Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1 - Александр Дюма

– Вы ошибались: нам и так попадаются только полезные люди, мы от них устали.

– В таком случае я уйду.

– Уйдете?

– Конечно! Я ведь не просил, чтобы меня привозили сюда, ведь так? Значит, я свободен.

– Свободен! – вскричала Шон: непривычное для нее сопротивление начинало раздражать. – Ну уж нет! Лицо Жильбера приняло выражение твердости.

– Спокойно, спокойно! – сказала молодая женщина, увидев по нахмуренным бровям собеседника, что он не так легко откажется от своей свободы. – Предлагаю мир! Вы хороши собой, полны добродетели и тем самым будете очень забавны – хотя бы в силу противоположности со всем тем, что нас окружает. Но умоляю: оставьте при себе свою любовь к истине.

– Разумеется, ее я сохраню.

– Да, но мы по-разному это понимаем. Я прошу оставьте ее при себе, не провозглашайте культа истины в коридорах Трианона или в передних Версаля.

– Гм, – откликнулся Жильбер.

– Никаких «гм». Вы еще недостаточно образованны, мой юный философ, женщина еще может вас чему-нибудь научить. Первая аксиома: молчание – это еще не ложь. Запомните хорошенько!

– А если мне зададут вопрос?

– Кто же? Вы с ума сошли, Друг мой. Боже! Да кто, кроме меня, думает о вас на этом свете? Вы еще не прошли никакой школы, как мне кажется, господин философ. Порода, которую вы представляете, пока еще редкость. Нужно проехать немало дорог и исходить немало лесов, чтобы найти подобного вам. Вы останетесь со мной, и не пройдет и нескольких дней, как вы станете безупречным придворным.

– Сомневаюсь, – уверенно ответил Жильбер. Шон пожала плечами. Жильбер улыбнулся.

– Давайте на этом остановимся, – снова заговорила Шон, – К тому же вам надо понравиться только троим.

– И кто же эти трое?

– Король, моя сестра и я.

– Что для этого нужно сделать?

– Вы видели Замора? – спросила молодая женщина, уклоняясь от прямого ответа.

– Этого негра?

– Да, негра.

– Что может у меня быть с ним общего?

– Постарайтесь, чтобы вам так же повезло, мой дружочек. У этого негра уже две тысячи ливров ренты на королевском счету. Он скоро будет назначен дворецким замка Люсьенн, и тот, кто смеялся над его толстыми губами и цветом его кожи, станет перед ним лебезить, называть его «сударь» и даже «монсеньер».

– Только не я, сударыня.

– Неужели? – отозвалась Шон. – А мне казалось, что один из первых заветов философии гласит, что все люди равны?

– Именно поэтому я и не назову Замора монсеньером. Шон была побеждена своим собственным оружием. Теперь была ее очередь прикусить язычок.

– Значит, вы не честолюбивы, – заметила она.

– Почему? – с загоревшимися глазами спросил Жильбер. – Напротив.

– Вашей мечтой было, если не ошибаюсь, стать врачом?

– Я полагаю, что оказывать помощь себе подобным – прекраснейшее в мире занятие.

– Ну так ваша мечта осуществится.

– Каким образом?

– Вы будете врачом, и к тому же королевским врачом.

– Я? – вскричал Жильбер. – У меня нет понятия об элементарных вещах в области медицинского искусства… Вы смеетесь, сударыня.

– А вы думаете. Замор знает, что такое опускная решетка, машикули, контрэскарп? Нет, не знает, и это его не заботит. Это не мешает ему стать дворецким замка Люсьенн, со всеми привилегиями, связанными с этим титулом.

– Ах, да, да, я понимаю, – сказал Жильбер с горечью. – У вас только один шут, вам этого недостаточно. Королю скучно. Ему нужны два шута.

– Ну вот, – воскликнула Шон, – опять у него кислая мина! Вы так станете уродливым, мой друг. Приберегите все эти гримасы до того времени, когда у вас на голове будет парик, а на парике – остроконечный колпак – тогда это будет уже не уродливо, а смешно.

Жильбер нахмурил брови.

– Вы вполне можете согласиться на роль королевского врача, когда господин герцог де Трем умоляет о титуле обезьянки мою сестру.

Жильбер ничего не ответил. Шон применила к нему пословицу: молчание – знак согласия.

– Чтобы доказать вам, что вы уже в фаворе, – сказала Шон, – вы не будете есть со слугами.

– Благодарю вас, сударыня, – ответил Жильбер.

– Я уже распорядилась.

– А где же я буду есть?

– Вы разделите трапезу Замора.

– Я?

– Вы. Если хотите есть, идите ужинать вместе с ним.

– Я не голоден, – грубо ответил Жильбер.

– Очень хорошо, – спокойно отозвалась Шон, – сейчас вы не голодны, но к вечеру проголодаетесь. Жильбер отрицательно покачал головой.

