Большая четверка - Агата Кристи

— Но я не разглядел ее лица, — пробормотал я изумленно, — да и вы, я думаю, тоже. Она на вас даже не взглянула.

— Именно это я и имел в виду, когда сказал, странная женщина, — спокойно ответил Пуаро. — Женщина, которая входит в свой дом, а я предполагаю, что это ее дом, поскольку она вошла, открыв дверь ключом, и взбегает по лестнице, даже не взглянув на двух незнакомых посетителей в холле, — очень странная женщина. Осторожно!

Он потянул меня назад, и как раз вовремя. Едва не задев нас, на дорогу упало дерево. Пуаро остолбенело смотрел на него, бледный и испуганный.

— Грубая, топорная работа, — возмутился он, — но даже мне ничего не показалось подозрительным. Если бы не моя реакция, а она у меня не хуже, чем у кошки, Эркюля Пуаро уже не было бы в живых — большая утрата для человечества. Да и вас тоже, мой дорогой Гастингс, впрочем, это мир как-нибудь бы пережил.

— Благодарю вас, — холодно ответил я. — Но что мы будем делать дальше?

— Что делать? — вскричал Пуаро. — Думать. Думать, шевелить своими серыми клеточками. Этот мистер Холлидей — был ли он на самом деле в Париже? Я думаю, что был, так как он разговаривал с профессором Бургоне, который знал его лично.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил я.

— Это случилось в пятницу утром. Последний раз его видели в пятницу в одиннадцать вечера, но он ли это был?

— Но портье?..

— Ночной портье, который видел Холлидея в первый раз? Входит какой-то человек, весьма похожий на Холлидея — Номер Четыре умеет это делать прекрасно, — спрашивает письма, поднимается наверх, собирает небольшой чемодан и уходит на следующее утро. Весь вечер никто не видел Холлидея, потому что он уже был в руках врагов. Был ли тот человек, с которым беседовала мадам Оливье, Холлидеем? Я думаю, скорее всего да. Хотя Оливье и не знала его в лицо, но ее вряд ли кто мог обмануть, — они говорили о таких вещах, которые доступны только ученым. Он пробыл здесь какое-то время, затем ушел. А что случилось потом?

Схватив меня за руку, Пуаро вдруг потащил обратно к вилле.

— Теперь представьте, mon ami, что сегодня тот день, когда исчез Холлидей, и мы идем по его следу. Вы ведь любите искать следы, не правда ли? Смотрите, вот они — мужские следы, следы Холлидея. Он поворачивает направо, как это делали мы, а ходит он быстро, — и вдруг сзади слышны другие шаги, быстрые, женские. Она его перехватила, эта стройная молодая женщина в черной вдовьей вуали: «Извините, мосье, мадам Оливье хочет еще поговорить с вами». Он останавливается, поворачивает назад. Теперь куда она его поведет? Она не хочет, чтобы кто-либо видел ее вместе с ним. Не совпадение ли, что она перехватывает его в том самом месте, где начинается узкая аллея, отделяющая парк виллы от другого, соседнего. Она ведет его по ней. «Сюда, мосье, эта дорога короче». По правую сторону территория мадам Оливье, по левую — чужая территория, и, заметьте, дорогой друг, именно оттуда упало дерево, которое нас едва не убило. Вот одна, а вот другая калитка — обе выходят на аллею. Здесь могла быть засада. Какие-то люди хватают Холлидея и ведут на соседнюю виллу.

— Боже мой, Пуаро, — воскликнул я, — неужели вы все это себе так представляете?

— Да, мысленно я все это так вижу, мой дорогой Гастингс. Так, и только так, все и произошло. Пойдемте обратно в дом.

— Вы снова хотите видеть мадам Оливье?

Пуаро улыбнулся.

— Нет, Гастингс, я хочу увидеть лицо женщины, которая стояла на лестнице.

— Вы думаете, она родственница мадам Оливье?

— Нет, она скорее всего ее секретарь и поступила к ней недавно.

Дверь открыл тот же молодой человек.

— Не можете ли вы сказать нам имя той женщины в черной вуали, которая только что вошла в дом?

— Мадам Вероно? Секретарь мадам Оливье?

— Да. Передайте ей, пожалуйста, что мы хотели бы с ней переговорить.

Молодой человек удалился. Через минуту он вернулся.

— Извините, господа, но мадам Вероно нет. Вероятно, она ушла по делам.

— Не думаю, — невозмутимо сказал Пуаро. — Передайте ей, что ее желает видеть Эркюль Пуаро по весьма срочному делу и что он торопится в префектуру.

Посыльный снова удалился. На этот раз вместо него к нам спустилась женщина. Она вошла в салон и подняла вуаль. К моему изумлению, я узнал в ней нашу старую знакомую, графиню Росакову, которая совершенно блистательно ограбила тогда в Лондоне мистера Хардмана.

— Как только я вас заметила в холле, сразу же предположила худшее и не ошиблась, — призналась она.

