Адвент. Повесть о добром пастухе - Гуннар Гуннарсон

Но когда он вернулся и спустился под землю, закрыв за собой крышку, ему было не до еды, не хотелось даже кофе. Ночью он спал мало и беспокойно. Это ведь не пустяк – рассориться со старыми друзьями, потерять последнее прибежище в одиноком мире. Но особенно бередило душу то, что, отправившись за живыми овцами, он нашел лишь мертвых.

На следующий день, в пятницу, встали рано и всей троицей отправились в путь. Дул северный ветер, снег мягко стелился по холмам, будто только и заботился о том, чтобы Бенедикту было легко идти на лыжах. Или он пускался в пляс, бешено кружась вокруг скал и больших камней, принимая их в свои холодные объятья. Но искать овец в такую погоду непросто: они убегают в укрытие, а их следы мгновенно засыпает снегом. Однако Бенедикт об этом не думал, он должен искать, пусть даже преданный горами и погодой. И это его рвение было вознаграждено: удача, оставившая его вчера, одумалась и отыскала его в метели. Ранним утром он нашел двух овец, позже днем третью, а на обратном пути еще двух, так что теперь их было пять. Искать овец в метели – всё равно что ловить рыбу в мутной воде, но эта рыбалка, по счастью, удалась. Потому что если знаешь особенности ландшафта и излюбленные места овец, и с тобой пес, истинный папа римский, то найдешь овец даже вслепую. Теперь его блуждания обрели смысл, всё шло в правильном направлении. Настроение улучшилось.

Но удержать этих заблудших овец – дело нешуточное. Бенедикту, Льву и Железяке пришлось изрядно потрудиться. Овцы сбились в неразлучные пары, которые сторонились друг друга и не переносили присутствия других существ. Они то разбредались в разные стороны, то не двигались с места, и тогда их приходилось подгонять громкими криками и собачьим лаем или просто-напросто перетаскивать через сугробы. Тяжелая работа. Теперь дело было за Железякой, и тот не подкачал. Он прибивался к овцам, внушал им, что тоже думает сбежать от собаки и человека, и брал на себя верховодство – разумеется, в нужном направлении. Иногда он сгонял овец вместе, и те так оживлялись, что бежали прямо за ним по пятам. Бенедикту и Льву оставалось только стараться в меру сил от них не отставать. Но потом вдруг овцы брались за свое и разбредались, и нужно было снова их собирать. Или Железяка застревал в сугробе и не мог выбраться собственными силами, а за ним и вся его свита. Тогда Бенедикт протаптывал в снегу тропинку, таща барана за рога, а Лев тем временем следил, чтобы свита не разбежалась. Случалось, что перетаскивать через сугробы приходилось всех шестерых. Это разогревало. Так прошел день.

В тот день и речи быть не могло, чтобы взять с собой Железяку в хижину, он должен был удерживать овец вместе, находить для них под снегом скудную траву и ушить разгребать снег, поддерживать в них стремление к самосохранению, чтобы им не захотелось снова убежать. Неделя подходила к концу. Отара расположилась где-то посередине между норой Бенедикта и горной хижиной, и поскольку без Железяки в норе было одиноко, а еще сегодня ожидался почтальон, который по пути на юг наверняка переночует в хижине, Бенедикт принял решение направиться туда. К тому же он сможет передать весточку с помощником почтальона, который потом вернется с лошадьми на север. Будет неприятно, если дома за него начнут беспокоиться.

Туда он теперь и шел, с утра до ночи, шел и шел. Пока не добрался до ночлега. Но он просчитался. У горной хижины были только лошади – самого почтальона, похоже, переправили через реку еще вечером, и его помощника тоже. Но ведь он должен вернуться завтра рано утром. Или, может, не утром, но точно завтра. Бенедикт решил его подождать, один день передохнуть, хотя из еды у него с собой был лишь небольшой кусок промерзшего мяса в кармане. Помощник почтальона наверняка угостит его чем-нибудь. А утром в воскресенье Бенедикт снова пойдет на запад – это будет третье воскресенье Адвента.

Но все сложилось иначе. От выходного дня Бенедикт отказался. Задолго до рассвета в субботу он снова отправился в горы, на поиски найденных и еще не найденных овец. Нельзя было так бросать на произвол судьбы Железяку. Но перед уходом он дал сена и воды почтовым лошадям, теперь конюх увидит, что Бенедикт приходил, и сможет сказать, что с ним все в порядке.

