Счастье жить вечно - Аркадий Эвентов

Михаил Иванович полагал, что все это продолжается целую вечность. На самом же деле замешательство его длилось считанные секунды. Чья-то крепкая рука мягко, но решительно подтолкнула его к выходу. И вот одна нога очутилась за бортом, окунулась в мягкую пустоту. За ней — другая… Он камнем рухнул в холодный, свистящий воздух и на миг потерял сознание…

Потом Ляпушев рассказывал, что пришел в себя, когда раскрывшийся над ним зонт парашюта раскачивал его над медленно приближающимся лесом. Лунный свет заискрился внизу на снежном поле. Это открылось взору среди вековечных псковских лесов Радиловское озеро — место их приземления. Далеко за гладью замерзшего озера виднелись темные избы деревень, как бы выбежавшие на лесные опушки; по сугробам между ними вилась узкая санная дорога.

Все это он окинул зорким быстрым взглядом и поднял глаза к небу. Вот один парашют. Должно быть, Борис. На некотором расстоянии от него опускался другой, еще дальше — третий. «Все, — облегченно вздохнул Ляпушев. — Ветра сильного нет, далеко не разбросает, соединимся быстро».

Земля приближалась. Уже можно было рассмотреть чуть в стороне от озера живописную полянку с молоденькими елями и кустарником. Туда он, по всей вероятности, сейчас и опустится. Что ж, неплохое местечко! Но где же упал грузовой парашют? Не увижу ли вот так, с небольшой высоты, при блеклом свете луны темное пятно груза на снегу? Это было бы весьма кстати. В тюке упакованы не только продукты, но и питание радиостанции… Нет, не видать. Куда же он запропастился?

Тут Ляпушева от пальцев ног до корешков волос на голове пронзила острая боль. Стиснув зубы, чтобы не застонать, парашютист повалился на снежный наст, скованный морозом. Минуту пролежал, прижавшись к земле, тяжело дыша. Боль стала постепенно утихать. Он попытался подняться, однако, едва только встал, сразу же вновь свалился, как подкошенный, вспотев от боли и напряжения. Теперь Ляпушев понял, в чем дело: приземление было совершено в нарушение инструкции — полными ступнями ног. Земля ответила на эту оплошность сокрушительным ударом в пятки.

Еще больше, чем физическая боль, сверлила мозг досада: вот так начало боевой операции! Что теперь будут делать вверенные ему совсем еще молодые разведчики? Да и где они сейчас?

Михаил Иванович финским ножом перерезал стропы парашюта, погасил его. Потом он несколько метров прополз, волоча за собой безжизненные, ставшие невероятно тяжелыми ноги. Достиг кустарника, замаскировался колючими ветвями и стал наблюдать за полянкой.

Напряженный до предела слух уловил приближающиеся шаги.

Со стороны озера между деревьями показались трое. Ляпушев коротко, один раз стукнул рукояткой ножа по стволу дерева. Это был сигнал встречи, избранный ими в Хвойной. Отозваться на него нужно было двумя точно такими же ударами. Но ответа не последовало. Он повторил сигнал. Снова молчание…. Три темных силуэта приближались, не отзываясь. Вдруг они изменили направление и стали удаляться. Еще немного и он останется один, совсем один, распластанный на снегу, не способный встать на ноги. Да неужели же это не они, его ребята? Ляпушев всматривался до рези в глазах и, наконец, узнал того, что был ближе, — высокого, худого, с ящиком рации за спиной.

— Сашка! — обрадованно позвал командир. И Валентин Мальцев повернулся, отзываясь на свою партизанскую кличку, торопливо зашагал к кустам, под которыми лежал Ляпушев. Борис и Нина едва поспевали за ним. Они окружили своего командира растерянные, испуганные: что за беда приключилась с ним? Чем и как ему помочь?

Нина бросилась стягивать с Ляпушева сапоги.

— Нет, нет, не сейчас, потом, — отстранил ее Михаил Иванович. — Сейчас не время. Сейчас нам нужно лишь одно — забраться в лес погуще.

Рассвет застал их в глухой лесной чащобе. Никто так и не сомкнул в эту ночь глаз. Валентин ухаживал за рацией. Борис нес сторожевое охранение. Нина старалась облегчить Ляпушеву боль ног. А он, освещая карманным фонариком карту района их будущих действий, определял, как лучше им добраться к намеченному еще в Ленинграде месту и там на время обосноваться.

В настороженной ломкой предутренней тишине зимнего леса издалека послышалось пение петухов, необыкновенно резкое и чистое. От неожиданности все вздрогнули. Значит, где-то там — деревня. Что это за деревня?

