Русско-литовская знать XV–XVII вв. Источниковедение. Генеалогия. Геральдика - Маргарита Бычкова

Следует отметить и различия в характере источников по средневековой русской и польско-литовской генеалогии. Русские исследования опирались на подлинные родословные росписи XVI – XVII вв., дополненные летописным и выборочным актовым материалом. Польские генеалогические работы XIX в. чаще базировались на актовом материале, который в то время был достаточно широко опубликован. А отсутствие официальных родословных росписей XVI в., вело к выработке методики, позволяющей как можно полно использовать сведения актов для нужд генеалогии.

В работах Ю. Вольфа везде, где это было возможно, привлечены росписи русских родословных книг. Соединенные с известиями актов XV–XVII вв., они и дали то богатство сведений, которое мы находим в «Князьях литовско-русских…».

И в заключение следует остановиться на одной энциклопедической статье, связанной с проблемами авторства ряда исследований Ю. Вольфа.

В 1897 г. в словаре Брокгауза и Эфрона В. В. Руммель опубликовал статью «Ожаровские», где авторство книг «Пацы», «Род Гедимина» и «Князья литовско-русские» приписано «известному знатоку древней польской генеалогии К. Ф. Ожаровскому, он же издал (анонимно) трехтомное исследование о Сапегах[104]. Ю. Вольф также называет К. Ф. Ожаровского автором книги «Сапеги»[105]. Книги о Сапегах и Пацах состоят из поколенных росписей, содержащих обширные биографические очерки о каждом лице. Основная масса сведений почерпнута из книг Литовской метрики; практически этот источник в других работах по генеалогии не использовался. Оформлены обе книги полиграфически одинаково, а первый том «Сапегов» (1890) напечатан в той же типографии, что и «Пацы»[106].

Но на этом сходство кончается. Для книг Ю. Вольфа характерно дословное совпадение сведений об одних и тех же лицах в разных работах, в каком бы контексте они ни приводились. Главное отличие работ Ю. Вольфа от книги «Сапеги» в том, что во вступительной части в книгах Вольфа всегда есть историческая концепция. Вольф старается объяснить происхождение дворянства, особенности положения князей, особенности положения польского дворянства в средневековье: «В прошлом привилегированное сословие – шляхта – имело свои права, а сословное неравенство привилегии и особые права, которые сегодня признаются за избыточные, соответствовали определенной эпохе цивилизации»[107]. Автор говорит о происхождении понятия «князь», сравнивает его с другими дворянскими титулами, дает характеристику материалов Литовской метрики, пишет о трудностях работы с ними, о закономерностях образования фамилий. Книги Ю. Вольфа – не просто генеалогические справочники, а историко-генеалогические исследования.

Книга о Сапегах по своему научному уровню стоит ниже книг Ю. Вольфа. Это в прямом смысле слова генеалогический справочник, хотя и великолепно оформленный, с обширным фактическим материалом: в нем опубликованы ценные документы по истории Сапег. Если сравнить в столь близких по форме книгах «Пацы» и «Сапеги» вступительную часть, где излагается семейная легенда, то это различие видно сразу. Ю. Вольф объясняет значение слова «пац», перечисляет лиц с этим прозвищем, упоминаемых в документах XV – XVII вв., разбирает и отвергает позднюю легенду о происхождении Пацев из Италии. В предисловии к «Сапегам» не сказано о происхождении этой семьи, а лишь описано, как они получили княжеский титул от германского императора.

В книге «Князья литовско-русские…» Ю. Вольфа легенда Сапег по форме ближе к легенде Пацев из работы «Пацы». Здесь разобраны ошибки, благодаря которым в некоторых генеалогических трудах Сапеги считались потомками Гедимина, а также вопросы о подделках ранних документов, относящихся к Сапегам[108].

Не вызывает сомнений, что доступ к Литовской метрике был у Вольфа лишь благодаря К. Ф. Ожаровскому. Мы не исключаем возможности того, что Ю. Вольф участвовал в создании книги «Сапеги», написанной на том же материале и в той же манере, что и его книги[109]. Можно предположить, что материалы Литовской метрики, которая с 1878 г. в течение четырех лет копировалась для Ожаровского, обрабатывал и готовил к изданию Ю. Вольф, но окончательное редактирование книги «Сапеги» принадлежит К. Ф. Ожаровскому. Поэтому «Сапеги» и стоят в одном ряду с традиционными генеалогическими книгами того времени. Если наше предположение правильно, то, вспомнив, что «Сапеги» издавались в 1890–1894 гг., можно понять, почему Ю. Вольф, за три года опубликовавший пять работ (одну в 1884 г., три в 1885 г. и одну в 1886 г.), шестую напечатал лишь в 1895 г.

