Реставратор - Аманда Стивенс

В отличие от семьи матери, отец рос в горах Северной Каролины, у Голубого хребта[12]. В глазах джентри, живущих к югу от Брод-стрит, он был всего лишь жалким отбросом. В 1960-ых в сегрегированном Чарльстоне происхождение папа́ ставило его только на одну или две ступеньки выше темнокожих, вместе с которыми он ухаживал за садом у церкви Св. Михаила, пока не женился.

Как и мои бабушка с дедушкой по материнской линии, я образована и много путешествую. Получила степень бакалавра в области антропологии в университете Южной Каролины в двадцать лет — что ещё мне оставалась делать, кроме как учиться? — и учёную степень в области археологии в университете Северной Каролины в Чапел-Хилле. Я член американского Института консервации исторических и художественных ценностей, Юго-восточной региональной ассоциации консервации, Ассоциации по исследованию могильных камней и Союза по сохранению исторического пейзажа. Я веду своё дело и уважаема как настоящий профессионал, а из-за того вирусного видео на YouTube стала ещё и небольшой знаменитостью среди чарльстонских тафофилов и охотников за приведениями. Но, несмотря на достоинства и мимолётную славу, часть вымирающей аристократии Чарльстона никогда не примет меня в свои круги из-за низкого происхождения моего отца.

Однако это меня нисколечко не беспокоило.

Я гордилась наследием папа́, но мне всё равно оставалась интересно, как ему и моей матери удалось встретиться и полюбить друг друга, несмотря на разделявшую их социальную пропасть. За все годы мои вопросы к родителям были встречены лишь неопределёнными ответами и увиливанием.

Я получила только одну подсказку — и то только потому, что подслушала разговор между матерью и тётей Линроз, когда она навестила нас в Тринити, небольшом городке к северу от Чарльстона, где мы жили, пока отец работал смотрителем на кладбище округа. Каждый вечер две сестры садились на крыльцо перед домом и пили сладкий чай из высоких матовых стаканов, а сумерки нежно окутывали их, точно шёлковый шарф, который они накидывали себе на волосы.

Прижавшись подбородком к подоконнику, я сидела в комнате и слушала мамины разговоры, загипнотизированная лирическим перезвоном прекрасного протяжного произношения. Став старше, я научилась выделять французские нотки диалекта гугенотов и языка галла[13], которые делали чарльстонский акцент настолько отличительным. Из речи мама́ никогда окончательно не исчезали долгие гласные среднего подъёма, и для такого домашнего ребёнка, как я, подобные экзотические речевые обороты придавали маме очарования и таинственности.

Одним вечером таким вечером мама и тётя предались воспоминаниям, и тут я различила печаль в мамином голосе.

Тётя Линроз погладила руку мама́.

— Иногда всё происходит не так, как мы планируем, но мы должны максимально использовать то, что нам дают. У тебя хорошая жизнь, Этта. Прекрасный дом и трудолюбивый муж, который тебя любит. И не забывай, у тебя есть Амелия, твоё благословение. После стольких ужасных выкидышей…

— Благословение? Иногда я спрашиваю себя…

— Этта! — В голосе тёти прозвучала нотка осуждения. — Зачем зацикливаться на том, что не можешь изменить? Вспомни, что всегда говорила мама. От жизни в прошлом добра не наживёшь.

— Я волнуюсь не о прошлом, — пробормотала моя мать.

Спустя какое-то время они переключились на другую тему, а я продолжила сидеть у окна, напуганная и одинокая, даже не зная почему.

Я никогда не спрашивала маму о той беседе. Как посоветовал бы любой хороший адвокат, никогда не излагайте вопрос, если уже знаете ответ. Или будете готовы иметь дело с последствиями. Я не была готова и предпочла остаться в неведении относительно того, почему моё удочерение мама́ не считала благословением.

Повернув направо на Традд-стрит, я оставила позади мрачные воспоминания и колокола церкви Св. Михаила.

Передо мной оживал город. Притягательные ароматы кофе и свежей выпечки доносились из пекарен и ресторанчиков на открытом воздухе, подающих завтрак первым клиентам.

Я двигалась в сторону набережной, и в воздухе ощущался запах океана. Бодрым шагом прошла вчерашним маршрутом мимо красочных домов на Рейнбоу-роу и великих особняков Восток-Бэя с изящными верандами и садами, прекрасных, как шкатулки с драгоценностями.