— Необходимо узнать название населенного пункта, — говорит Ляпушев. — Кому-то из вас придется отправиться на петушиный концерт, в разведку. Есть желающие? — Командир спокойно и строго смотрит на разведчиков. Ждет ответа, не обращая внимания на их смущение.

Каким бы ты ни был отважным, хорошо понимающим свой долг, но раз тебе всего лишь восемнадцать лет и никогда ранее ты вообще не находился один в глухом лесу, да еще ночью, право же, ничего нет удивительного, если в столь грозной обстановке тебя вдруг охватит робость. Преодолеть ее не так-то просто. Что ждет одинокого партизана на опушке леса в тылу врага? Не сама ли смерть стережет его там, за рядами деревьев и горами снега, на тропах, что ведут к неведомой деревне?

А если еще того хуже — засада, ловушка, фашистский плен? Кто знает — удалось ли им прилететь сюда и приземлиться незаметно? Весьма вероятно противоположное: фашисты уже обнаружили парашютистов и только дожидаются, чтобы они показались из леса, стерегут, расставив капканы. Один неосторожный шаг — и ты станешь их легкой добычей…

При таком молчании секунды кажутся часами.

— Разрешите мне, товарищ Быстров! — Нина назвала командира группы его партизанской кличкой, как бы подчеркивая серьезность обстановки и то, что они уже не в Ленинграде и не в Хвойной, а за линией фронта, на боевой операции. Лицо ее и вся стройная фигурка дышали решимостью. Нет, это была не девочка-школьница, а настоящий боец, прекрасный своим мужеством, готовностью на все.

Валентин и Борис встали с ней рядом:

— Разрешите мне…

— Я готов…

— Ну, вот и пойдем втроем, — весело подхватила Нина. — Тогда нам и сам черт не будет страшен. Волков бояться — в лес не ходить. А наш лес вон какой! Посмотрите! Где вы видели такую красоту?

Петрова широким жестом гостеприимного хозяина повела вокруг себя рукой.

Высокие мохнатые сосны и ели обступали их со всех сторон. На ветвях хвои клочьями гигроскопической ваты цепко держался снег. То там, то здесь просвечивали стройные, серебристые стволы берез. Они стояли группками, прибежали в лес, заблудились и теперь, не зная, как выбраться отсюда, стараются быть вместе.

Им боязно больше всего потерять друг друга, остаться в одиночестве. А там, подальше, гибкая красавица-березка вдруг кокетливо выглянет из гущи вечной зелени хвойного леса и тотчас же спрячется, убедившись в близости подружек. Как бы укроется с головой пушистым одеялом: легко замерзнуть ей в своем подвенечном, явно не по сезону, платье.

Верхушки самых рослых деревьев спутались, заслоняя небо. Бледная голубизна его видна разрезанной на кусочки. Создается впечатление, будто там, на высоте, и не небо вовсе, а натянутый парашютный шелк, сосны держат его своими пиками и, чтобы не обронить, слегка покачиваются вместе с ним.

Лесная чаща встречала утро таинственной, ничем не нарушаемой тишиной. От нее еще более становилось не по себе…

Нина снова обратилась к командиру. Тот полулежал на разостланном ватнике, морщась от боли.

— Можно нам отправиться всем? Или лучше кому-нибудь остаться?

— Нет, всем нельзя, — возразил Ляпушев. — У нас с вами на руках государственное имущество — рация. С ней останется Саша Рощин. — Ляпушев тоже перешел на конспиративные имена. — В разведку пойдут двое: Нина Станкевич и Борис Метров. Отправляйтесь. Ты, Саша, готовь рацию для связи с Ленинградом.

Так зимней ночью в псковских лесах отважная четверка начала выполнять боевое задание, которое поручил ей родной город-богатырь. Ранним утром радист одной из войсковых частей, защищавших Ленинград, принял и тотчас же вручил по назначению радиограмму, которую ожидали с большим нетерпением и беспокойством — «Приземлились кучно. Ищем груз. Быстров».

Поиски эти оказались, однако, бесплодными. Тюк с продовольствием, который на их глазах был сброшен с самолета почти над самым Радиловским озером, пропал, как сквозь землю провалился! Много дней спустя Борис, углубившись в лес, случайно наткнулся на деревянные планки, которыми была скреплена упаковка. Он узнал их по сохранившейся пометке, сделанной Ляпушевым в Хвойной. Самого груза уже не было: кто-то не преминул воспользоваться нежданным-негаданным подарком с неба.

Кто он — друг или враг? Над этим вопросом оставалось ломать голову, строить всякого рода догадки и удваивать осторожность. Ориентироваться на худшее, чтобы оно не застало врасплох, так решил командир.

Первый день на земле, захваченной врагом…