Пандора (сборник) - Фрэнк Герберт

Но и Льюис, и Мердок советовали подстраховаться, а Оукс счел, что, если последовать их совету, вреда не будет.

— Нам предлагают перейти к более сложным, требующим времени и сил направлениям борьбы с планетой, — устало проговорил Оукс. — Те, кто желает этого, могут быть искренними… но они заблуждаются. Стоит нам промедлить, и мы погибнем. Мы должны действовать быстрее, чем смертоносные твари за периметром. Мы не можем тратить времени на дебаты и групповые решения.

Как и предсказывали Льюис с Мердоком, Рашель Демарест перед лицом поражения попыталась перейти на личности:

— А с чего вы взяли, что ваши решения нас спасут?

— Мы живы, и Колония процветает, — просто ответил Оукс. — В мои ближайшие намерения — собственно, это и есть основная причина моего переезда — входит срочное увеличение производства продовольствия.

— Никто другой не сумел…

— Но я — смогу! — Он подбавил в голос мягкого упрека. Человек, выступивший против Корабля, уж конечно, сумеет избавить всех от голода. — Все мы знаем, что не мои решения погубили тогда столько наших близких на Черном Драконе. Если бы этим занялся я, тамошнее поселение могло бы к сегодняшнему дню процветать.

— Какие решения? Вы говорите…

— Я не стал бы тратить силы, пытаясь понять существа, которые нас убивают! Требовалась полная стерилизация окрестностей, а Эдмонд Кингстон не смог заставить себя отдать такой приказ. Он заплатил за ошибку жизнью… а с ним и множество невинных.

Рашель все еще пыталась взывать к рассудку.

— Как можно бороться с тем, чего не понимаешь?

— Убивать, — ответил Оукс, оборачиваясь к ней. Он снизил громкость мегафона до минимума. — Все очень просто. Его надо убивать.

Беспредельность, ее безграничный хаос вселяет в нас страх. Но эта бесконечность служит и неисчерпаемым источником того, что вы зовете талантом, способности отрешаться от страха, обнажая структуру и форму, творя красоту. Поэтому талант так страшит вас. Бояться неизведанного мудро, но только до той поры, пока новообретенное бесстрашие не выявит его неповторимой красоты.

Долгое, стянутое в точку мгновение Хали Экель стояла перед толпой, глядя на троих страдальчески вытянувшихся мужчин. Словно сцена кошмара — кровь, пыль, оранжевый свет, бросающий на обреченных гротескные тени, ощущение разлитого в воздухе насилия.

«Я наблюдаю, наблюдаю, наблюдаю…»

Грудь болела при каждом вздохе, и в ноздрях стоял запах стекающей с пробитых ног Иешуа крови.

«Я могу спасти его». Она сделала шажок вперед.

«Не вмешивайся», — остановил ее Корабль.

Она не смогла противиться — слишком сильны были оковы богоТворения.

«Но он умрет там, а он такой же, как я!»

«Нет, Экель. Когда придет час, он вспомнит себя и вернется, как вернешься ты. Но вы двое кардинально различны».

«Кто он?»

«Иешуа, говорящий с Богом».

«Но он… то есть почему они с ним так? Что он такого натворил?»

«Пересказал наши беседы. Теперь они пытаются шантажировать Бога. Наблюдай. Бог шантажу не поддается».

«Но Бог есть Корабль, и Корабль суть Бог!»

«А бесконечность суть бесконечность».

«Почему Ты не позволишь мне спасти его?»

«Ты не сможешь».

«Я попытаюсь».

«Ты лишь причинишь лишнюю боль взятой тобой взаймы дряхлой оболочке — а она и так исстрадалась. Зачем доставлять ей новые мучения?»

Хали только сейчас пришло в голову, что где-то в другом месте другое сознание ждет, чтобы вернуться в тело, которое она заняла… «Взяла взаймы». Ей в голову не пришло подумать об этом вот так, и мысль эта наполнила ее чувством ответственности за тело. Она с трудом, но сумела оторвать взгляд от болтающегося на гвоздях Иешуа, от кровоточащих ладоней и ступней.

Двое его собратьев по несчастью бились в оковах. Теперь Хали поняла смысл жестокой пытки. Со временем они задохнутся, перестанут дышать, когда откажут от непосильной натуги мышцы грудной клетки. Привязанные пытались опереться о гладкие столбы, приподняться, вдохнуть полной грудью, выгадывая последние предсмертные минуты.

Один из солдат, заметив это, расхохотался.

— Ишь, ерзают, разбойники!

— Небось, времени немного украсть хотят! — глумливо откликнулся кто-то из толпы.

Один из привязанных опустил взгляд на своего мучителя.

— А ты и родную мать готов повесить! — простонал он, задыхаясь, и Хали увидела, как набухают напряженные мышцы. Обмякнув, несчастный мотнул головой в сторону Иешуа: — Этот-то парень ничего худого не сделал.

Солдат размахнулся и ловким ударом древка перебил говорившему голени. Разбойник обвис и задергался в предсмертных муках. Иешуа обернул к нему лицо.

— Ныне же будешь со мною в раю, — проговорил он негромко, но как-то так получилось, что вся толпа услыхала. Тем, кто не обратил внимания, эти слова тут же повторили остальные.

— Вранье! — хохотнул стражник и, подняв копье, перебил ноги и второму разбойнику. Тот тоже обвис на веревках, корчась в последних судорогах.

Иешуа поднял голову.

— Жажду… — прохрипел он.

Копейщик глянул на него.

— Бедняга пить хочет! Угостим, что ли?

Хали хотела отвернуться — и не могла. Что превратило этих людей в чудовищ? Она поискала взглядом, из чего можно было напоить умирающего.

«Пусть все случится, как должно, Экель, — предупредил Корабль в очередной раз. — Это необходимый урок. Людям необходимо научиться жить».

Толпа начинала расходиться. Спектакль закончился. Хали обнаружила, что стоит в одиночестве обок умирающего и только кучка женщин выжидает по другую его руку… да еще солдаты, караулящие несчастного. Примчался мальчишка с кувшином, сунул тому стражнику, что ломал ноги разбойникам, получил от него монетку, прикусил ее и бросился прочь, даже не глянув на приговоренных.

Солдат намотал тряпицу на копье, полил жидкостью из кувшина и ткнул в губы умирающему. До Хали долетел кислый запах. «Уксус!»

Но Иешуа жадно припал к тряпице, втягивая влагу растрескавшимися окровавленными губами. Когда тряпку отняли, он снова обвис, потеряв сознание.

— Лучше бы ему умереть до заката, — проговорил старик напротив Хали. — Не оставлять же его тут на субботу.

— Легко. — Стражник снял тряпку с копья и примерился, собираясь раздробить Иешуа голени.

В тот же миг померк свет. Землю окутала мгла. Толпа в один голос застонала. Хали подняла глаза — начиналось затмение скрытого облаками солнца.

Из толпы напротив Хали вырвалась девушка, вцепилась в занесенное копье.