– А если не вечером, так завтра или послезавтра. Вы покоритесь, господин бунтарь, а если будете причинять нам слишком много хлопот, так у нас есть человек, который сечет непослушных пажей.

Жильбер вздрогнул и побледнел.

– Итак, отправляйтесь к Замору, – строго сказала Шон, – хуже вам от этого не будет. Кухня хорошая, но остерегайтесь быть неблагодарным, потому что иначе вас научат благодарности.

Жильбер опустил голову.

Так он делал всякий раз, когда вместо того чтобы говорить, принимал решение действовать.

Лакей, который привел Жильбера, дожидался, пока молодой человек выйдет. Он проводил Жильбера в небольшую столовую, рядом с уже знакомой приемной.

Замор сидел за столом.

Жильбер сел рядом с ним, но есть заставить его не смогли.

Пробило три часа. Графиня Дю Барри отправилась в Париж. Шон, которая должна была присоединиться к ней позже, дала указание проучить своего медвежонка: принести ему сладостей, если он будет вести себя хорошо, и запугать, посадить на час в карцер, если он будет продолжать бунтовать.

В четыре часа в комнату Жильбера принесли полный костюм лекаря поневоле: остроконечную шляпу-колпак, парик, черный сюртук, плащ того же цвета. К сему добавили воротничок, указку и толстую книгу.

Лакей, который принес вещи, одну за другой показал их Жильберу. Жильбер не проявил никакого желания сопротивляться.

Гранж вошел вслед за лакеем и показал Жильберу, как надевать некоторые части костюма. Жильбер внимательно выслушал все объяснения Гранжа.

– Мне кажется, – заметил он, – что раньше доктора носили письменный прибор и свиток бумаги.

– А ведь он прав, – сказал Гранж, – найдите ему длинное перо, которое он прикрепит к поясу.

– С чернильницей и бумагой! – закричал Жильбер. – Я непременно хочу, чтобы костюм был полным.

Лакей кинулся выполнять полученные приказания. Кроме того, ему было поручено сообщить Шон об удивительной покорности Жильбера.

Шон была так довольна, что дала посланцу кошелек с восемью экю, чтобы повесить на пояс этому примерному лекарю.

– Благодарю, – сказал Жильбер, когда все это ему принесли. – Теперь оставьте меня одного, чтобы я мог одеться.

– Поторопитесь, чтобы мадмуазель могла увидеть вас до отъезда в Париж, – сказал ему Гранж.

– Полчаса, – сказал Жильбер, – мне нужно всего полчаса.

– Хоть три четверти, если нужно, сударь, – ответил эконом, закрывая дверь комнаты Жильбера так тщательно, будто это была сокровищница.

Жильбер на цыпочках подошел к двери и прислушался. Убедившись, что шум шагов стих, он проскользнул к окну, выходившему на террасу. Терраса была расположена восемнадцатью локтями ниже. Эти террасы, посыпанные мелким песком, были обсажены большими деревьями, листва которых затеняла балконы.

Жильбер разодрал свой длинный плащ на три части, связал их, положил на стол шляпу, рядом со шляпой кошелек и написал:

«Сударыня!

Первое из достояний человека есть свобода. Самая святая обязанность человека – сохранить ее. Вы принуждаете меня, я же себя освобождаю.

Жильбер».

Он сложил письмо и адресовал его Шон. Затем привязал двенадцать локтей саржи к решетке окна, между ее прутьями проскользнул, как ящерица, спрыгнул на террасу с риском для жизни, потому что веревки не хватило и, еще оглушенный прыжком, добежал до деревьев, скользнул в крону, как белка, ухватился за ветки, спрыгнул на землю и со всех ног кинулся к лесу Виль-д'Авре. Когда через полчаса за ним пришли, он уже был недосягаем для погони.

Глава 9.

СТАРИК

Жильбер решил не идти по дороге, так как боялся погони. Он шел лесом и, наконец, очутившись в роще, остановился передохнуть. Он прошел около полутора миль за три четверти часа.

Беглец огляделся: он был совершенно один. Безлюдье его успокоило. Он крадучись приблизился к дороге, которая, по его расчетам, вела в Париж.

Заметив выезжавшие из деревни Рокенкур кареты с кучерами в оранжевых ливреях, он так испугался, что отказался от соблазна продвигаться по большой дороге и опять кинулся в лес.

«Останемся в тени каштанов, – сказал себе Жильбер. – Если меня где-нибудь и будут искать, то прежде всего на большаке. А к вечеру, переходя от дерева к дереву, от перекрестка к перекрестку, я доберусь до Парижа. Говорят, Париж большой. А я невелик, меня там не найдут».

Эта мысль понравилась ему еще и потому, что погода была великолепная, леса тенисты, а земля покрыта ковром из мхов. Солнце еще припекало, но уже начало заходить за возвышенности Марли, высушив траву и вызвав шедшие от земли нежные весенние запахи, аромат цветов и свежей зелени.