Адский поезд для Красного Ангела - Франк Тилье

— Фотографии детей. Понятно, Тома! Так ты сможешь расшифровать?

В волнении я хватанул большой глоток кофе и обжег кончик языка.

— Только не заводись. — Его голос призывал к спокойствию. — Сперва мне надо убедиться, что фотография действительно содержит скрытую информацию. А при отсутствии ключа для дешифровки могут потребоваться долгие недели, чтобы получить результат. Техники криптоанализа для взлома криптографических кодов в принципе не особенно эффективны, поскольку возможности алгоритмов делают дешифровку делом крайне деликатным, то есть практически невозможным, если ключ очень длинный. Что, по правде говоря, логично… Иначе чего ради шифровать?

Я отвел глаза от экрана и взглянул на мобильник:

— Ладно, тогда я сразу привлеку ребят из SEFTI, пусть работают параллельно с тобой.

— Я еще посижу за твоим компом, покопаюсь… Сейчас запишу тебе на диск все, что потребуется, и ты передашь его в SEFTI. И вот еще что. Тебе надо установить высокоскоростную линию, к которой смогут подключиться специалисты из SEFTI. Это называется сниффаж,[11] или анализ трафика. Они на расстоянии наблюдают за всем, что происходит на твоей линии, так что могут мгновенно реагировать. Если хочешь, я сделаю заявку, и завтра тебе установят модем ADSL. Я по знакомству могу ускорить процесс!

— Хорошая мысль. В любом случае я как раз собирался его поставить. Хорошо бы ты этим занялся.

— Нет вопросов!

По его улыбке я понял, до какой степени погружение в дела отрезало меня от остального мира, в каком-то смысле я был похож на Живой Труп с его покойниками. Я побеспокоил Серпетти ранним утром, вытащил его из постели и даже не поинтересовался, как он.

— Ты какой-то шафраново-золотистый, будто только из отпуска. — Повеселев, я вдохнул из очередной чашки головокружительный кофейный аромат.

— Только вчера вернулся из Италии, тебе повезло, что ты меня застал.

— А как Королева Романса? Все так же совершенна?

Тома, не моргнув, одним махом проглотил обжигающий кофе.

— Она в Шантийи, в пансионе коневодческого хозяйства. Ею занимается Джон Мокс, знаменитость среди тренеров. Он готовит ее к бегам и дерби будущего года. — Губы его растянула лукавая улыбка. — Знаешь, я больше не холостяк. Мы с Йенней вообще не расстаемся. Отныне мы связаны, как Земля и Луна. Угадай, где мы познакомились? В поезде! Она румынка, работает стюардессой на линии «Евростар» Париж — Лондон! Надо бы тебе приехать погостить к нам на ферму.

— Непременно как-нибудь…

— Посмотришь мою железную дорогу! Я перешел на ступень НО 1/87. Это уже профессионалы! Я счастлив как дурак! Не двигайся!

Он вскочил, схватил рюкзак и выудил оттуда латунную модель паровозика «Hornby», с ярко-красной кабиной и черной платформой.

— Это тебе, Франк! Острый пар, Basset Lowke тысяча девятьсот пятьдесят девятого года! В идеальном состоянии! Это моя, но она не подходит для моей новой железной дороги, так что дарю. Я назвал ее Куколка.

Отсутствие моей реакции удивило его. Страсть к железной дороге, которую он передал мне, как и интерес ко всему остальному, покинула меня с тех пор, как в моей квартире воцарились пустота, тишина и скорбь.

— Прости, Тома, но я уже не в теме. Сейчас паровозики и я — дело прошлое… Знаешь, мне теперь вообще ничего не интересно…

— Куколка — это совсем другое дело! Этот паровозик — какая-то волшебная штука, ты должен попробовать! Я уже заправил горелку бутаном. Добавишь капельку масла и воды в тендер, и она катается целый час. Вот увидишь, у нее такой успокаивающий гудок, ее общество приятно. Она будет поднимать тебе настроение в трудные минуты…

Он поставил модельку на стол.

— О Сюзанне по-прежнему ничего? — Он взял меня за руку, как старший брат.

— Ничегошеньки, ну вообще ничего. Ни малейшего следа нападавшего. Если бы у меня была хоть какая-нибудь зацепка, улика, чтобы я понял, жива она или нет! Что за мука — пребывать в сомнении, в постоянном страхе вот так, случайно, на повороте тропинки наткнуться на труп собственной жены… Я ужасно боюсь будущего, потому что завишу от информации, которой не владею… судьба моя практически в руках похитившего ее подонка…

— Рано или поздно ты узнаешь правду.