Дошла до южного края полуострова и остановилась посмотреть на восход солнца. Одинокий пеликан кружил в небе, и мгновение я полюбовалась его полётом, а затем перевела взгляд на смутные очертания полуразрушенных стен форта Самтер, отдалённого отголоска истории Юга, возвышающегося посреди чарльстонской гавани.

Внезапно краем глаза я заметила, как кто-то подошёл к парапету, и обернулась, почти ожидая увидеть Джона Девлина. Незнакомец был примерно такого же роста и телосложения, как и детектив, и от него веяло схожей аурой защитника. И всё же он заставил меня задуматься, нет, не о Девлине, а о его призраках. Мужчину также отличал цвет лица «кофе с молоком», указывающий на смешанное происхождение, но осанка у него была обычной, не аристократической, а черты лица скорее приятными, чем экзотичными. По крайней мере, что я смогла разглядеть ниже солнцезащитных очков. На нём была полинявшая одежда, но я бы не подумала, что он бездомный. Но и туристом незнакомец мне не показался.

Он окинул меня лишь мимолётным взглядом и перевел взгляд на панораму, по-видимому, зачарованный необъятностью гавани.

Я оробела. Мы стояли в тихом месте и в ранний час. Человек, выбивший окно моей машины и выкравший портфель, всё ещё разгуливает на свободе. Убийца той бедной девочки, чьё тело обнаружили на «Дубовой роще», до сих пор не пойман.

Совпадение ли, что этот человек появился на Батарее в то же самое время, что и я?

Мне хотелось уйти, но я отказывалась привлечь к себе внимание и ещё более не решалась повернуться к незнакомцу спиной.

Как будто почувствовав, что мне неуютно в его присутствии, мужчина полюбовался ещё с минуту восходом солнца, повернулся и медленно ушёл, исчезая среди пышной листвы Белого сада.

Я двинулась домой, заскочив выпить кофе и перекусить рогаликом по дороге. С каждым шагом, приближающим меня к моему убежищу, я чувствовала возрастающий трепет. Гнетущий страх заставлял меня задаваться вопросом…

Как призрачному ребёнку Девлина удалось пройти через мою защиту? И что мне делать, если девочка вернётся?

По возвращению домой я отправилась прямиком в сад. Луноцвет закрылся от жары, а восходящее солнце медленно пробуждало ипомею[14].

Прошла вдоль узких клумб фиолетового флокса к месту, где стоял призрак девочки. Не знаю, что я ожидала там найти. Ничего столь же земного или человеческого, как следы. Но что-то всё же осталось.

Из земли торчало крошечное гранатовое колечко.

Я могла его не заметить, если бы внимательно не искала доказательства визита духа.

Казалось, кольцо пролежало в этом месте очень долгое время. Возможно, как и тело на «Дубовой роще», его вымыло недавним дождём. Мне хотелось верить, что украшение потерял бывший жилец дома, но я не могла не вспомнить блеск на пальчике призрака, когда она указала на окно, за которым я стояла.

Я опустилась на колени в траву, положила руки на бёдра и долго-долго смотрела на это колечко.

Его оставили здесь как сообщение? Предупреждение?

Призраки на такое способны?

Я чувствовала их паучьи пальцы в волосах, шёпот и морозное дыхание на шее, но никогда ещё не находила вещественных доказательств их присутствия. И всё же на том месте, где исчез один из призраков Девлина, лежало кольцо.

Казалось неправильным оставить его вот так в грязи, но мне также не хотелось вносить эти вещицу в свой дом или жизнь. Я и так уже влипла в это дело, так что мне совсем не нужны вдобавок ещё и «незваные гости».

Ещё немного подумав, я встала и пошла в дом, чтобы достать из комода старинную серебряную коробочку для безделушек и корзинку с галькой и морскими ракушками, которые я собрала в старой части кладбища «Розовый холм», детской площадки моего отрочества. Все эти вещи были найдены в священном месте, как и полированный камень, который я носила на серебряной цепочке. Имели ли они какие-либо защитные свойства, я понятия не имела. Однако мне нравилось думать, что они меня оберегают.

Вернувшись в сад, кончиком лопатки я осторожно подцепила кольцо с сырой земли, положила его в серебряную коробочку, вырыла ямку и закопала «опасную» находку. Поверх насыпи выложила галькой сердечко.

Работая спешно и сосредоточенно, я отключилась от звуков с улицы, включая мягкий шум разбрызгивателя с лужайки ближайшего соседа. Стоило мне поднять голову, как я услышала шаги на дорожке, но к тому времени было слишком поздно. Джон Девлин уже стоял в саду.