Современный грузинский рассказ - Нодар Владимирович Думбадзе

— Не встану на колени.

— Встанешь.

— Не встану! — заорал Омари.

— Встанешь, — повторил Резико.

— Не встану, не встану, не встану… Не встану на колени! — кричал Омари и вдруг заплакал. Он бил себя по лицу кулаками и ревел. — Не встану, отстань, отстань, а то убью!

Резико стоял и смотрел. Он понимал, что все кончилось. И удивлялся, что радость не приходила. Наоборот, душа ныла еще сильнее, и он не знал отчего. Так уж случилось, и он не мог понять, что еще делать. Он стоял растерянный и смотрел на ревущего Омари, который бил себя кулаками по лицу и кричал:

— Говорю тебе, отстань!.. Отстань, а то убью!.. Убью, говорю!..

Было темным-темно. Откуда-то издали донесся гудок паровоза, и снова тишина Медленно шел Резико домой, дома его ждали бабушка и маленький брат, которого он утром избил беспричинно, а потом и чужие добавили. Снова гнетущая тяжесть на душе. Победа, одержанная ненавистью, не принесла облегчения. Месть не изменила ничего. Все осталось по-прежнему. От этого щемило душу, и Резико понуро брел в густой темноте. Не совсем ясные, мучительные думы не давали покоя, но пока еще не сознавал Резико, что существует беспричинная несправедливость, когда жизнь иной раз тащит тебя туда, куда тебе не хочется, заставляет делать то, чего бы ты никогда не стал делать по своей воле. И после всего совершенного насильно остается в твоей душе вечная боль, от которой никогда не избавишься. Она будет карать тебя вечно. Поэтому не вреди никому, кто такой же, как ты сам.

Резико был еще ребенком и, конечно, не думал именно так, это ему еще предстояло осмыслить. Не мог он постигнуть сущность того, что его угнетало. Он возвращался домой, а мир вокруг был бескрайний и черный, как безутешная тоска.

Перевод В. Федорова-Циклаури.

ТАМАЗ БИБИЛУРИ

ДАТО

Дато так и не заснул до самого утра. Правда, бывало и раньше, когда дед брал его с собой на виноградник и они оставались ночевать в сторожке, что Дато не смыкал глаз до рассвета. Похрапывая во сне, дедушка лежал рядом, а он, завернувшись в бурку, вслушивался в ночные звуки: где-то кричала выпь, пели соловьи, уныло подвывали шакалы, да ветер срывал незрелые плоды дикой груши, и они глухо тукали о землю или крышу сторожки.

Но эта ночь казалась бесконечной, и Дато непривычно ворочался на тахте. Он лежал на балконе, перила и балясины которого были сплошь увиты виноградными лозами, и сквозь просветы в листьях под самой крышей можно было увидеть раскинувшееся над маленьким двориком бескрайнее небо.

Перед вечером Дато долго сидел во дворе, и его несколько раз окликали из дома: чего ты там торчишь, пора, мол, спать, в деревне спать все уже давно легли.

Сперва отправились спать отец с матерью, за ними — дедушка и бабушка, но старики долго не засыпали и о чем-то тихо переговаривались. Дед покашливал, бабушка бранила его: «Говорила тебе: не спи на сырой земле, вот ты и простыл». Дед клялся, что не спал, но бабушка не унималась: «Да как же не спал, когда я сама видела! А еще клянется, бесстыжие твои глаза!»

Вдали прогрохотал ночной поезд, и старики наконец замолкли. Вскоре Дато услышал тихий дедушкин храп. По улице, зажатой с обеих сторон плетнями, прошел пьяный, что-то напевая вполголоса, и разбуженные собаки долго лаяли ему вслед. Потом все смолкло.

Дато лежал на спине, заложив руки под голову, и глядел в небо. Ему казалось удивительным, что он не может заснуть, — вроде бы не о чем и думать, а сна все равно нет…

Прокричали первые петухи. Из комнаты стариков послышалось бормотанье, скрипнула тахта. Это, наверное, бабушка встала и выглянула в окно.

— Светает? — шепотом спросил ее дед.

— Нет еще… Харипарии[23] пока не видать…

Снова раздался скрип. Старики замолчали.

Дато глядел в просветы между листьями. Сорвалась звезда и прокатилась по небу. Потом упала еще одна. Луна уже опустилась к горизонту. Какая-то звездочка неотступно следовала за ней. Петухи прокричали во второй раз. Пес снова проснулся и залаял. Ему ответили соседские собаки. По дороге проехал всадник, собаки полаяли на него и замолкли.

— Нет еще Харипарии? — послышалось из комнаты.

— Нет, нет, спи… Говорила тебе: не лежи на сырой земле!

— Да сухая она была!

Восток заалел, и на горизонте появилась большая, яркая звезда. Другие звезды, помельче, сразу потускнели. «Наверное, это и есть Харипария», — подумал Дато и стал не мигая смотреть на нее. Ему очень хотелось, чтобы она скорее поблекла и наступило наконец утро. Но звезда сияла все так же ярко и Дато злился.

Но вот и она потускнела.

Теперь уже совсем рассвело, и если кто и увидит Дато, то не бросит на него подозрительного взгляда и не будет приставать с расспросами. Пока родители встанут, он успеет умыться и принести из огорода зелень. Никто не застанет его врасплох, никто не посмеет спросить: «И что это тебе не спится? И о чем это ты думаешь?» Больше всего он сейчас боялся именно этого: как бы кто не догадался, о чем он думает…

На балкон, в одном белье, вышел отец, сонными глазами оглядел двор и, ничего не сказав сыну, пошел обратно. Дато обрадовался, что его не заметили, тихо выскользнул из постели и спустился во двор. Ополоснув лицо водой из-под крана, он вытерся рукавом и вышел за калитку. На улице не было ни души. Солнце только всходило. Соседка за изгородью доила корову и покрикивала на теленка.

Дато сбежал вниз по улице и вышел на дорогу.

И опять стал думать о той девочке…