— Всем сердцем надеюсь. — Я сделал вид, что задумался о другом, и скорчил некое подобие жалкой улыбки. — Послушай, оставайся, делай с моим компьютером все, что нужно. А мне надо уйти. Если хочешь, днем пообедаем вместе. Зайди за мной на Набережную, поедим в «Вер-Галан». Ты со своей Йенней не договаривался?

— С Йенней? Да я целыми днями жду ее! Она, словно северное сияние, исчезает с утра, чтобы вновь появиться только вечером. Ладно, значит, в полдень… Я за тобой зайду. — Он прокашлялся. — Франк, как ты думаешь, что может быть в этом скрытом послании? Если он хочет что-то сказать нам, почему бы не заявить об этом открыто?

— Тома, вот ты богат, у тебя есть миллионы. Зачем ты по-прежнему ходишь в казино, зная, что рискуешь все потерять?

— Чтобы… наверное, ради возбуждения, доставляемого мне игрой?

— Вот и ответ на твой вопрос.

Свою шахтерскую карьеру мой дед закончил бригадиром горных мастеров в шурфе-13 в Лоос-ан-Гоеле. Подростком он начинал чернорабочим, потом стал забойщиком, крепильщиком, откатчиком, починщиком, мастером и, наконец, бригадиром мастеров. Вообще говоря, глыбы угля брали тебя в плен на добрую половину жизни, и если удавалось избежать смертельного поцелуя рудничного газа, то тебя непременно губил силикоз.[12] Если уж суждено было родиться под землей, то и умрешь под землей, и дети твои умрут под землей, в пасти чудовища. Но только не мой дед…

Пятнадцати лет хватило ему, чтобы вскарабкаться по иерархической лестнице, и никогда в жизни он не надеялся на удачу или случай. Этот маркшейдер из шахтерского поселка знал дни рождения всех своих начальников, масть их собак, не говоря уж об именах детей и жен, с которыми он старался повстречаться у пекаря, трактирщика, прачки, чтобы расхвалить достоинства мужей и их невероятную способность управлять людьми. По праздникам, даже в самые тяжелые времена, когда не хватало супа и хлеба, он никогда не забывал отправить своим более зажиточным коллегам бутылку можжевеловой. Так что его одурманенные винными парами начальники, пусть неосознанно, были благодарны моему деду, подарившему им радость забвения…

Он называл это «методом доходного пожертвования» и частенько твердил мне:

— Если ты пробуждаешь в собеседнике огонь, от которого начинают блестеть его глаза, если заставляешь сильнее биться его сердце, значит ты можешь превратить его в самого верного союзника. Отныне у тебя будет не две руки и две ноги, а четыре, потому что, когда потребуется, он всегда окажется рядом с тобой.

Когда в 1978 году он скончался от рака, на его похоронах присутствовало пятьсот человек.

В отличие от него я не использовал «метода доходного пожертвования», чтобы взобраться по иерархической лестнице. Зато вовсю прибегал к нему, чтобы в нужный момент около меня оказались нужные люди.

Следственный судья Ришар Келли был большим любителем хорошего шоколада. Таких гурманов, как он, в мире существует не более десятка. Хотя его кабинет всегда выглядел безупречно и стерильно, как морг, где-нибудь в уголке обязательно валялась начатая плитка перуанского, яванского или карибского шоколада, настоящего шедевра из какао-бобов. Он заказывал его напрямую у известных производителей, будто речь шла о бриллиантах чистой воды. Так что я запасся плиткой одного из тех, что он любил больше всего, — шоколадом, сделанным из бобов, растущих в Южной Америке, на островах залива Гуанаиа. Забавно было видеть, как подпрыгнул его кадык, когда я выложил на стол расчерченное на квадратики сокровище.

Я должен был играть наверняка. Требовалось убедить его выставить вон этого придурка Торнтона, эту карикатуру на психолога, не способного составить даже психологический портрет осьминога.

Вообще-то, Торнтон имел независимую практику. Для своих сорока он выглядел чертовски здорово, имел телосложение Аполлона и чудные оленьи глаза. Он завалил на кушетку в своем кабинете такое количество пациенток, что на Hot d’Or[13] мог бы получить приз как лучший жеребец. Клиентура его все прибывала, все более раздетая и все менее больная, и коллегам случалось обнаружить дамские трусики даже между подушками кожаного дивана в его кабинете. Позже, когда ему наскучила рутина доступного секса или возраст лишил былой мощи, Торнтон воспользовался влиянием своего папаши, чтобы заставить нас оценить его дар психоаналитика. Он опрашивал свидетелей, преступников и делал выводы, которые заставили бы улыбнуться даже статуи острова Пасхи.

— Этот кретин в галстуке не отличит афганского террориста от сестры милосердия, — давным-давно, впервые повстречав его, в страшной ярости бросил мне Бамби, шеф департамента по борьбе с проституцией и незаконным оборотом наркотиков.