Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1 - Александр Дюма

Жильбер двинулся было прочь, страстно желая, чтобы старик его удержал. Казалось, серые глаза старика видели его насквозь.

– Вы мне не мешаете, тем более что моя коробка почти полна, осталось собрать только кое-какие виды мха. И еще мне говорили, что здесь встречаются прекрасные папоротники.

– Погодите, – проговорил Жильбер, – мне кажется, я видел совсем недавно то, что вы ищете.., да, на скале.

– Далеко отсюда?

– Да нет, шагах в пятидесяти.

– А почему вы знаете, что те растения, которые вы видели, и есть папоротники?

– Я вырос среди лесов, сударь. И потом, дочь господина, в доме которого я воспитывался, тоже занималась ботаникой. У нее был гербарий, и она собственноручно надписывала каждое растение. Я подолгу разглядывал эти растения вместе с их названиями. Так вот, я видел мох, который мне когда-то был известен как камнеломка, а в ее гербарии было указано, что это мох-костенец.

– Вы интересуетесь ботаникой?

– Знаете, сударь, когда я слышал от Николь – это камеристка мадмуазель Андре, – что ее хозяйка не может отыскать какое-нибудь растение в окрестностях Таверне, я просил Николь разузнать, как оно выглядит. Часто даже не зная, от кого исходит эта просьба, мадмуазель Андре двумя-тремя штрихами набрасывала интересовавшее ее растение.

Николь забирала рисунок и передавала его мне. Я бегал по полям, по лугам, по лесам до тех пор, пока не находил нужного растения. Потом я выкапывал его лопатой, а ночью высаживал во дворе на лужайке. Когда утром мадмуазель Андре выходила на прогулку, она радостно вскрикивала:

«Ах, Боже мой! Как странно: я его всюду искала, а оно растет совсем рядом!»

Старик с любопытством взглянул на Жильбера. Если бы смущенный юноша не опустил глаза, занятый своими мыслями, он заметил бы в его взгляде нежность.

– Продолжайте изучать ботанику, молодой человек, – сказал старик, – ботаника – кратчайший путь к медицине. Бог ничего всуе не создавал, уж вы мне поверьте. Каждому растению рано или поздно будет посвящено описание в научном труде. Научитесь вначале распознавать простые растения, потом познакомитесь с их свойствами.

– Скажите, в Париже есть школы?

– Да, и среди них – даже бесплатные, школа хирургов, например, – одно из величайших благодеяний властей предержащих.

– Я могу посещать занятия в этой школе?

– Нет ничего проще. Видя ваше рвение, родители, я полагаю, согласятся с вашим выбором и смогут вас прокормить?

– У меня нет родителей. Но можете быть покойны: я найду работу и сумею прокормиться.

– Конечно, конечно. А так как вы знакомы с трудами Руссо, вы должны были заметить, что любому человеку, будь он хоть потомственный принц, необходимо научиться какому-нибудь ремеслу.

– Я не читал «Эмиля», а мне кажется, что именно там можно найти этот совет, не так ли?

– Да.

– Но я слыхал, как барон де Таверне издевался над этим изречением и выражал сожаление, что не сделал из своего сына столяра.

– Кем же стал его сын?

– Офицером, – отвечал Жильбер. Старик усмехнулся.

– Да, все они таковы, благородные! Вместо того чтобы обучить детей ремеслу, которое помогло бы им в жизни, они сами посылают их на смерть. Вот придет революция, после революции их ждет изгнание, за границей они будут вынуждены либо просить милостыню, либо, что еще хуже, продаваться вместе со шпагой. Впрочем, вы ведь не благородного происхождения и умеете что-нибудь делать, как я полагаю?

– Сударь! Как я вам уже сказал, я ничего не знаю и не умею. Кстати, я должен признаться, что испытываю непреодолимый ужас перед любой грубой работой, которая требует резких движений.

– Ах, так? – удивленно воскликнул старик. – Вы, стало быть, лентяй?

– Да нет, не лентяй! Вместо того чтобы заставлять меня работать руками, дайте мне книги, тихий кабинет, и вы увидите, что я днем и ночью буду отдаваться работе, которую избрал.

Незнакомец бросил взгляд на изнеженные белые руки молодого человека.

– Такое предрасположение – не что иное, как чутье. Подобного рода отвращение приводит порой к прекрасным результатам. Однако надобно иметь опытного руководителя. Вы говорите, что не учились в коллеже, – продолжал он, – ну а школу-то, по крайней мере, окончили?

Жильбер отрицательно покачал головой.

– Читать и писать умеете?

– Перед смертью мать успела научить меня читать. Бедная матушка! Я был болезненным ребенком, и она частенько говаривала: «Хорошего работника из него не выйдет. Пускай станет священником или ученым». Когда мне надоедало следить за ее объяснениями, она повторяла:

«Учись читать, Жильбер, и тебе не придется колоть дрова, ходить за плугом, тесать камни». Вот так я и научился грамоте. К несчастью, матушка скоро умерла.