— Моя дорогая графиня…

Она покачала головой и спешно его перебила:

— Сейчас меня зовут Инее Вероно. Испанка, вышедшая замуж за француза. Что вам от меня нужно, Пуаро? Вы страшный человек. Вы тогда выкурили меня из Лондона. Теперь вы все расскажете мадам Оливье и меня изгонят из Парижа? Мы, бедные русские, тоже должны где-то жить.

— Дело гораздо серьезнее, чем вы думаете, мадам, — сказал Пуаро, наблюдая за ней. — Я собираюсь посетить соседнюю виллу и освободить мистера Холлидея, если он, конечно, еще жив. Как видите, мадам, мне все известно.

Она побледнела и нервно закусила губу. Затем решительно произнесла:

— Он жив, но.., он не на этой вилле. Послушайте, мосье, я предлагаю сделку. Мне — свобода, а вам Холлидей — живой и невредимый.

— Согласен, — сказал Пуаро. — Я только что сам хотел предложить вам это. Да, кстати, ваши хозяева — Большая Четверка?

И снова ее лицо побледнело, но на этот раз она ничего не ответила.

Вместо этого со словами «Вы позволите мне позвонить?» она подошла к телефону и набрала номер.

— Это номер телефона на вилле, где находится ваш друг. Вы можете назвать его полиции, но к тому времени, когда они туда доберутся, там уже никого не будет… А, наконец-то, это ты, Андре? Да, это я. Маленький бельгиец все знает. Отправь Холлидея в гостиницу, а сам уходи.

Она положила трубку и, улыбаясь, подошла к нам.

— Надеюсь, мадам, вы проводите нас до гостиницы?

— Разумеется. На другое я и не надеялась.

Я остановил такси, и мы вместе отправились в гостиницу. Лицо Пуаро выражало недоумение. Слишком просто все было. Когда мы подъехали к гостинице, к нам подбежал портье.

— К вам прибыл какой-то господин. Он выглядит очень больным. Его привела медсестра, но она уже ушла.

— Все правильно, — сказал Пуаро. — Это мой друг.

Мы втроем поднялись наверх. Возле окна в кресле сидел изможденный молодой человек. Пуаро подошел к нему.

— Вы мистер Холлидей?

Мужчина молча кивнул.

— Покажите мне вашу левую руку. У Холлидея ниже локтя есть родимое пятно.

Мужчина протянул левую руку. На ней действительно было родимое пятно. Пуаро кивнул графине. Она повернулась и вышла из комнаты.

Стакан бренди привел Холлидея немного в чувство.

— Боже мой, — пробормотал он. — Я прошел через муки ада… Они сущие дьяволы. Моя жена, где она? Что она подумала? Они сказали мне, что она поверила.., поверила…

— Она не поверила, — твердо сказал Пуаро. — В вас она ни разу не усомнилась. Она ждет вас, и ваша дочь тоже.

— Господи, мне не верится, что я снова на свободе.

— А теперь, когда вы немного пришли в себя, мосье, я хотел бы услышать вашу историю с самого начала.

Лицо Холлидея вдруг окаменело.

— Я ничего не помню.

— Что так?

— Вы слышали что-нибудь о Большой Четверке?

— Кое-что слышали, — сухо ответил Пуаро.

— Вы не знаете того, что знаю я. Они обладают неограниченной властью. Если я буду молчать, то останусь жив, если скажу хоть слово, то не только я, но и мои близкие будут уничтожены. И не нужно меня убеждать. Я много знаю, но.., ничего не помню.

И, вскочив с кресла, он вышел из комнаты.

Пуаро не скрывал своей досады.

— Значит, вот как обстоит дело, — пробормотал он. — Большая Четверка выиграла и этот раунд. Что это у вас в руке, Гастингс?

— Какой-то клочок бумаги. Графиня что-то написала, — перед тем как уйти, — объяснил я. Пуаро внимательно прочитал:

— «Аu revoir»[20] — I. V.s.[21] Подписалась своими инициалами. Это, возможно, совпадение, но они похожи на римскую цифру четыре. Любопытно, Гастингс, очень любопытно.

Похитители радия

Ночь после освобождения Холлидей спал в соседней комнате. Я слышал его стоны и проклятия, которые он произносил во сне. Несомненно, пребывание на той вилле настолько расшатало его нервную систему, что утром следующего дня он вообще наотрез отказался говорить о Большой Четверке. Только опять твердил, что у них неограниченная власть, что они грозились погубить его и его близких, если он кому-нибудь хоть что-то расскажет.

После завтрака он уехал к жене в Англию, а Пуаро и я остались в Париже. Меня обуяла жажда деятельности, и спокойствие Пуаро меня раздражало.

— Ради Бога, Пуаро, — настаивал я. — Надо срочно ехать — и скорее — за ними.

— Очень хорошо, mon ami, очень хорошо. Но куда? И за кем?