Борнвилл - Джонатан Коу

сентиментальная ценность в них, несомненно, была. Было бы здорово вернуть их, увидеть, как проблеск узнавания и памяти озарит лицо той старушки.

Шорех встала и подошла к мусорному ведру. Открыла его и достала оттуда обрывок ткани, который выбросил ее муж. Поднесла к свету, лившемуся теперь через затуманенное стекло веранды. (Пора бы уже как следует окна помыть.) Пятна ли эти ржавые кляксы – или же это некий орнамент? Так или иначе, ей не показалось, что это просто тряпка. Приглядевшись, она увидела, что к кромке пришита крошечная этикетка. Что-то такое можно носить под воротником, кажется, – это шейный платок или галстук. Должна быть, так или иначе, какая-то причина, почему Мэри захотела сохранить этот лоскут и спрятать его в тайном месте. Шорех осторожно положила находку на подоконник.

* * *

Выйдя подмести на крыльце, она все еще размышляла о тайне этого лоскута. Было четверть одиннадцатого, и несколько минут, пока подметала, она упивалась привычной глубокой тишиной Борнвилла, царившей в этот утренний час. Затем в нескольких сотнях ярдов вверх по улице раздался звон колокольчика, и она осознала, что уже много месяцев не слышала этого звона, который когда-то звучал постоянно в это самое время, каждый день. Ну конечно: школы были закрыты на время локдауна, а теперь вновь открылись. Первый день учебного семестра.

Через несколько секунд она уловила постепенно нараставший гомон высоких голосов, поначалу приглушенный и неразборчивый, а затем вдруг во всю глотку, когда распахнулись парадные двери школы и больше сотни детишек с грохотом высыпали на игровую площадку. Шорех обожала тишину, укрывавшую ее деревню большую часть дня, но звуки ближайшей четверти часа обожала даже крепче. Любила она слушать, как перекликаются дети, зовут друг друга по именам, их пронзительные крики в избыточной взбудораженности, их детские песенки, и дразнилки, и игры в классики. Не то чтобы все это можно было отчетливо разобрать или отделить одно от другого – все сливалось в единый хор, в милое беспорядочное попурри детских голосов. Стоя на крыльце с метлой в руке, слушая далекий детский гомон, Шорех чувствовала, что одновременно обитает и в прошлом, и в настоящем, и в будущем; он напоминал ей ее детство, ее школьные годы двадцать с лишним лет назад, маленькую школу в Хамедане, воспоминание древнее, но яркое, – однако напоминал он ей и о том, что эти кричащие и поющие дети станут теми, кто на своих плечах вынесет ближайшие годы. Прошлое, настоящее и будущее – вот что слышала она в звуке детских голосов с игровой площадки на утренней перемене. Словно набегающая приливная волна бурливой реки, далеким контрапунктом “ших, ших, ших” метлы по ступеньке, бестелесный голос шепчет ей на ухо, вновь и вновь, заклинанием: все меняется, и все остается прежним.

От автора

Хотя “Борнвилл” – роман, художественный вымысел, Мэри Агнетт я близко списывал с моей матери Дженет Коу. Впрочем, этим связь романа с моей семьей и исчерпывается. Особенно нет никакой связи между мужем Мэри Джеффри и моим отцом Роджером Коу, компанейским и очень любимым членом семьи, посвятившим свою трудовую жизнь не банку, а “Лукас Индастриз”, где он проектировал все более эффективные автомобильные аккумуляторы. То же касается и других членов семейства Агнетт – Джека, Мартина, Питера, Энджелы, Бриджет и Лорны: все они вымышлены, и пусть их история разворачивается во всамделишных пейзажах Средней Англии, знакомых мне с детства, все, что происходит с моими героями, – выдумка. Выдуман и Кеннет Филдинг. Что до лохматого “Бориса”, возникающего в брюссельской главе, он, конечно, может показаться смутно знакомым некоторым читателям, однако однозначно определить, вымышленный он персонаж или нет, похоже, трудно.

* * *

В 2011 году французская режиссерша и сценаристка Жюли Гавра попросила меня поработать с ней над сценарием под названием “Шоколадная война”. Вместе мы написали несколько черновиков, и хотя мало что из тех материалов попало в эту книгу, я считаю своим долгом поблагодарить Жюли за то, что показала мне повествовательные возможности этого любопытного эпизода в истории Евросоюза, а также за веселье нашей с ней работы и разрешение пользоваться плодами наших совместных усилий при написании главы “Бездна птиц” в этом романе.

* * *

Роман мыслится самостоятельным, но вместе с тем и рыхло связанным с циклом романов, которые я пишу уже не один год, под общим названием “Смута”. Вот полный их список:

Том первый. “Экспо-58”.

Том второй. “Пока не выпал дождь”.

Том третий. “Мистер Уайлдер и я”[105].

В каждой книге этого цикла так или иначе встречаются Томас Фоули, его жена Силвия и их дети Дэвид и Джилл, хотя лишь в “Экспо-58” Томас выходит на первый план. Надеюсь, когда придет время, напишу еще одну книгу в этом цикле.

* * *

Особая благодарность Ралфу Пайту, Джанин Маккеон, Шарлотт Стретч, Джону Долану, Эндрю Ходжкиссу, Данкену Кэдбери, Джулии Джорден и Фенелле Бартон. А также моей дочери Матильде, помогавшей мне с изысканиями; моей агентессе Кэролайн Вуд; Мэри Маунт и Изабел Уолл в издательстве “Пенгуин” – за их превосходные редакторские замечания. Много ценных сведений для третьей части романа, действие которой происходит в июле 1966 года, я почерпнул из книги Иэна Пэссингэма “66. Чемпионат мира в режиме реального времени” (Ian Passingham. “66: The World Cup in Real Time”).

* * *

Фрагмент под названием “Макушка моей матери” исходно был написан для чтения вслух на фестивале “Массенцио” в Риме в июле 2021 года. Я слегка отредактировал этот текст, чтобы он лучше соответствовал натуре Питера Агнетта, но в целом это правдивое изложение того, как ранним утром 10 июня 2020 года умирала моя мама. В последний раз навестив ее, я ехал домой по оксфордширской глубинке и слушал не “Гимн рая” Хауэллза, а прекрасную песню под названием “Безмолвие” певицы и сочинительницы песен Дос Флорис. С тех пор прошло почти два года, но меня по-прежнему печалит и злит, что мама скончалась в одиночестве, без обезболивания, а ее родственникам, пока она умирала, не позволили никакого личного контакта с ней. Но мы, как и тысячи семей по всей стране, – в отличие от обитателей дома № 10 по Даунинг-стрит – придерживались правил.

Лондон, 21 апреля 2022 года

Примечания

1

Твердая почва (лат.).

2

“Иерусалим” (“На этот горный склон крутой”, пер. С. Маршака) – стихотворение Уильяма Блейка из предисловия к его эпической поэме “Милтон” (1804); в 1916 г. его положил на музыку композитор Хьюберт Пэрри, стихотворение обрело известность как гимн “Иерусалим”