Я не Поттер! - Марина Броницкая

Нет, конкретно в ту минуту меня ждал лишь Азкабан — я хотел убить Альбуса Дамблдора! Во мне кипела недетская злость и обида. Я уяснил рассудком, а не эмоциями: враг может появиться в твоей жизни в любой момент, даже если ты ничего для того не предпринял и толком даже не вырос! Директор преподнес мне очередной урок, или вернее испытание на крепость воли и духа, но я больше не хотел его проходить. Еще чего, у меня свои планы на жизнь! Берегись директор, мы еще поквитаемся. Да, мне мало лет, но ума больше, чем ты думаешь!

Я сам не заметил, как у входа в подземелье взял отца за руку. Кожа на его хрупкой ладони была немного шершавой от воздействия различных компонентов зелий, и мозолистая от постоянного помешивания этих самых зелий, но нет ничего приятней, чем держаться за того единственного человека, который тебе по–настоящему дорог.

— Там его не было?

Папа закатил глаза в изумлении.

— Ты еще спрашиваешь?! Разумеется! Когда‑то его там не было! — он, как обычно, и не подумал солгать.

— Ты ничего не можешь сделать?

— Нет, — он откинул непослушную прядь с моего лба длинными, прохладными и такими родными пальцами. — Когда‑нибудь ты поймешь…

— Я его ненавижу!

Отец помолчал немного в раздумьях и зло прорычал, отвернувшись от меня.

— Мы его ненавидим, Гарольд, мы…

Разрешение на ненависть было мной получено, и мы оба, нога в ногу, пошли прочь от директорского кабинета в подземелья. Наверное, я все же выглядел немного смешным, пытаясь подстроиться под стремительный и широкий шаг отца и подпрыгивая не хуже шоколадной лягушки, но в тот момент мы были единым целым, духом, силой, и мелочи меня не волновали. Мы никогда не были особо близки, но в те минуты нас связали не только кровные узы, но и что‑то более сильное…

* * *

В общем, если коротко, то я все же не выдержал и сегодня утром сел писать директору гневное письмо, изобличающее его как тирана, лжеца и просто нехорошего человека. Когда разум проветрился и вернулся, то письмо я, само собой, сжег и сел писать второе, в котором изобличал уже себя как несчастного, покинутого, и не желающего учиться на краснознаменном или еще каком‑либо факультете мальчика. Брызнул на бумагу водой, для придания пущего трагического эффекта и, само собой, письмо сжег, сердито смахнув пепел со стола на пол. Отчего Хельга заверещала тонким голоском, стукнула меня чуть ниже спины, и чуть было сама не испепелила: она у нас слегка бракованная.

Отец приобрел ее на незаконном вторичном рынке для домовых эльфов, когда мне исполнилось всего два года, а ему двадцать два. Видимо возраст и отсутствие денежных средств, втрое все же вероятнее, помешали ему понять, что за десять галеонов «опытного» и «достойного» домового эльфа приобрести можно, но вот нормального — никогда! С тех пор мы оба боимся лишний раз что‑нибудь испачкать или, упаси Мерлин, оставить носки не на своем месте! Она, конечно, злющая и выглядит странно: с розовым бантиком на голове и в полосатой пижамной кофточке того же цвета. Ко всему прочему еще постоянно брюзжит о режиме и порядке, но папу слушается беспрекословно, а меня она воспитала, воспитывает и, как ни прискорбно, воспитывать будет…

Разобравшись с тем, кому же убирать эту грязь… То есть, как быстро это всё должен вычистить виновник столь жуткого происшествия, я зарекся что‑либо у кого‑либо просить. Внутри засела злость и мешала думать, а такого противного ощущения еще поискать!

Помог мне справиться с печалью редчайший скалозубый бурундук, ради которого я полночи не спал, ожидая, когда же отец, наконец, допишет статью под названием «Как воспитать любовь к Зельеварению. Личный опыт». Название придумал директор: и взрослых, оказывается, могут наказывать! Лучший зельевар Англии писал статью вот уже два месяца, сыпля проклятиями на головы всех, кто приходил ему на ум: от изобретателя первого печатного издания до мамы Альбуса. Я же на всё лето лишился приятной возможности заимствовать компоненты в отцовской лаборатории. Чем не воспитание?!

Но вчера все получилось, бурундука я добыл, разделал, в зелье добавил, с инструкцией сверился и три взрыва запланировал, наивно полагая, что отец не поймет, что это совсем не три стадии Костероста. Но, то ли название книги соответствовало её содержанию, что бывает редко, то ли любовь моя к Зельеварению не взаимна…

На звук открывающейся двери я обернулся, но на вошедшего особого внимания не обратил: не до него было. Мой взгляд прирос к участку на потолке, прямо над тем местом, к которому прирос отец, открывающий и закрывающий рот подобно рыбе — беззвучно. Упадет или не упадет? Пока я гадал, она все‑таки упала, зараза.

Отец свел глаза к переносице, с неудовольствием заметил на кончике своего носа ошметок чьей‑то кишки, шумно втянул в себя воздух и с интересом поинтересовался:

— Скалозубый бурундук?

— Скалозубый… — покорно согласился я за неимением другого варианта. Носы у нас одинаковые, но вот такого нюха у меня нет!

— Тот, что по семьдесят галеонов штука? С бразильских болот Пантанала? Который вчера покоился на второй полке третий слева?

Вот не люблю я, когда уточняют, уже зная ответ!

— Он…

— А что за зелье такое…хм…зеленое?

— Истины…

— Чего–чего? Правды?

Отец продолжал спокойно выяснять причины произошедшего, и мной была допущена ошибка.

— Истины! — выкрикнул я, предположив на свою беду, что у отца от взрывов уши малость заложило.

Но в ответ он так заорал, что уши заложило уже у меня, а звон в них еще минуту мешал мне понять, что же такое интересное вопит злющий профессор и мой родитель по совместительству.

— Что за истина такая? Чья она? Твоя? Моя? Твоего приятеля?! С чего ты взял, что его можно сварить, а?! — от ярости у него задергался глаз, а я пожалел, что не взорвался вместе с котлом. Любопытно было бы понаблюдать, как отец ползает на коленях, льет слезы по погибшему смертью истинного зельевара сыну и клянет этого чертового бурундука! Ведь если бы не его сгущающие свойства…

Папа гневно постукивал носком лакированной туфли по полу, а Хельга ошарашено вышагивала по комнате, не обращая внимания на чавканье из‑под ног, и разводила руки в немом изумлении, решая, кого защипает до смерти первым — меня или хозяина, в наказание за моё существование? Я начинал понимать, что дела мои плохи, и все же рискнул выдать настоящего виновника — ему‑то ничего не будет!

— Дядя Люциус книгу подарил на день рождения… — поведал я голосом умирающего. На этих моих словах бодрое постукивание тростью за дверью резко затихло, и обладатель этой самой трости поспешил направиться туда, откуда пришел.

— Люциу–у-у–с!

Спустя несколько секунд раздумий Малфой старший все же показался в проеме.