Женщина с пятью паспортами. Повесть об удивительной судьбе - Татьяна Илларионовна Меттерних

которой приглашались все, независимо от возраста, а также, конечно, наши двоюродные братья и сёстры. И хотя мы качались от усталости, ни за что не хотели пропустить этот вечер.

Мама дарила нам, девочкам, маленькие яички работы Фаберже со своих цепочек. С течением времени таяли финансовые средства, и русские вынуждены были ограничивать свои расходы, а также были принуждены заниматься все более странными работами. Дети эмигрантов стремились в две школы: в реальную и гимназию. Часто они получали лучшие оценки, так как никакие превратности судьбы не могли утолить их жажду знаний.

Приветливая, круглая, энергичная Пущина организовывала для детей пикники; они заканчивались возбужденными и иногда пугающими разбойничьими играми, в которых одна команда искала в лесу другую.

Дети присутствовали при всех развлечениях, зимой они принимали участие в любительских спектаклях и ставили сказки.

Мама собирала вокруг себя музыкальные таланты, и один домашний концерт следовал за другим. Папа не принимал в них активного участия, но его брат Николай играл на виолончели, мама аккомпанировала ему, а нам разрешали оставаться и слушать. Базары, лотереи и балы для поддержки бедных беженцев становились всё активнее, и вскоре создание таких союзов помощи стало для многих главной заботой.

Одна из комнат в башне «Криппенхофа» находилась полностью в распоряжении детей. Наша кошка родила здесь котят. Гусеницы, помещённые в продырявленные коробочки, поставленные мягко на салатные листы, превратились в чудесных бабочек; сеянцы всходили в ящиках на подоконниках и пересаживались затем на садовые грядки, на которых были высеяны наши имена буквами из жерухи. Действительно, мы не скучали никогда. Утром мы уже просыпались со счастливым чувством, что мы часть мира, как будто бы солнце освещало нас до самых глубин. Нам казалось странным, когда другие дети безрадостно слонялись вокруг, словно день не был ограниченным отрезком времени, протекающим слишком быстро.

Когда наша мисс Менцис возвратилась к своей шотландской семье, которую она не видела уже несколько лет, мама дала ей с собой рекомендацию, которая звучала как аттестат солдата, пришедшего с фронта: «хладнокровна и изобретательна в минуту опасности, неутомима при нагрузках, с неодолимым мужеством». Вначале её уход означал для нас болезненную пустоту, но потом мы были отвлечены появлением малыша Георгия и воспитательницы Хиллард.

Фройляйн, как называли определённый сорт детских воспитательниц, приходили и уходили. У одной из них едва достало времени, чтобы дать нам первую пощёчину, как она уже была выставлена. Швейцарскому домашнему учителю мосье Фалетти поручено было полностью заняться воспитанием Александра.

Он перешёл к нам по наследству от Михаила и Константина Горчаковых, которые потом удивлялись, какими святыми – по словам Фалетти – были они, известные своими выходками; по словам Фалетти, от них вообще не могло исходить ничего дурного. Прошло довольно много времени, прежде чем мы обнаружили, что они, в конце концов, были людьми, как и все другие. Мосье Фалетти, считавший, по-видимому, гурманство важной частью законченного образования, имел обыкновение заказывать себе обеды вместе со своим учеником в дорогих ресторанах, но когда папа получил счета, от этого обычая ему пришлось отказаться. Вскоре все разговоры велись вокруг инфляции; считать стали на биллионы и триллионы, и нам давали бумажные деньги для игры, так как в одночасье они обесценились. Бабушка Гага послала мне на день рождения пятифранковую бумажку – я обменяла её на миллион и купила на эти деньги полностью укомплектованный шварцвальдовский кукольный дом.

Больше не возникало вопроса, купить ли «Krippenhof», и мы переехали в маленький дом, принадлежавший раньше князю Меншикову, который так нарушал своей тройкой мирный покой баден-баденского курорта пару столетий тому назад.

Наши комнаты были маленькие и затхлые, обитые мягким красным и белым французским toile de jouy, – в этих комнатах ты чувствовал себя как внутри подушки. Когда же было тихо, мыши начинали нагло сновать так близко, что их почти можно было схватить. Нам это не мешало до тех пор, пока мы их могли видеть, но было жутко слышать их шорох в темноте. Сад здесь цвел ещё пышнее, чем в нашем любимом «Криппенхофе». Розы вились по обветшалым стенам и свисали гроздьями вперемешку с жимолостью на нижние ветви больших кедров.

Мисси и я обследовали старый сарай и нашли там игрушечный автомобиль, который когда-то был раскрашен ярко-красной краской, и толстого слона на колёсах – из смертельных ран его изъеденного молью меха выглядывала солома. И хотя оба средства передвижения были довольно шаткими, мы гонялись на них вниз по отвесной дороге; они оба были абсолютно неуправляемы, даже если мы пытались управлять ими с помощью ног и передних колёс. В изнеможении от смеха мы приземлялись где-нибудь в стогу сена у нижних ворот с разбитыми, кровоточащими коленками.

Но и от этого дома пришлось вскоре отказаться. На прощание мы провели несколько недель в маленькой деревне на Баденском озере, по ту сторону Меерсбурга, городка, словно уложенного в игрушечную коробку. Часовые башенки возвышались над сводчатыми городскими воротами, вокруг которых тянулась городская стена укреплений. Маленький паровоз пронзительно гремел, пыхтел и свистел на своём пути, проезжая по дюжине деревенек, пока мы не доехали до конечной цели – Хайлигенберга.

Мы разместились в местной гостинице. Купание стало сейчас редким событием – один раз в неделю. Совсем рядом с гостиницей находился дворец, который возвышался над простершейся под ним долиной. С подвесного моста, укреплённого в горах, он казался кораблем, оставшимся здесь после потопа. Вскоре папа и мама подружились с семьей, жившей во дворце.

Дом был полон внуков его владельца и их друзей; все в возрасте около десяти лет, точно как мы; было также внушительное количество гувернанток и домашних учителей. Нас отдали под их попечительство, и с тех пор, пока длились каникулы, мы не часто видели своих родителей. Они не могли понять, почему мы вечерами возвращались домой хоть и счастливые, но в весьма потрёпанном виде – покрытые ссадинами и синяками, в разорванных и грязных платьях. Всё просто: как только взрослые исчезали из поля зрения, тотчас начинались беспощадные битвы. Без всякого сожаления была объявлена война. Несколько двоюродных братьев и сестёр бились на нашей стороне.

Но кроме этого первоначального выравнивания сил, не было больше никому пощады. Мы скользили вниз по отвесным густо заросшим травой склонам холма на диванных подушках в возбужденной охоте за врагом и, спасаясь бегством, пытались достичь подземного хода под холмом, где потом обе борющиеся стороны забрасывали друг друга белым мелким царапающим песком.

Вооруженные подушками, взятыми из бесчисленных гостиных, мы подкарауливали друг друга в тёмных углах коридора. В четверг огромный Рыцарский зал, по