"Нантская история" - Константин Соловьёв

Ламберт потемнел лицом. Он не хуже моего представлял себе ход действий, как представлял и результат.

— Верно, — признал он неохотно, — Меня легче опознать, чем обычных стражников. Ладно, я могу управлять операцией и на расстоянии. Займу дом через дорогу и размещу там что-то вроде оперативного штаба. Хотя, не скрою, я рассчитывал лично сдавить яйца этого хитрого ублюдка. Так и сделаем. Только учтите, что это не обезопасит нас, лишь даст какое-то время, и не очень большое. Слухи будут расходиться по городу, все-таки не каждый день на улице похищают священников. Узнав о том, что отца Каинана увели какие-то стражники, епископ обратится к бургграфу с требованием о том чтобы тот прояснил судьбу клирика. В городе кроме меня три капитана стражи. Будет созвано экстренное заседание. Конечно, я не признаю своей вины, но это лишь отсрочит наказание. Бургграф прикажет допросить всю стражу. Ссора с епископом и ему — как вожжа под хвост. Я отберу самых верных парней, но всякая верность имеет предел. И я не рассчитываю, что они будут покрывать меня под пыткой, спасая чужую шею. Так что… Я бы сказал, у нас будет время до завтрашнего заката. Если отче будет усердно молиться и наверху его услышат — до полуночи. После этого все. Про вас они не узнают, это я обещаю, но самому мне придется выбыть из охоты.

Он говорил это так просто и спокойно, точно ему предстояло выбыть из карточной партии.

— Вы… Вы понимаете, что это будет для вас значит? — требовательно спросила я, глядя ему в лицо, — Вы отдаете себя под пытки и суд. Без всяких гарантий, обещаний или надежд. В обмен на след, который может оказаться пустым, как предыдущие, или оборвется у нас в руках.

— Я понимаю, госпожа Альберка, — сказал он ровным голосом, — В тактической науке есть термин «приемлемые потери». Это те потери, которые, пусть и не являются восполнимыми, не наносят критического вреда подразделению, оставляя возможность выполнения ими своих боевых задач. Я — это приемлемая потеря в данном случае.

Проклятый хладнокровный болван! Я разозлилась. Не из-за того, что Ламберт с таким спокойствием согласился принести себя в жертву, а из-за того, что в тех категориях, которыми он мыслил, он и верно сейчас был «приемлемой потерей», и понимал это, отчетливо как баллистический анализатор понимает цифровые значения простого уравнения. Он был готов сделать это, и не испытывал никаких душевных колебаний. Бездумный кусок железа! Истукан! Мне захотелось треснуть его кулаком, пусть это даже стоило бы мне отбитой руки. Но даже этого я не могла себе позволить.

— Ничего страшного… — сказал он мне, — Не переживайте, госпожа Альберка. Я иду не на эшафот. Пленный отец Каинан может предоставить вам важную информацию, которая позволит не только спасти жизнь отца Гидеона, но и нанести тот удар, который обезглавит культ в Нанте.

— Вы болван, барон! — со злостью сказала я. Злилась я всегда, когда кому-то случайно удавалось прочесть мои мысли, — Даже если мы вскроем культ и епископ объявит масштабную охоту на ведьм, это не дарует вам прощения! Напротив, вам припомнят и замалчивание информации. Я сомневаюсь, что вам дадут уехать на южную границу.

— Да, я тоже… И к лучшему. На южной границе всегда отвратительная жара, — Ламберт усмехнулся, — Сейчас двадцать два часа по локальному. В четыре мы начнем штурм. Будьте готовы принять пленника. И… удачи вам всем на тот случай, если нам уже не придется свидеться.

— Храни вас Бог! — горячо сказал отец Гидеон и перекрестил его, — Мы обязательно увидимся еще раз.

— Надеюсь. Бальдульф, прощайте. Госпожа Альберка… Позвольте…

Прежде, чем я успела понять, что он делает, Ламберт молниеносно нагнулся — я почувствовала тонкий запах его духов и тяжелый запах горячей стали — и поцеловал меня в тыльную сторону ладони, распластанной на простынях. Я не могла почувствовал самого прикосновения, но отчего-то подумала, что губы у него должны быть обжигающе-холодными, едва ли не ледяными.

NONUS

«Не смешон ли стал бы для тебя ворон… если бы он, окрасившись белым, стал представлять из себя лебедя?.. И если человек низких нравов величается благородством, заслужит ли он уважение?»

С детства моим постоянным воспитателем был либро-терминал, служивший вратами в мир, который я никогда не могла увидеть воочию. Огромный мир церковного информатория, похожий на библиотеку титанов, наполненную пожелтевшими от времени книгами. В этом мире время текло иначе, и само его пространство было соткано из тех атомов, что не встречаются в природе. Здесь не требовалась способность двигаться, здесь у призрачных теней не существовало ног, а книги открывались сами по себе, без прикосновения. Когда я оказалась здесь впервые, даже дыхание заморозило в груди. Я не могла представить себе чего-то столь же исполинского, нечеловеческого и прекрасного. Храм знаний, который никогда не был осквернен камнем или металлом. Даже золото и розовый мрамор были недостойны его. И этих сводов никогда не касалась рука каменщика, ведь они представляли собой не более чем сложные электро-магнитные связи.

«Будь осторожнее, — напутствовал меня отец Клеменс, — В знаниях легко заблудиться». Я не сразу поняла его. Как можно заблудиться в призрачном экране, который висит перед глазами? Понимание пришло позже, когда я основательно углубилась в невидимый лабиринт и стала чувствовать себя его естественным обитателем.

Информаторий не ошибался. Это было его основное свойство, проистекающее из его природы. Ошибаются люди, ошибаются животные, даже микроорганизмы подвержены своим крохотным ошибкам. Ошибаются прелаты в белоснежных мантиях, военачальники в отделанных золотом панцирях, ремесленники в промасленных робах и лекари в окровавленных комбинезонах. «Ошибка — дочь разума, — сообщал один философский трактат, название которого уже выветрилось из моей памяти, — Не умеющий думать не способен и ошибаться, а мудрец радуется ошибке как самой ценной мысли». Информаторий не имел собственного разума, он был лишь совокупностью электронных баз данных, на протяжении веков хранящих информацию, и не мог ошибаться. Он умел лгать, умел быть неоднозначным, умел прятать следы и создавать ложные образы. Но право ошибки не было ему даровано. Каждый факт, каждое зерно истины, оказавшееся в нем, соответствовало действительности. Иногда действительностей оказывалось несколько, и между фактами возникали противоречия. Но внутри каждого слоя действительности ошибок не существовало. Я поняла это не сразу, лет через пять после начала своего обучение, и это маленькое пустяковое открытие согрело мне душу. Если ты встречаешь на своем пути что-то, что не соответствует твоему слою действительности, не спеши называть это ошибкой.