– Кто же учил вас писать?

– Сам научился.

– Сами?

– Да. Для этого я оттачивал палочку и просеивал песок, чтобы удобнее было на нем чертить. Два года я писал печатными буквами, довольно ловко копируя их из книги, и не подозревал о том, что существуют и другие буквы. И вот однажды, года три назад, мадмуазель Андре уехала в монастырь. Несколько дней от нее не было никаких известий, потом почтальон попросил меня передать барону ее письмо. Вот когда я увидал, что помимо печатных существуют другие буквы! Барон де Таверне сломал печать и бросил конверт. Я его подобрал и унес к себе. Когда почтальон опять у нас появился, я попросил его прочесть адрес. Надпись на конверте гласила: «Господину барону де Таверне-Мезон-Руж, в его имение через Пьерфит». Я сравнил каждую букву этой надписи с соответствующей печатной буквой и увидал, что за исключением трех все буквы алфавита фигурировали в этих двух строках. Потом я срисовал буквы, начертанные рукой мадмуазель Андре. Неделю спустя я уже переписывал этот адрес в десятитысячный раз и так научился писать. Теперь я пишу сносно, можно сказать – хорошо. Итак, сударь, вы видите, что мои надежды сбылись, потому что я умею писать, потому что прочел все, что попадало мне под руку, потому что я старался осмыслить прочитанное. Так отчего же я не смогу найти человека, которому будет нужно мое перо, слепца, которому понадобятся мои глаза, или какого-нибудь немого, которому будет необходим мой язык?

– Да ведь в таком случае у вас появится хозяин, вы же этого не хотите. Секретарь или чтец – это слуги второго сорта и ничего больше.

– Вы правы, – бледнея, прошептал Жильбер, – ну так что же!.. Я должен добиться своего! Я готов мостить улицы Парижа, разносить воду, если понадобится, но добьюсь своего! Я скорее умру, чем оставлю свою мечту.

– Мне кажется, у вас в самом деле есть сила воли и мужество, – заметил незнакомец.

– Вы так добры ко мне, – проговорил Жильбер. – А чем вы занимаетесь? Судя по одежде, вы – бухгалтер.

На устах старика заиграла ласковая, грустная улыбка.

– У меня, конечно, есть ремесло, – отвечал он, – каждый человек должен уметь что-нибудь делать, но оно нечего общего не имеет с бухгалтерией. И потом, зачем бухгалтеру собирать травы?

– Так ваша работа – собирать травы?

– Почти так.

– Вы, стало быть, бедны?

– Да.

– Именно бедные готовы отдать то, что у них есть, потому что бедность делает их мудрыми, а хороший совет – дороже денег. Можно мне попросить у вас совета?

– Возможно, я сделаю для вас больше. Жильбер улыбнулся.

– Я так и думал, – проговорил он.

– Как вы считаете, сколько денег вам понадобится, чтобы прожить?

– Очень немного.

– Вы, вероятно, совсем не знаете Парижа.

– Я впервые увидал его вчера с высоты замка Люсьенн.

– Вы, верно, не знаете, что в большом городе жизнь дороже?

– Насколько приблизительно?

– Ну, например, то, что в провинции стоит один су, в Париже вам обойдется в три раза дороже.

– Ах так? – воскликнул Жильбер. – Ну тогда… Если бы у меня была крыша над головой, угол, где я мог бы от дохнуть после работы, то на жизнь мне хватило бы около шести су в день.

– Прекрасно, мой друг! – вскричал незнакомец. – Как я люблю ближних! Идемте в Париж вместе, и я найду вам дело, которое вас прокормит, и в то же время вы сможете остаться независимым.

– Ах, сударь! – только и смог вымолвить Жильбер, опьянев от счастья.

Овладев собой, он прибавил:

– Надеюсь, вы понимаете, сударь, что я должен в самом деле работать и не приму от вас милостыни.

– Конечно. О, на этот счет можете быть совершенно спокойны, дитя мое – я не так богат, чтобы подавать милостыню, да еще первому встречному.

– Вот и прекрасно, – сказал Жильбер, которому эта мизантропическая шутка пришлась по душе, а вовсе не обидела, как можно было бы ожидать, – такие речи мне очень нравятся! Я принимаю ваше предложение и благодарю вас от всей души.

– Так мы уговорились? Мы пойдем в Париж вместе?

– Да, сударь, если вам угодно.

– Разумеется, раз я предлагаю.

– Каковы будут мои обязанности?

– Никаких, кроме одной: хорошо работать. Вы сами будете следить за тем, сколько времени вам нужно работать. Вы имеете право быть молодым, счастливым, свободным; вы даже будете иметь право на безделье, если, конечно, заработаете отдых, – прибавил незнакомец, пытаясь скрыть улыбку.