В предрассветных сумерках порывистый ветер превратился в бурю, разразилась непогода. Бенедикту снова не повезло: пустошь и неистовая метель, вечный, настоящий снежный буран, окружавший одинокого путника каменной стеной. Он постоянно пробирался сквозь снежную стену, но каким-то необъяснимым образом ему удавалось узнавать местность и не терять направления. Он нашел Железяку вместе с маленькой, но целой отарой, и они снова двинулись на север, почти против ветра, к обжитым местам, шли очень медленно, шаг за шагом, еле-еле. Снова приходилось месить ногами глубокий снег и перетаскивать через сугробы смертельно уставших овец. Один только Железяка следовал за ним добровольно и самостоятельно.

Вечерело. Борьба с безмозглыми овцами и безумной погодой вытянула из Бенедикта все жилы. А тут еще начало урчать в животе, голод грыз его изнутри. Он уже давно ничего не ел, да и до этого долго жил на скудном пайке. Он все-таки надеялся к вечеру добраться с овцами до своей норы, но погода и заснеженные тропы точно сговорились против него. Ему пришлось уступить, еще на одну ночь оставить овец с Железякой и пойти искать нору одному. Что толку переть на рожон, против непреодолимой силы.

До хижины, как он думал, идти было часа два. И вот он шел и шел, казалось, уже не менее двух часов, но никакой хижины, никакой норы, никакой ямы. Бенедикт был совершенно сбит с толку.

Вот такой враждебной человеку может быть земля, завести его в тупик, а он должен найти выход. Бенедикту это всегда удавалось. В том и состоит задача человека, возможно, единственная, – находить выход в безвыходном положении, не отчаиваться и, если потребуется, сопротивляться жалу смерти, пока оно не поразит сердце. Такова задача человека. А если ноги отказываются служить, человек должен смириться, но это не означает, что он сдался. Ногам нужен отдых, только и всего, – пусть отдохнут. Как приятно посидеть минутку. Удрученный, но не сломленный, Бенедикт воткнул свою палку в снег, наклонив ее на север, чтобы определить направление, когда снова встанет. После этого он бросился в сугроб за гребнем холма – и Лев тоже, – лежал там довольно долго, пока его хорошенько не засыпало снегом, затем встал на четвереньки, спиной сделал сводчатую крышу, поворачиваясь туда-сюда, утрамбовал снег по сторонам: здесь будет дом – вроде как жилище. Потом они со Львом сидели в этом снежном доме. А снаружи неистовой бурей свирепствовал мир.

Сначала Бенедикту было тепло в этом снежном убежище, и он даже позволял себе иногда вздремнуть. Но когда промерзшая одежда оттаяла и намокла, тепло испарилось, его пробрала дрожь. Однако прежде всего нужно было передохнуть, и он терпел. Изо всех сил старался расслабиться, но в то же время не заснуть. Ведь заснувший в сугробе голодный и измученный человек, скорее всего, больше не проснется живым.

Тут Бенедикт очнулся и стряхнул с себя дремоту, и в этот момент он вдруг отчетливо понял, что дальше так нельзя. Поэтому они стали разгребать снег, он и Лев, утоптали его вокруг себя на два или три локтя. Но где же его палка? Ее нигде не видно – поглотил снег. Бенедикт боролся с искушением снова залезть в яму, спрятаться в сугробе: ветер дул еще сильнее, и мороз наверняка был градусов тридцать, вместо двадцати в предыдущие дни. Однако нужно держаться. Если он сейчас сдастся, то потеряет не только сегодняшний день, но и все последующие. Ведь тогда на него наткнутся, лишь когда снег растает, если вообще когда-нибудь найдут. Ну нет, это укрытие от непогоды слишком дорого ему обойдется. Оставалась только одна надежда на спасение – найти свою нору. Иначе его ожидает участь многих овец здесь в округе, когда через год или два где-нибудь на горной пустоши случайно находят их обглоданные и отбеленные солнцем кости.

Искать Железяку и других овец он сегодня уже не мог. У него была другая задача. Он боролся за свою жизнь. Мороз пробирал через мокрую одежду, буря его будто душила, усы примерзли к губам. Он достал перочинный нож и отрезал их. Только так он мог избавиться этот этой ледяной корки. Как они со Львом добрались до норы, Бенедикт сам не понимал. Но только Лев вдруг неожиданно начал разгребать снег. Бенедикт встал на четвереньки и ползал, пока не нашел крышку, открыв ее, они спустились в нору, и были спасены. Бенедикт собирался первым делом зажечь сальную свечу и примус, но спички промокли и не загорались.

Бенедикт разложил их на своем обнаженном теле сушиться, а сам попытался пожевать остатки замерзшего мяса с хлебом и маслом, но во рту у него пересохло, он не мог глотать и снова провалился в сон. Наконец спички высохли. Бенедикт зажег свечу, потом стал кипятить воду на примусе. Что такое кофе, понимает лишь тот, кто пил его в норе под землей в тридцатиградусный мороз, посреди горной пустоши, по которой гуляет ураган. Теперь он мог даже высушить одежду.