Русско-литовская знать XV–XVII вв. Источниковедение. Генеалогия. Геральдика - Маргарита Бычкова

Н. П. Лихачев был хорошо известен на европейских аукционах, иногда сам выступал как эксперт. За консультациями к нему обращались и в 20-е гг., когда он уже не мог выезжать из Ленинграда.

А от некоторых своих собраний он избавлялся: когда изменились его интересы коллекционера, он подарил Русскому музею 1497 икон. Эта коллекция составила около половины собрания икон Русского музея.

Среди петербуржских историков ходило много легенд о Лихачеве-коллекционере: как он почти контрабандно вывозил в Россию документы, купленные за рубежом, и о том, как в 20-е гг. деньги, выделенные на хозяйство, тратил на раритеты, замеченные на толкучке. Зимой 1917 г., спасаясь от грабежей, семья подпирала входную дверь дома тяжеленным подлинным египетским саркофагом.

Для себя и своей коллекции Н. П. Лихачев построил дом, а после революции организовал в нем Палеографический кабинет. В этом доме часть мебели и обстановки также представляла историческую ценность. Екатерина Николаевна Кушева, в дальнейшем крупный специалист по истории Кавказа, рассказала: когда она в первой половине 20-х гг. молоденькой девушкой приехала из Саратова в Петербург для занятий наукой, у нее были рекомендательные письма к петербургским ученым, в том числе к Николаю Петровичу. Ее довольно прохладно встретил С. Ф. Платонов, а о работе в Палеографическом кабинете она вспоминала с восторгом. Н. П. Лихачев, уже тогда маститый ученый, помогал ей советами, сам приносил необходимые рукописи и даже поил ее чаем с сахаром, что в те годы было невиданной роскошью.

Активная научная, издательская, общественная жизнь Н. П. Лихачева была бы невозможна без поддержки семьи. Он был женат на Наталии Геннадиевне Карповой, дочери известного историка Г. Ф. Карпова; по материнской линии Наталия Геннадиевна была внучкой самой богатой женщины России – А. Т. Морозовой. Поговаривали, что бабушка обещала бесприданнице-внучке по пятьдесят тысяч за каждого ребенка. Лихачевы воспитали девять детей.

В 1901 г. Н. П. Лихачев был избран членом-корреспондентом Академии наук, а в 1925 г. – действительным членом.

Война, начавшаяся в 1914 г., многое изменила в привычной жизни; стали невозможными поездки на европейские аукционы и пополнение обширной коллекции.

В 20-е гг. Лихачев все силы отдавал своему Палеографическому кабинету, как он назвал свою коллекцию. Поняв, что ее можно сохранить, только передав авторитетной научной организации, Н. П. Лихачев по совету ученых в 1925 г. передал коллекцию Академии наук, в ее составе она стала называться Музей палеографии, а Николай Петрович был назначен директором музея. Как видно из переписки, он очень переживал свою утрату.

Музей палеографии был открыт для посетителей и занятий и скоро стал научной лабораторией для молодых ленинградских медиевистов. Сам Лихачев продолжал научную работу: в последние годы Лихачев занимался исследованием византийских монет, в основном по своему собранию, и готовил работу к печати. После ареста рукопись была конфискована вместе с его личным архивом и затем бесследно исчезла.

В январе 1930 г. он был арестован по так называемому Академическому делу, в 1931 г. сослан в Астрахань. Лихачева волновала судьба Музея, о чем он писал непременному секретарю Академии наук, но больше всего его тяготила невозможность профессиональной работы в Астрахани. В письмах из Астрахани звучит отчаяние: работу найти невозможно, значит, нет ни денег, ни продовольственной карточки, без которой не купишь продукты. Однажды он предложил помощь сотрудникам местного архива, которые не могли прочитать древние рукописи, но это предложение было отклонено. Позже ему разрешили помочь местному музею систематизировать коллекцию древних монет, которые стояли неразобранными в ведрах. Во время разборки пару раз мимо Лихачева проходили партийные работники и с сочувствием обращались к нему: «Что, старичок, все копаешься? Небось есть там и древние монеты, столетние?»