Таковы известные нам сведения о молодом и увлеченном исследователе русско-литовской истории, как охарактеризовал Ю. Вольфа З. Радзиминский, представлявший в 1882 г. его работу о князьях Кобринских[110] на заседании в Кракове.

Эти сведения позволяют говорить, что Ю. Вольф был самостоятельным и оригинальным исследователем по генеалогии княжеских семей, он сумел создать высоконаучные генеалогические справочники, сохранившие свое значение до наших дней. Ю. Вольф не создал собственной научной концепции о происхождении и эволюции дворянства, его исторические рассуждения тесно связаны с идеями современных ему либеральных историков. Но сама мысль связать задачи генеалогии с задачами исторического исследования – вопросами происхождения дворянских титулов и привилегий, государственных должностей, проблемами ономастики, проверкой достоверности родословных легенд и др. – была новой и прогрессивной, так как в то время основной целью, которую видели перед собой авторы генеалогических работ, являлось возвеличивание истории отдельной семьи, иногда в ущерб исторической правде.

Можно сказать также, что жизнь в Петербурге не только дала толчок для серьезного изучения источников по генеалогии, но и способствовала разви-тию научных взглядов Ю. Вольфа.

К 140-летию Николая Петровича Лихачева[111]

Я привык, что со мной все происходит не по шаблону.

Еще пятьдесят лет назад отечественная историография относила Н. П. Лихачева к тем буржуазным историкам, чьи исследования отличаются мелкотемьем. Сегодня авторы многих работ, посвященных анализу творческого научного наследия Н. П. Лихачева, не скупятся на эпитеты. «Крупнейший историк, в трудах которого источниковедение достигло высшего для буржуазной историографии предела» (В. Л. Янин); «разносторонность интересов ученого была обусловлена его пониманием исторического источниковедения, единства письменного источника и вещественного…» (Л. Н. Простоволосова); «историк по образованию, владелец музея стал крупнейшим в России специалистом в области вспомогательных исторических дисциплин… то, что он начинал, теперь называется «комплексным источниковедением» (М. Л. Свойский).

Такое же разнообразие оценок деятельности Н. П. Лихачева было и при его жизни. Еще двадцатилетним, начинающим ученым он понял, что главное для него – «всепоглощающая страсть к архивным и кабинетным разысканиям» при полном отвращении «к административной деятельности» и «хладнокровное отношение к педагогической» деятельности. Поэтому Н. П. Лихачев так и не сделал чиновничьей карьеры, хотя какое-то время работал в Публичной библиотеке, не стал популярным лектором, хотя преподавал в Петербургском археологическом институте.

Разносторонняя критика развернулась и вокруг его докторской защиты (1891 г.); докторский диспут длился шесть с половиной часов, а затем продолжался на страницах газет. Н. П. Лихачева обвиняли в узости темы, увлечении фактами, его сочинение «Бумага и древнейшие бумажные мельницы в Московском государстве» сравнивалось с библиотечным каталогом. Однако любому, когда-либо обратившемуся к его работам, видно, что они написаны с истинным увлечением и любовью к источнику, к затронутой теме.

О Лихачеве мало вспоминают как об активном организаторе науки, а ведь он не только состоял почти во всех исторических обществах России, он сам был одним из основателей Русского генеалогического общества в С.-Петербурге, издал четыре тома «Известий РГО», был в числе тех, кто возобновил деятельность РГО в 1919 г. В одном из протоколов заседания общества было записано, что Лихачев подарил все свои записи об истории родословных книг Ю. В. Татищеву, который собирался изучать историю создания рукописей.

Николай Петрович Лихачев принадлежал к старинной дворянской семье, упоминания о деятельности его предков восходят к XV в. Сам Лихачев блестяще охарактеризовал положение своей семьи в русской истории, дав обобщающую характеристику формирования административного аппарата России XVII в.: «В Московской Руси довольно ясно различались два слоя служилых людей – люди родословные и неродословные… Люди родословные обыкновенно своих юных сочленов устраивали на службу не ниже московского дворянства, а многие стольниками с малых лет. Для таких фамилий деловая, приказная служба была редким исключением. Неродословное дворянство, чтобы выбиться из рядовых детей боярских, получить положение и почести, наоборот, выдвигало лучших своих представителей именно путем службы в приказах».