Рцы слово твердо. Русская литература от Слова о полку Игореве до Эдуарда Лимонова - Егор Станиславович Холмогоров

Долгая счастливая жизнь. Андрей Болотов

Русская история очень сильно недонаселена. У нас есть обязательный канон из полутора-двух десятков героев, по большей части правителей и полководцев, а за пределами этого списка в нашем школьном образовании простирается безжизненная пустыня. Однако были «простые люди», которые своим масштабом не позволяли о себе забыть, хотя не были ни правителями, ни полководцами, ни революционерами. И, пожалуй, одной из самых ярких личностей в русской истории был Андрей Тимофеевич Болотов (1738–1833).

Читатель обратит внимание уже на необычные годы жизни. Болотов был одним из первых русских долгожителей, своеобразным символом той демографической революции, которая произошла в XVIII веке в России и Европе. Успехи медицины, гигиены, рационального питания, борьбы правительств с распространением эпидемий, привели к тому, что впервые в истории большое количество людей начало доживать до старости.

Из собрания случайно выживших родственников семья превратилась в целостный организм, где есть и строгий надежный отец, и любящая мать, и добрая бабушка, и хитрый веселый дед, соучастник мальчишеских проказ. Этот привычный нам образ семьи сложился, на самом деле, лишь в XVIII веке, когда всё большее количество людей начало доживать до старости. Тогда же сложился и привычный нам образ детства как поры невинности, добрых игр и домашнего тепла. До того момента тратить слишком много душевных сил на ребенка, который в любой момент может умереть, считалось непозволительной роскошью.

Андрей Тимофеевич Болотов отразил эту демографическую и поведенческую революцию в самом себе. Он – один из первых и в русской, и в мировой литературе писателей, отразивших детское самосознание и видение всего жизненного пути от младенчества до седин. Болотов дает картины детских лет с живостью, самоиронией и точностью деталей – вот он, расхрабрившись, ступает на доску, чтобы плыть по пруду и едва не тонет, вот пугается до смерти пушечной пальбы, вот конфликтует с учителем.

Мы на точке перелома, когда дворянских детей с детства записывали в полки. И вот 10-летний Андрюша Болотов командует взводом, в маленькой форме с маленьким ружьишком он бодро отдает команды, а обыватели Риги смотрят на него с умилением: «Ах, какой маленький сержант!». Но в 12 лет этот мир маленького солдата переменяется – отец полковник умирает (он ведь еще принадлежит к тому поколению, возраст дожития которого был обычен для той эпохи) и жизнь Андрюши приобретает иное течение. Он оставлен от службы до совершеннолетия, живет и учится в своей деревне, возвращается на службу, принимает участие в Семилетней войне, служит в канцелярии русского губернатора Восточной Пруссии и изучает в Кенигсберге философию, не обращая, однако, никакого внимания на профессора Канта.

А потом внезапный поворот. Болотов в числе первых решает воспользоваться привилегией не служить, предоставленной «Указом о вольности дворянства» и выбирает столь необычную для его эпохи судьбу частного человека. Фактически, Болотов первый великий частный человек в русской истории. Он селится в своем тульском имении Дворяниново – перестраивает дом, разводит сад, ставит опыты с электричеством и успешно лечит им своих крестьян (основатель русской физиотерапии), всерьез начинает заниматься агрономией.

Андрей Тимофеевич Болотов – один из основателей русской агрономической науки. Только агрономических статей Болотова в «Московских ведомостях» Новикова набралось на 40 томов – целая сельскохозяйственная энциклопедия. Особенно Болотов увлекался помологией – наукой о растительных плодах. До сих пор, когда приезжаешь в болотовский музей в Дворяниново, можно набрать под деревьями яблоки какого-то столь фантастического вкуса, что никогда в жизни и не пробовал.

Но самым крупным жизненным достижением Болотова был он сам. Каким он отразился в монументальных автобиографических записках, охватывающих его жизнь от рождения в 1738-м до 1795 года, то есть 57 лет. Перед нами проходит часть елизаветинской и вся екатерининская эпоха, но не сквозь блеск балов и дым военных побед, а сквозь призму частной и общественной жизни в той мере, в которой она отражается через слухи, известия и письма в сознании провинциального дворянства – чумной бунт в Москве, восстание Пугачева, – всё это мы видим не сверху, со спутниковой съемки истории, а так, как это виделось современнику.

Записки Болотова расхватаны историками на цитаты, их заслуженно считают одним из главных источников по русскому XVIII веку. Но эта репутация, во многом, заслоняет их от рядового образованного читателя. Никому не охота читать «источник», «энциклопедию». Все хотят читать книгу.

На деле, записки Болотова это изящный и остроумный литературный труд, автор которого прячет дар писателя под маской мемуариста и наблюдателя. Между тем, Андрей Тимофеевич – человек огромной вдумчивости, фантастической для своей эпохи интеллектуальной и литературной культуры. И его «простодушие», подчеркнутый «провинциализм» – во многом осознанная игра.

Приведу только один пример. Сразу же покоряющая своим юмором сцена рождения нашего героя среди смеха, вызванного у её матери тем, что у бабки-повитухи застрял гайтан с крестом между досок пола и она не могла высвободиться.

«– Как это так! – скажете вы. – Конечно, была она какая-нибудь проказа?

Нет! Право нет, любезный приятель! Она была старуха добрая, старуха богомольная, – старуха честная, старуха большая, старуха толстая, одним словом, старуха всем хороша».

Можно просто умилиться безыскусности этой сцены. А можно узнать в ней изысканную литературную игру.

Характеристика повитухи – это ироничная реплика на ироничный роман английского сентименталиста Лоренса Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди», начинающегося тоже с рождения (и даже с зачатия) героя. «В той же деревне, где жили мои отец и мать, жила повивальная бабка, сухощавая, честная, заботливая, домовитая, добрая старуха, которая с помощью малой толики простого здравого смысла и многолетней обширной практики приобрела в своем деле немалую известность».

Можно представить себе как хохотал Андрей Тимофеевич, зашифровывая в свою деревенскую прозу отсылку к Стерну и отзеркаливая его сухощавую старуху в «старуху толстую».

Болотов был человеком Эпохи Просвещения в лучшем смысле этого слова.

Обычно мы представляем себе Просвещение как эру Вольтера, вольнодумства, безбожия, самовлюбленности человеческого разума. Всё это справедливо, но это лишь пена эпохи. Подлинным смыслом века Просвещения был тот культурный переворот, который произошел в течение XVIII столетия.

Томас Маколей так характеризовал английского джентльмена XVII века: «Его речь и произношение были таковы, какие теперь можно услышать только от самых невежественных мужиков. Его клятвы, грубые шутки и непристойные ругательства отличались самым резким провинциальным акцентом».

А теперь вспомним пушкинское семейство Лариных: «Ей рано нравились романы; Они ей заменяли все; Она влюблялася в обманы и Ричардсона, и Руссо. Отец ее был добрый малый, в прошедшем веке запоздалый; но в книгах не видал вреда… Жена ж его была сама