Наталия Геннадиевна неоднократно просила, чтобы ей разрешили уехать в Астрахань к мужу. В 1933 г. супруга Николая Петровича добилась его возвращения в Ленинград, где Николай Петрович провел последние годы жизни, которые были достаточно тяжелыми: Лихачев добивался, чтобы ему вернули конфискованные рукописи научных трудов, особенно для него была важна работа по исследованию византийских монет; писал в Правительство Куйбышеву, ссылаясь на то, что в приговоре суда не было пункта о конфискации имущества. Рукопись так и не была возвращена; свой экземпляр корректуры Лихачеву передал А. В. Орешников. Завершить эту книгу Н. П. Лихачев не успел.

В 60-е гг., когда исполнилось 100 лет со дня рождения Н. П. Лихачева, в Ленинграде прошла специальная конференция, была опубликован юбилейная статья В. Л. Янина в журнале «Советская археология»; на доме, в котором жил Н. П. Лихачев, установлена мемориальная доска, сам Н. П. Лихачев посмертно восстановлен в звании академика, наконец, позднее была организована выставка материалов из коллекции Лихачева, где были представлены хранящиеся в различных музеях вещи из его собрания. Постепенно переиздаются его труды, и становится ясно, что мы потеряли историка громадного масштаба и таланта, который профессионально работал с вещественными и письменными источниками, разрабатывая новые методы их исследования. Об исследовательской манере Н. П. Лихачева писал еще А. А. Шахматов, полагая, что каждая статья Николая Петровича ясно отражает не только обшир-нейшие знания, но также неудержимое стремление к стройной их систематизации.

Многоуважаемому и милому дяде Коле от любящего племянника

Genealogia[112]

На сумерках потрескавшихся фановВ косноязычии грамот и указов.Года, поступки, лица и названья –Единой цепи спутанные звенья.Но в полумраке часть их скрыта тенью,И бликами подчеркнута другая;Прапрадеда в забвеньи случай топчет,Прозванье бабки уцелело в купчей.И сохранившееся завещаньеРассказывает о полудне рода.Бумагами, крестами и вещамиЦепляются столетья друг за друга,И поколенья льнут одно к другому,И люди смерть превозмогают ими.Тщеславие? Оно глупцов забава.Перед лицом веков позор и слава –Два одинаково неслышных слова,Две капли в той неумолимой лаве,Которой мы названье дали: «время».Но ощущать себя в тысячелетьи,Учитывать слагаемые суммы,Знать формулу своей сложнейшей крови,Доказывать себя как теоремуНа основаньи линий родословья –И траурный ультрамарин Хованских,И кровь Пожарских – пламя спиртовое,С берлинскою лазурью ТизенгаузенСмешать в сосуде памяти и мысли;Вот чем я занят краткими ночами.Грядущее на гибком коромыслеУравновесить с прошлыми веками.В семье наук, своих сестер державныхГенеалогия не знает равных.

Степан Борисович Веселовский – генеалог[113]

С. Б. Веселовский справедливо считается крупнейшим специалистом по древнерусской генеалогии. О пристрастии к этой вспомогательной исторической дисциплине свидетельствует большинство его работ, в основе которых лежит исследование истории крупнейших княжеских и боярских родов XV – XVI вв. Но только в последние годы, когда стали известны материалы архива Веселовского[114] и часть из них издана[115], можно в полной мере оценить вклад, сделанный автором в развитие русской генеалогии. Он возродил генеалогическое исследование в советской исторической науке.

Для дореволюционных исследователей, оставивших значительное число публикаций, справочников по генеалогии, характерна узость задачи, история семьи описывалась вне связи с общеисторическим процессом. Хотя наиболее передовые историки считали, что надо изучать историю семей независимо от их социального положения[116], практически публиковались работы, посвященные дворянским родам. Эта ограниченность привела к отрицанию роли генеалогии в историческом исследовании вообще, которое сложилось к 30-м годам.

Веселовский занялся генеалогией, имея большой опыт исследовательской работы. Изучение древнерусского землевладения привело его к необходимости реконструировать первоначальный состав вотчины, историю вотчинников. Предпринятое им систематическое обследование актов требовало исторического комментирования текста. Эти научные интересы привели автора к занятиям генеалогией.

Если судить по работам, опубликованным при жизни Веселовского, он начал заниматься генеалогией с середины 30-х годов. В первой работе, посвященной специально феодальному землевладению XIV– XVI вв., генеалогические разыскания отсутствуют[117]. В следующей монографии уже появляются очерки по истории семей некоторых мелких землевладельцев, связанных с Троице-Сергиевым и Калязиным монастырями[118]. Их источниками послужили монастырские и частные акты, по которым автор проследил историю вотчин примерно за 100–150 лет[119].