Держись от меня подальше - Рида Сукре
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он перевёл взгляд на приборную панель, а пальцы его своевольно выбивали известный мотив у себя на коленке. Грустно улыбнувшись самому себе, будто неимоверно огорчён этим фактом, Оливер даже несколько виновато сообщил ей:
— Я же не акробат, зайка.
— Глупо, — отбрила его суровая Соня. — Теория твоя глупа и дебильна. Например, ты какие фрукты больше всего на свете любишь?
Не задумываясь, он заявил, что мандарины:
— Но, я ещё и арбузы люблю… Только это ягоды. Так что мой ответ — мандарины!
— Вау! Какой нежданчик! — она притворно удивилась. — И мой любимый фрукт — мандарин! Как делить будем?
— Ну-у-у… Думаю, я как джентльмен…
Соня беспардонно его перебила:
— У тебя что, синдром рыцаря? Или ты во мне леди разглядел? Короче, делить мы его точно не будем. Ты захочешь съесть мандарин — он же безумно вкусный! И я захочу. И оба будем хотеть сильно-сильно! Но делиться мы не захотим. А значит? Значит, война!
— Ты чересчур брутальна, Соня, — щёлкнул он её по носу.
— Чего клешни распустил? — Соня перехватила его руку. — А если сломаю?
— Ломай, — меланхолично отозвался парень, но в его глазах мерцал вызов.
Девушка секунду подумала и отпустила. Тепло его рук приятно грело ладони, но мысли рождало совсем безрадостные. Она уже успела пожалеть, что затеяла разговор, но сдержать себя не могла.
— Ты ведь меня не любишь, Оливер Басс.
Всё, она сказала ему. И что он ответит? Будет отрицать или согласится? А как ей себя повести? Да, зря она начала. Но отступать — не её метод. В её манере — принять бой и победить.
— С чего ты взяла? — усмехнулся парень, но внутренне напрягся.
С какого перепугу она решила спутать ему карты? Или разгадала коварный план?
— Это видно. Но это не страшно и я помогу тебе.
— Как же? — в голосе Оливера промелькнула заинтересованность.
Поменять один план на другой — легко. Лишь бы игра выгорела, а то, что она стоит свеч — без сомнения.
— Тебе — Лена, мне — Охренчик.
Оливер рассмеялся, но его настоящие эмоции было понять невозможно, вот если бы Соня была психологом, она бы сразу раскрыла, что этот смех не носит характер ни радостного, ни злостного — он призван скрыть волнение и небольшое замешательство:
— Не-е-е, моему братцу никто кроме неё не нужен.
— Значит, тебе нужно стать для неё лучше, чем Шерхан, — слова вылетали из неё безжалостно, хотя раскаяния о том, что она поступает неправильно и негуманно вовсе, продолжали её преследовать, невидимыми тёмными крыльями вырастая из спины.
— Я и так лучше, — возразил уверенный в себе донельзя Олли. — Но я хоть и есть, меня ей не нужно.
Теперь грусть в его голосе прозвучала неожиданно неприкрыто. Словно нагая Маргарита пролетела на помеле над городом, окрасив этой домашней утварью тёмно-синее небо в угольно-чёрное, мазнув также и по настроениям Басса и Сонечки.
Но Соня вновь удивила саму себя, выдав саркастичную фразу:
— Ща расплачусь от сожаления, бедняжка, — она усмехнулась, поддерживая как-то случайно выбранный образ стервы. — Плохо стараешься.
— Можно подумать, ты лучше?
— По крайней мере, я что-то делаю, прилагаю усилия, стараюсь.
— Вот и я так же.
— Да уж. Стараешься… — неожиданно, она очень зло выкрикнула ему прямо в лицо, наконец-то повернув к нему голову: — Нафиг надо было устраивать игры со мной, если тебе Лена нравится?
Но Оливер словно надел на лицо непроницаемую маску:
— И долго ты это вычисляла?
— Вот минут… несколько назад в голову прилетело. Озарение. Когда мы из подъезда вышли глазами её поедал, слюни пускал, и дверцу в машину открывал и чуть ли не запрыгал как зайчик на ушах. И как всю дорогу в зеркальце заднего вида пялился, будто торт свадебный сзади везёшь. Ты и раньше ей всегда внимание уделял. Одно к другому, бисеринка к бисеринке и вот полная картина, которую ты даже не смеешь отрицать.
Оли неопределённо хмыкнул:
— И тебе даже не обидно, что не ты королева моих снов?
— Мне обидно, что я не королева твоих кошмаров, — парировала мандариновая девушка, как иногда про себя её называл Оливер. После минутного молчания она добавила свою правду: — Я Шера люблю. А не тебя, хотя были… А нет, не важно.
— Уж скажи, сделай милость, — зацепился он за её недоговоренную фразу, в которой, возможно, скрывалась безумно важная информация.
— Проехали.
Но парень не желал «проезжать». Он чувствовал, что должен знать:
— Скажи.
— Ты глухой? Неважно это.
— Всё важно, — ответил он и, не выдержав, решил воздействовать силой. Он схватил её за руки, практически заключив в объятия: — Я всё же требую.
— Ты псих.
Она не сводила с него немигающего взгляда, и в ней боролось одинокое чувство, граничащее с либидо. Он умеет быть грубым, но при этом не пугает до дрожи в коленках, но крышу начинает сносить. И эти чувства её страшили. И запах от него исходил приятный, дурманящий. А слова, сказанные шёпотом почти в губы: «Я знаю…»? Нереал полный.
Ей действительно показалось на несколько незабываемых мгновений, что они могут быть вместе, чтобы вместе спасаться от одиночества. А в его глазах она именно одиночество и видела. Словно выброшенный за борт маленький человек, барахтающийся в пучине чёрных зрачков и не способный влезть в спасительные круги голубых радужек. Страшное чувство одиночества. Оно преследовало её давно. Но в его глазах, помимо этого, плескалась ещё и какая-то скорбь.
— Были моменты, — она заговорила, но Оливер лица так и не отодвинул, практически вдыхая ей горячий воздух прямо в рот, — когда мне казалось, что у нас может что-то получиться…
Соня зажмурилась, покачала головой, стукнувшись носом с носом Олли, он отпрянул, потому что и сам не понимал, почему она так заворожённо смотрит в его глаза, будто читает мысли. А она усмехнулась.
— Продолжай, — он всё ещё был рядом, но теперь его лицо было в сантиметрах пятнадцати от её.
— А что продолжать? Это же глупости всё! — она рассмеялась. Он тоже улыбнулся, хотя ни одному из них смешно не было. Всё было просто странно. — Чушь собачья. К тому же, у тебя чувства к Лене, а у меня к моему Тёмочке… Слишком высокие барьеры. Да и поезд… ушёл. А торчать на станции в ожидании следующего как-то не прёт.
Она скривила лицо, выражая тем самым нежелание продолжать.
— Жаль, что мы его упустили… — грустно сказал Оливер, вернувшийся на своё сидение.
— Ой, не
