Медноголовый - Бернард Корнуэлл

После еды друзья пошли прогуляться по краю лужка. Шалаши Легиона стояли на своих местах. Старбак, вполуха слушая Адама, увлечённо озвучивавшего последние штабные сплетни, поймал себя на мысли, что, пожалуй, ему нравилось жить в этих покрытых дёрном логовах. В них Нат чувствовал себя, как зверь в норе: безопасно, покойно, затаённо. Бостонская спальня с дубовыми панелями, газовым камином и тёмными книжными полками казалось сном, чем-то не из этой жизни.

— Кто бы мог подумать, что мне понравится жить дикарём… — вырвалось у Старбака.

— Эй, ты меня, вообще, слушаешь?

— Прости, — повинился Нат, — Отвлёкся.

— Я о МакКлеллане рассказывал. Все в один голос утверждают, что он — гений. Даже Джонстон признаёт, что МакКлеллан — способнейший из командиров армии старых США.

Адам говорил с энтузиазмом, будто не о янки, командующем Потомакской армией, а о восходящей звезде военной стратегии Юга. Стрельба над рекой усилилась, и Фальконер-младший, не прерывая монолога о достоинствах МакКлеллана, бросил вправо тревожный взгляд. Последний час палили беспрерывно, но без особого пыла, сейчас же выстрелы загремели чаще, сливаясь в треск, схожий с тем, что издаёт горящее сухое дерево. Продолжалось так полминуты-минуту, затем накал спал.

— Пусть убираются обратно в Мэриленд. Нечего им делать по эту сторону реки. — с неожиданной злостью буркнул Адам.

— Так что насчёт МакКлеллана? — напомнил ему Старбак.

— МакКлеллан? Он на подъёме. Так обычно бывает на войне. Старики её начинают, но постепенно им на смену приходят молодые, со свежими идеями, незашоренные. У МакКлеллана репутация нового Наполеона, Нат. Он — приверженец порядка и дисциплины!

До Адама вдруг дошло, что он поёт вдохновенные дифирамбы вражескому генералу. Он смущённо замолчал и после неловкой паузы спросил:

— Ты правда перерезал горло человеку за горсть кофе?

— Ну, не столь хладнокровно, как в пересказе Роберта Деккера. Я не хотел его убивать, но по-другому утихомирить не вышло.

Его дико трясло тогда, он находился на грани истерики, но он знал, что на одной чаше весов смерть этого несчастного маркитанта, а на другой — смерть самого Натаниэля и его ребят.

Адама передёрнуло:

— Не могу представить себя убивающим человека ножом.

— Мне и представлять было тошно, — сознался Старбак, — Труслоу настоял, чтобы я потренировался на предназначенных в ротный котёл свиньях, и это оказалось противно, однако не так страшно.

— Господь Всемогущий, на свиньях?!

— Причём на молоденьких. Невероятно трудно себя пересилить. Труслоу делает это шутя, но он всё делает шутя.

Мысль воспитывать навыки убийства, лишая жизни свиней, показалась Адаму рациональной. Омерзительно рациональной.

— Почему ты того торговца просто не оглушил, Нат?

Старбак криво ухмыльнулся:

— Я должен был быть уверен, что он не поднимет тревогу, понимаешь? Жизни моих парней зависели от его молчания, а ведь я — их командир. Командир в ответе за своих людей, таково главное правило солдатского ремесла.

— Главному правилу тебя тоже научил Труслоу?

— Нет. — удивлённо ответил Натаниэль, — Правило-то очевидное, разве нет?

Адам смотрел на друга и думал (в который раз за годы их дружбы?) о том, насколько же они разные. Они накоротке сошлись в Гарварде, привлечённые друг в друге качествами, которых, по их мнению, не хватало самим: Старбаку — болезненной совестливости и рассудительности Адама, Адаму — способности Ната жить чувствами. Эта абсолютная несхожесть крепчайшим цементом скрепила их дружбу, разрушить которую не смог даже возненавидевший Старбака после Манассаса отец Адама. О Фальконере-старшем и спросил сейчас Натаниэль, поинтересовавшись, насколько велики шансы полковника получить под начало бригаду.

— Джо готов дать ему бригаду хоть сейчас. — пожал плечами Адам.

«Джо» — это был Джозеф Джонстон, командующий Виргинской армией Конфедерации.

— Только к Джо президент мало прислушивается. Ему нравятся колыбельные, которые поёт «Бабулька Ли».

Генерал Роберт Ли, начавший войну в ореоле народного героя, за неудачную кампанию в западной Виргинии удостоился малоприятной клички «Бабулька Ли».

— А Ли продвигать твоего отца не намерен?

— Так мне рассказывали. Его больше устроит, если отца отошлют уполномоченным в Англию. — Адам ухмыльнулся, — Надо ли упоминать, какое из двух возможных назначений вызывает больший отклик в сердце матушки? Думаю, перспектива файф-о-клока у королевы мигом гонит всю матушкину невралгию.

— А твой отец жаждет командовать бригадой?

Адам кивает:

— И, конечно, хочет обратно свой Легион. — последнее он добавил специально для Ната; нетрудно было догадаться, что того волнует, — А если он вернёт себе бразды правления Легионом, то потребует твоей отставки. Он всё ещё убеждён, что ты застрелил Итена.

Итеном звали жениха Анны, дочери Фальконера.

— Его убило прямым попаданием картечи.

— Ты это знаешь, я это знаю, а отец верит, что Итена убил ты, и он тебя в покое не оставит.

— Тогда лучше уж пусть едет в Англию и порадует твою матушку чаепитием с королевой.

— Тебе что, так мил Легион? — удивился Адам.

— Легион мне подходит. И я Легиону подхожу. — уклончиво ответил Старбак.

Некоторое время оба молчали под аккомпанемент далёкой стрельбы. Потом Адам разомкнул уста:

— Твой брат… — поколебавшись (очень уж деликатную тему затронул), повторил, — Твой брат. Он надеется, что ты вернёшься на Север.

— Мой брат? — изумился Старбак.

Его старший брат Джеймс угодил под Манассасом в плен. Держали его в Ричмонде, и Натаниэль регулярно посылал брату книги, но сам не ездил ни разу. Обратись Натаниэль с просьбой об отпуске для свидания с братом, начальство бы ему не отказало. Но он не обращался. Ни разу. Разрыв с роднёй не дался ему легко, и бередить эту рану встречей с братом Старбак не имел ни малейшей охоты.

— Ты виделся с ним?

Адам кивнул:

— По службе.

Фальконер-младший объяснил другу, что в его обязанности входит составление списков пленных офицеров-янки для последующего обмена их на взятых в полон северянами южан.

— Мне приходится часто бывать в Ричмондском узилище, и на прошлой неделе я встречался с Джеймсом.

— Как он?

— Худой, бледный, однако полон надежд выйти по обмену на свободу.

— Эх, Джеймс, Джеймс…

Натаниэль до сих пор не мог поверить, что его старший брат, скрупулёзный и педантичный, надел военную форму. Джеймсу, чувствующему себя в дебрях законов и судебных прецедентов, как рыба в воде, присущий солдатчине дух авантюризма был чужд и ненавистен.