Разбитые скрижали - Андрей Легостаев

52

Как-то Завгородний почти год жил в Питере. Один раз ночевал у меня, когда все мои были на даче. По дороге ко мне встретили соседку и он зазвал ее к нам на огонек. Мило пообщались.

Через несколько месяцев я собрал друзей, был и Завгар. А соседка неожиданно успела выйти замуж. Повеселевший Борис Александрович стал требовать, чтобы я позвал ее.

— Замуж она вышла, семья теперь у нее, — поясняю я.

— Не волнует! — заявляет он. — Плевал я на всех мужей, веди!

Разумеется, я даже и не собирался этого делать. Вдруг звонок, заходит сосед-приятель (профессиональный охранник в питерском филиале престижного французского банка — два метра ростом и кулаки с гирю) покурить стрельнуть. Ну, раз такое дело, приглашаю к столу, наливаю ему стопку, знакомлю с друзьями. В комнату входит Завгар.

— А это кто? — на ушко спрашивает меня.

— Муж соседки, — со злорадством солгал я. — Ты же просил. Сейчас она накрасится и подойдет. Муж же тебе не помеха, раз ты очень хочешь.

— Все, — трезвеет на глазах Завгар, — уже ничего не хочу.

53

Какие тосты только не произносят на фэновском застолье? Когда они кончаются, тоже ничего страшного не происходит. Сидорович, например, поднимает бокал со словами: «Не вижу повода не выпить».

А периодически непьющий Юрий Семецкий, когда у него дома сидело множество фэнов, на вопрос «За что пьем?», тихо и скромно произнес:

— Ребята, выпейте за меня. Вам не трудно, а мне приятно.

54

После очередного семинара писатели гурьбой направлялись к метро, но задержались у ларька попить пивка, чтобы подольше не расставаться. Ну, поговорили часа полтора о фантастике и о жизни. Кому-то захотелось в туалет, время позднее, и он свернул в ближайшую подворотню. За первым, естественно, потянулись остальные. А там длинный туннель, облицованный мелкой коричневой плиткой, ведет в укромный двор.

Справив дела, возвращаются на проспект. Посередине туннеля стоит один из очень уставших писателей и недоумевает: «Какая станция метро? Никак не узнать!»

55

На Интерпрессконе-96 одни из гостей (больше у нас никогда не появившиеся), развеселившись, выбросили из номера на седьмом этаже прикроватную тумбочку. Наутро, узнав об этом, Сан Саныч Олексенко поспешил уведомить оргкомитет:

— Почерк мой. Но не я!

56

Боря Завгородний на Интерпресскон-98 приезжать не собирался. Но его привез Евгений Лукин (который на вопрос «Что для вас фэндом и какое он имеет для вас значение как для писателя?» ответил: «Фэндом для меня — квартира Завгороднего. Значение имеет большое»). Они приехали буквально за полчаса до торжественного вручения «Улиток».

Моя жена подходит ко мне и говорит:

— Там в холле Завгородний стоит, трезв до неприличия.

— Подожди четверть часа, — на бегу ответил я. — Он же только что приехал.

Через полчаса Татьяна удовлетворенно сообщила:

— Борис уже в своей обычной форме. А то я уже беспокоиться начала — не заболел ли…

57

Дело было ранней осенью семьдесят шестого года, я учился на первом курсе, рядом с набережной Крузернштерна, и в перерыв мы всей группой курили у парапета.

Однажды, любуясь игрой невских волн, я заметил на каменистом дне маленький складной зонтик, очень похожий на японский. Тогда они только-только входили в моду, достать такой было чрезвычайно трудно даже втридорога.

Я дома сделал из стомиллиметрового гвоздя крючок, привязал его к бельевой веревке и на следующий день, после занятий, оставшись один, принялся вылавливать редкостный трофей.

Мимо проходил двадцатипятилетний парень, совершенно исчезнувший сейчас из жизни тип: длинные до ключиц немытые волосы, ярко-желтая куртка, черные клеши и в дополнение портрета — нестиранная тельняшка. Он был заметно навеселе.

— Ни хрена себе на какой крючок и леску ты рыбу ловишь? — подивился он.

Я помялся, но вынужден был объяснить и показать. Он увидел. Ход его мысли был для меня предельно ясен: такой зонтик стоит рублей шестьдесят, за червонец он его любой продавщице или швейцару отдаст, а червонец — продолжение веселья.

— Ну-ка, пацан, отойди!

Он принялся сам забрасывать крючок. Но Нева обманчива, кажется мелкой

— а глубока; кажется, что зонтик рядом лежит, а пятиметровой веревки не хватает.

Но цель видна и парень идет за двести метров на пришвартованный к пирсу буксир, выпрашивает лестницу и багор.

Опущу подробности и его чертыхания, когда ему пришлось погрузиться в уже холодную, несмотря на солнышко, воду до самого пояса — выражения, большей частью, были нецензурными (или все же — непарламентскими? но парламента у нас тогда и в помине не было, а цензура — была).

Он все-таки зацепил багром заветную добычу. Я смотрел на него с трехметрового парапета. Он вытащил зонтик из воды, рассмотрел и заревел мне снизу:

— И из-за этого, гад, ты меня в Неву загнал?!

Тогда и я увидел, что у него в руке игрушечный детский солнечный зонтик. А в воде казался, как настоящий складной японский.

Тут как раз мой трамвай подошел и я не стал ждать, пока парень поднимется по лестнице, так что дальнейшая судьба зонтика мне неизвестна.

58

Когда я сдал третий том «Наследника Алвисида» редактору, он предложил отметить это событие. Он сказал, что недалеко от издательства открылся ларек «как при застое». Действительно — разбавленное пиво, обкусанные до боли знакомые кружки и традиционная очередь. Стоим в предвкушении, довольные жизнью и тем, что работа завершена и можно хоть чуть-чуть расслабиться.

Подходит бабушка, просит на хлеб. Ну точно, как у Задорнова, только чуть другой нюанс.

Я протягиваю ей пятерку, Сергей Фроленок — тоже потянулся за деньгами. Он вынул купюру из кармана, не выбирая, а она оказалась рваной по центральному сгибу, держалась миллиметрах на пяти.

— Вы мне рваную десятку дали. Замените на другую! — словно кассирша в сбербанке проворчала старушка.

Сергей был настолько ошарашен, что заменил.

59

Я очень редко пишу под хмельком, таких случаев не больше десятка за все время и каждый раз это было либо начало нового произведения, либо очень трудный кусок, как правило одна-две страницы. Текст надо создавать с абсолютно светлой головой. Но вот придумывается под пиво гораздо лучше, и немалую часть времени я провожу у пивного павильона, обдумывая очередной поворот сюжета. Плюс там собираются замечательные люди и нередко то, что слышишь там, идет в текст буквально на следующий день. Причем у павильона на углу улиц Будапештской и Белы Куна собираются как люди, чей интеллект заметно превышает мой собственный, так и те, чей интеллект ниже какого-нибудь породистого пса.