо! — произнесла она так, чтобы слышал один Витгерн. Он взял ее руку и крепко сжал в своей.

Ауриана заметила, что Бальдемар собрался с духом, чтобы сделать неимоверное усилие, может быть, самое большое усилие в своей жизни. Он с ходу начал яростный мощный разбег. Разве впервой ему делать то, что многие считали невозможным? Главное было — напрячь все свои физические и духовные силы, собрав их в один комок, и попросить помощи у богов. Но не слишком ли часто он прибегает к их помощи? Может быть, боги уже устали помогать ему?

Ауриана видела, что многие соратники Бальдемара отвели глаза в сторону, не желая видеть его поражение. Сама Ауриана усилием воли заставила себя следить за полетом копья и не пожалела об этом. Она заметила тот переломный момент, когда сомнение на лице ее отца уступило место воодушевлению, как будто немощь плоти была вмиг подавлена силой духа.

Вне зависимости от того, постарел этот человек или нет, он был просто не в состоянии потерпеть поражение в жизни.

Копье просвистело в воздухе, в мощном полете прочертив почти прямую траекторию. Оно летело так, будто сам Водан нес его на своем крыле, и с силой вонзилось в дубовый столб — высоко над копьем Гундобада.

Соратники Бальдемара громко одобрительно закричали, приветствуя своего вождя, но крики их не были излишне восторженными, как будто они и не ожидали ничего другого от доблестного Бальдемара. Но Ауриана ясно видела по лицу отца, что он поражен своим успехом не меньше, чем она сама. Бальдемар понимал, что произошло чудо и он сделал невозможное.

«Он понимает, что это конец, — подумала она с ужасом. — Он понимает, что больше никогда не должен вступать в подобные состязания, но он не знает, как сделать так, чтобы не принимать брошенные ему вызовы и не участвовать в поединках. Поэтому в следующем году Гундобаду наверняка удастся опозорить отца и растоптать его честь».

Гундобад засмеялся, как будто все это ничего не значило. И он был прав, время играло ему на руку.

— На следующий год мы сойдемся опять! — крикнул он своим наглым громоподобным голосом, обращаясь к Бальдемару.

Он хотел похлопать соперника по плечу, но его уже поднятая рука застыла в воздухе, когда он увидел выражение лица Бальдемара. Гундобад тут же пожал плечами, будто бы это состязание было простой шуткой и за ней не таилось никакого злого умысла, а затем, резко повернувшись, растворился в толпе своих сторонников.

Ауриана поймала себя на ужасной мысли. «Было бы лучше, если бы отец умер, чтобы никто не видел его слабости, заката его славы!» Но тут же она ощутила приступ головокружения, словно вовремя остановилась, застыв на краю бездонной пропасти.

«Нет, не может быть, это была не моя мысль! И все же, все же она промелькнула у меня в голове. Только к тем, кто прокляты богами, приходят подобные мысли», — подумала Ауриана и в памяти у нее всплыло видение черной тучи кружащихся над горящей виллой летучих мышей.

Когда на землю спустился вечер, Ауриану охватила тоска, ей уже было не до праздника, веселье и шум тяготили ее. Она вывела свою кобылу из конюшни и понеслась галопом на высокий холм, расположенный за Деревней Вепря. Это было мрачное место, поросшее только кривыми чахлыми сосенками, но с него открывался вид на все окрестности, и отсюда Ауриана могла видеть все костры, разожженные в честь Истре. Каково же было ее удивление, когда она обнаружила, что Бальдемар решил сделать то же самое. Его вороной жеребец учуял запах кобылы и быстро нагнал ее. И вот уже дочь и отец скакали рядом в полном молчании, хотя это молчание было чисто внешним. Не произнося ни слова, они ощущали, как всегда, дружескую поддержку и искреннее чувство любви друг к другу. Это успокаивало Ауриану и внушало ей чувство надежности. На их глазах, пока они взбирались по крутому подъему, на вершине холма Железного Топорища был разожжен небольшой костер, который стремительно разгорался: дровами служили чаще всего березовые поленья и падуб, поленья которого окунали предварительно в смолу. Скоро огонь уже полыхал вовсю, устремляясь мощными языками в ночное небо, словно ликующий факел, венчающий высокий холм.

Затем в темноте возник еще один костер на холме, расположенном в южном направлении, и вот уже один за другим, будто загораясь друг от друга, темноту пронзили десятки огоньков; куда хватало взгляда, до самого горизонта, окрестность была расцвечена кострами Истре, самыми великолепными цветами весны. По мере того, как ночь становилась все непроглядней, начинало казаться, что на землю упало целое созвездие живых, теплых, трепещущих, манящих к себе звезд. Светлая радость снова захлестнула Ауриану. «Фрия видит эти костры и чувствует нашу верность и преданность ей, и в ответ на нашу любовь она дарует нам рассвет!»

Молчание прервал Бальдемар.

— Победу сегодня одержал не я, Ауриана. Гундобад сильнее меня. Это Водан проявил ко мне свою снисходительность в последний раз, совершив чудо. Я больше не должен испытывать божье терпение.

— Гундобад — маленькая подлая душонка — он не может собрать вокруг себя слишком много воинов. Поэтому тебе не стоит опасаться его.

— Все это так, но он страшит меня не сам по себе — через него мне было явлено предостережение, — неожиданно Бальдемар улыбнулся и сменил тему разговора, он окинул Ауриану взором, исполненным гордости: — Расскажи-ка мне лучше, откуда ты узнала, что форт на реке Майн был ловушкой? Чего только не говорят на этот счет! Лично я слышал по крайней мере пять противоречивых рассказов.

— Во-первых, местоположение этого нового укрепления уже само по себе должно было вызвать наш гнев. Я сразу же заподозрила неладное. Не такие уж они дураки, чтобы полностью преграждать нам доступ к нашим соляным источникам. И потом они оставили слишком небольшую охрану в своем форте, причем ворота укрепления были еще недостроены: римляне никогда не ведут себя так беспечно и неосторожно — значит, все это было сделано умышленно. Я вгляделась попристальней из укрытия и увидела стога сена, в которых укрывались их солдаты. Конечно, такой воин, как Зигвульф, все равно не послушался бы и напал на форт.

Бальдемар рассмеялся и положил ладонь на ее плечо.

— У тебя орлиный взор и волчье упорство. Я очень доволен тобой, — он так долго и пристально вглядывался в ее лицо, как будто прощался и старался запечатлеть его в своей памяти.

— Я должен тебе кое-что поведать, — продолжал он, — я давно уже собираюсь рассказать тебе об этом, ты должна все знать, чтобы быть готовой к тому, что произойдет. Прежде всего помни: тебе нечего беспокоиться по поводу того, что мои силы угасают.