Разбитые скрижали - Андрей Легостаев

Алексей, наверняка, до сих пор убежден в обратном.

20

Андрей Евгеньевич Чертков на Интерпрессконе-97 в первый день сильно отдохнул и в итоге на следующий день проспал голосование. Вечером приходит в бар и громогласно заявляет:

— Все, водки больше ни глотка, работать надо. Да и Ютанов запретил. Я ему поклялся: водки — ни капли. — Подумал и с пафосом барона Пампы добавил: — Но пиво — не водка. Его я не пить не обещал, да и не напьюсь я с пива.

Результат, впрочем, оказался тем же, что и накануне. На следующий день в баре Андрей Евгеньевич заявляет:

— Пива — ни капли, дайте мне джин-тоник.

На четвертый день Николай Ютанов представил Черткову всеобъемлющий список напитков, которых тому пить на Интерпрессконе не рекомендуется (говорят в нем были даже такие экзотические вещи как кумыс, чача, саке и дорогой коньяк «Курвуазье»).

21

Известный фэн Влад Борисов из Абакана несколько лет назад только и повторял, будто он такой крутой компьютерщик, что нерабочие компьютеры в его присутствии начинают функционировать.

После завершения Интерпресскона-95 Влад приехал ко мне в гости. Он переписал необходимые себе файлы, стал перенастраивать по своему виндовс и мой, до того прекрасно, без единого сбоя, функционировавший монитор сгорел наглухо.

22

О Льве Вершинине, «покорителе сердец и грозе зеркал и унитазов», каждый, по-моему, может порассказать много интересного.

На Страннике-97 Лев Рэмович получил сразу две премии — жанровую и главную за повесть, что отметил, как на фуршете, так и на банкете. Признаюсь, я тоже не остался в стороне.

Банкет справляли в гостинице «Русь», там комната в холле была курилкой и раздевалкой одновременно; вешалкой служила красивая декоративные доска, на которой торчали длинные и широкие пластмассовые крючки. Мы с женой собирались уходить, Лева там курил. Я ухватился за крючок, на мгновение потеряв точку опоры, а крючок возьми и сломайся. И вот я стою с обломком в руке и не знаю, что делать, как Ютанову теперь в глаза смотреть. А Лева меня тут же успокоил: «Я дважды лауреат, мне все можно!» и с размаху врезал ногой по вешалке, сорвав доску со стены.

23

В далеком восемьдесят восьмом году, когда я только познакомился с ребятами из клуба «МИФ-XX», видики были в диковинку и дорогой редкостью. Вот как-то на ночь глядя звонят мне два неразлучных Бориса (Гуревич и Крылов) и просятся на ночь поглядеть видак. У меня дома никого, но мне на работу к семи утра. Я говорю — фильмов полно, приезжайте, но буду спать.

Приехали. Гуревич первым делом спрашивает:

— Порнуха есть?

— Да есть, есть… Вы кино хорошее посмотрите, раз видика еще не видели никогда.

У меня тогда «Команда», «Терминатор», «Индиана Джонс» (свеженькие в то время) были. Научил их пользоваться аппаратурой, показал где что на кассетах и заснул.

Просыпаюсь, а Крылова нет. Ну мы с Гуревичем поехали, я на работу, он

— тоже.

Вечером звоню Крылову и спрашиваю, чего он ушел ночью, транспорт-то не ходил. Ну, он и объясняет, что все ж включили порнуху и через полчаса просмотра Гуревич повернулся и пристально посмотрел на Крылова. «Кажется, я уже даже тебя хочу», — сказал он. Крылов и сбежал от греха подальше.

— На кого же ты меня спящего бросил? — задним числом испугался я.

24

Юрий Гершович Флейшман, по существу, привел меня в фэндом. Он всегда отличался крайней щепетильностью. К тому же он был в крайне натянутых отношениях с товарищами по клубу «МИФ-XX» Борисами Крыловым и Гуревичем.

И как-то раз в восемьдесят девятом году я трепался с Юрой по телефону и привел какую-то цитату из Стругацких, по-моему, из «Пикника на обочине». Юра ответил, что я цитирую неправильно. Я возмутился и говорю, что тексты любимых писателей… Ну, и тому подобное.

Он же любит книги Стругацких не менее меня и стоит на своем. Я рассердился и говорю, что отвечаю за свои слова делами и если я не прав, то готов вечером (а вечером был семинар) отдать четвертной (приличные по тем временам деньги). Он (не скажу, что с готовностью, но все же) согласился подкрепить свое утверждение тем же.

Положив трубки мы кинулись к полкам. Прав оказался я.

Я не хотел брать у него четвертной. Но знал, что Юра не примет отказа и настоит на выплате проигрыша. И решил предложить послать их «Оверсановцам» (восемьдесят девятый год!) в Севастополь от нас двоих на размножение их информационных листков. И даже соответствующее письмо, в котором должны были быть две подписи, на машинке, помнится, отпечатал.

Мы с Крыловым, Сидором и Гуревичем сидели за столом в кафе дома писателей, когда Флейшман подошел с этим четвертным. Я сделал свое предложение, но он отказался. Возможно присутствие двух Бобов повлияло. Он оставил деньги и гордо отошел.

— Ну, и что теперь делать? — задал я риторический вопрос в пустоту.

— Ты не знаешь что делать с четвертным? — искренне удивился Крылов.

— Мы тебе поможем!

Короче, Гуревич отправился в бар и купил шесть бутылок сухого вина. Мы трезвые (как и положено) прошли на заседание, а после гурьбой вернулись в бар.

За одним из столов собрались непьющие и Флейшман там о чем-то спорил с Логиновым. А за нашим столом то Гуревич, то Крылов, поднимая бокал восклицали на все кафе:

— За спонсора нашего, Юрия Флейшмана!

25

Я по природе интернационалист и мне глубоко до лампочки, кто передо мной — русский, еврей или папуас, лишь бы человек был хороший. Но вот Юре Флейшману этот вопрос далеко не безразличен. И однажды, когда я (уважая и в сердцах) обозвал его дураком, он заявил, что я так говорю, потому что он — еврей. На что я ответил, что совсем не по этой причине, а потому что он — дурак!

Пусть Юрий Гершович не обижается, если вдруг прочитает эти строки, я искренне считаю его одним из лучших людей, встреченных мною в жизни. Но однажды он меня чуть не убил.

Дело было так — я забежал в «Лань» по поводу своей книги, засиделся, рабочий день кончился, и мы просто трепались. Олексенко купил всем по бутылке пива, шел легкий разговор. Пришел и Флейшман. И вдруг рассказывает анекдот (который, я слышал раньше). Я и слушал-то в пол-уха, смотрел за манипуляциями Сан Саныча на клавиатуре, прихлебывая лениво пивко. И вдруг доносится Юркин голос:

— «Правда ли, что евреи продали Россию?» «Правда». «А где я могу получить свою долю?»

Я настолько отчетливо представил Юру в соответствующей инстанции, что смех пошел из груди навстречу пиву, я захлебнулся и на какое-то мгновение свет померк перед глазами и я не знал — откашляюсь ли.

26

Когда Юрий Флейшман прочитал мою ученическую повесть «Коридор судьбы», он «по дружбе» рекомендовал мне никогда больше не писать.