Жизнь адмирала Нахимова - Александр Зонин

– А, все о том же!.. Ну хорошо, давай поменяю вас с Керном. Ты в мои флаг-офицеры, а он – на "Владимир". Только уж не пеняй, если пароходы будут в деле без тебя.

Бутаков даже вскакивает:

– На прорыв пошлете? Куда?

Григория Ивановича не только Павел Степанович, но и все знающие его офицеры привыкли видеть сдержанным. Помнят также высокую оценку, которую дал его умению вести артиллерийский бой незабвенный адмирал Корнилов.

– На прорыв? Какой прорыв? Для чего? Будто есть у нас порт, лучше Севастополя защищенный! – Адмирал неодобрительно взглядывает на взволнованное лицо командира "Владимира".

– Удивляюсь вам, Григорий Иванович. Таких результатов добились в дни осады, что только бы радоваться офицеру. Во-первых, стрельба с креном парохода позволила вам бросать бомбы почти за четыре версты. Во-вторых, научили своих комендоров с выносной корректировкой стрелять по невидимой цели.

– Павел Степанович, ведь мало всего этого. Как удовлетвориться, когда товарищи гибнут на бастионах. А мы, пароходчики, вроде в тылу.

– Положим, что и вам попадает от английских батарей. Да я и не намерен окончательно вас запирать в бухте-с. Вылазки делать должно. Вот, послушай, что я надумал…

Он тянется рукой к столу и раскладывает карту на коленях.

– Тут на фарватере, против Песочной бухты, стоит железный винтовой пароход. "Владимир" его атакует. А "Херсонес" в это время будет наблюдать за Стрелецкой бухтой, чтобы стоящие там пароходы вдруг не взяли вас в два огня и не обрезали отход. Имеешь возражения?

– Ах, Павел Степанович!

Забыв о разнице лет и служебном положении, Бутаков внезапно целует адмирала в щеку.

– Ну-ну, поди теперь к адъютантам, пусть тебе Воеводский напишет форменный приказ. А потом зовите меня – выпьем за успех. Есть еще заветная марсала.

Он остается один и грустно мешает угли. Как хорошо было бы самому почувствовать под ногами качающуюся палубу, самому открыть огонь по кораблям противника.

Во втором часу пополудни на следующий день Павел Степанович является на Александровскую батарею наблюдать вылазку. В море по-прежнему стоит без паров дозорный винтовой пароход. Другие корабли союзников в бухтах, и горизонт чист. "Владимир" и "Херсонес" под малыми парами, за лесом торчащих из воды мачт потопленных кораблей. Они маскируют свою подготовку к выходу.

Совсем внезапно черная струя дыма выбрасывается из трубы "Владимира", и он самым полным ходом устремляется в узкий проход. Корпус парохода дрожит. Плицы быстро взбивают волны, зеленые и рябые на холодном солнце.

– Славно бежит, – делится Павел Степанович с окружающими его адъютантами.

Палуба "Владимира" сейчас видна простым глазом. Канониры стоят у орудий, а командир перевесился с мостика и поднял руку. Взвиваются дымки, вылетают языки пламени, и доносится низкий гул. Бутаков попутно угощает лагерь союзников на восточном склоне побережья Стрелецкой бухты.

В свою неизменную подзорную трубу адмирал наблюдает падение бомб. Они рвутся между бараками, и маленькие пестрые фигурки быстро разбегаются.

– Так, угощение Григория Ивановича не нравится!

– Вторая порция еще лучше! – кричит Ухтомский. – Поглядите, вызвал пожар.

На дозорном пароходе противника к клотику ползет вереница флагов. Из трубы вырывается дым. И вдруг за кормою парохода начинает играть пенистая река. Он снялся с якоря, но не думает принимать бой.

"Владимир", однако, успел приблизиться на дистанцию для выстрелов своих мортир. На его баке появляются два огня, и две бомбы настигают противника. Другой залп, третий, и "Владимир" уже далеко…

– Маневр англичанина простой, – ворчит Павел Степанович, – наводит Бутакова на огонь кораблей из Камышовой.

И верно, отбежав к бухте, пароход вместе с десятком других кораблей, выползающих из бухты, начинает огрызаться. Фонтаны воды ложатся перед носом и за кормою "Владимира". Одно ядро сбивает несколько снастей у фок-мачты. Не прекращая боя, Бутаков кладет руль влево. Теперь его огонь втрое сильнее. Четыре орудия левого борта и повернутые носовые пушки бьют по противнику, решетя железный корпус и уничтожая артиллеристов.

– Мастерски! – вырывается у Нахимова.

Он переводит взгляд на "Херсонес". Маленький спутник "Владимира" неутомимо бросает бомбы по пароходам в Стрелецкой бухте. Бутаков ловко поворачивает и присоединяется к "Херсонесу".

На выдвинувшемся французском пароходе под вице-адмиральским флагом появляется облако пара.

– Это что же? – спрашивают непонимающие парусные моряки.

И Павел Степанович с удовольствием поясняет:

– Видимо, пробит паровой котел, пар в большом количестве сочится из-под палубы.

Но еще большее удовольствие доставляют адмиралу эволюции отряда Бутакова. Чтобы использовать все орудия и не мешать друг другу, "Владимир" и "Херсонес" расходятся на контргалсах и бьют поочередно то левым, то правым бортом.

Вот он, образ будущего сражения, до которого не дожить старшим из учеников Лазарева!..

Только появление на близком расстоянии пяти противников, в том числе одного со стороны Качи, вынуждает Бутакова начать отход. Но он производит его спокойно, продолжая отстреливаться из кормовых орудий.

Дождавшись, пока пароходы приходят под защиту Константиновской батареи и башни Волохова, Павел Степанович садится на коня.

Весело – таким еще не видели его в продолжение всего года после Синопа – он взмахивает плетью. Весело он говорит офицерам:

– Эта молодецкая вылазка напомнит самоуверенному неприятелю, что суда наши хотя разоружены, но по первому приказу закипят жизнью; что, метко стреляя на батареях, мы не отвыкли от стрельбы на качке.

Новая зима не такая лютая, как в минувшем году. Но проклинают ее в обоих лагерях дружно. Погоды неустойчивы. То возвращаются норд-осты со снегом, то наступает оттепель и дожди вконец портят дороги. На размытой глине, схваченной морозом, скользят лошади и люди, гибнут грузы. На рейде снова расшатан бон, сдвинуты с мест затопленные корабли.

Это обстоятельство всего больше беспокоит Павла Степановича. После промеров в середине декабря и январе очевидно, что активный морской противник может даже с глубоко сидящими кораблями проникнуть на Большой рейд, а затем овладеть Южной бухтой.

Если раньше Нахимов и его товарищи все средства направляли на бастионы между Сапун-горою и Карантинной бухтой, то сейчас с тою же энергией надо браться за укрепление Севастополя с моря. Моряки угрюмо докладывают, что водою размыты потопленные суда. Все знают, как дорожит Нахимов возможностью видеть андреевский флаг над кораблями. Но Павел Степанович, не дожидаясь осторожных намеков, заявляет, что пришла пора умирать по воле черноморцев новой группе славных кораблей.

– Если неприятель утвердится на рейдах, мы потеряем Севастополь и флот, лишась всякой надежды в будущем. А имея Севастополь, будем иметь и флот; однажды же отданный Севастополь без содействия флота отнять вновь невозможно.

– Это так, – подхватывает Тотлебен.

– Аксиома-с! – заявляет Павел Степанович. – Аксиома эта ясно-с доказывает необходимость решиться на всякие меры, чтобы заградить вход неприятельским судам на рейд. Тем спасем Севастополь, спасем – простите, может быть, односторонний взгляд моряка – сословие, которое от времени Петра к гордости России превосходно развивалось.

– Это и мой взгляд, Павел Степанович. Разве я не наблюдаю наших моряков в деле? Они у орудий и в вылазках, в строительстве сооружений и в минных работах подают пример мужества и ума.

– Благодарю вас, Эдуард Иванович… Значит, я сделаю главнокомандующему следующие предложения: во-первых, затопить корабли у входа на рейд по составленному списку; во-вторых, вернуть орудия и комплект матросов на три корабля – "Париж", "Константин" и "Храбрый", чтобы ими подкрепить батареи, обращенные к морю; в-третьих, из пароходов и вновь устроенных батарей на высоте "Голландии" и Лазарева адмиралтейства составить вторую линию рейдовой обороны.

– Думаю, что начальник гарнизона будет ратовать за ваши планы.

– Ну-с, барон Остен-Сакен, верно, предпочтет предложить молебны. Таков уж наш Ерофеич. Я за два месяца службы с новым моим начальником путного слова не слыхал. Моллер второй!..

Несмотря на свое отвращение к писанию рапортов и докладных, Павел Степанович направляет Меншикову в конце января записку и перечисляет меры по охране входа в Севастопольскую бухту. Главнокомандующий ничего не отвечает. Павел Степанович думает, что записка получилась под его пером недостаточно основательной. Он пишет через несколько дней вторую, более распространенную записку, и заканчивает ее благородным призывом:

"Если вы найдете хотя немного истины во всем мною сказанном, то для собственного вашего спокойствия позвольте обсудить его в военном совете".