Роман - Джеймс Миченер

— Каждый, кто знал Тимоти, разделяет вашу скорбь. Он был редкостным парнем, и мы найдем преступника, сделавшего это. Миссис Гарланд, мы найдем его. — Он показался мне таким расстроенным, что я, улучив момент, поинтересовалась у Эммы:

— У Лукаса что-нибудь стряслось? Он такой взвинченный.

— У него все валится из рук, — печально промолвила она. — Убийство для него оказалось очень сильным ударом. Он постоянно твердит: «Такое не должно было случиться в Грензлере», и проникся такой ненавистью к убийце, словно пострадал сам лично. В довершение ко всему, у него не ладится работа над очередным из магических знаков, и не дают покоя синяки, полученные в споре о Паунде.

— Следите за ним, Эмма. Хороших людей не так уж много на этом свете.

— Когда у него были подобные депрессии, он всегда находил утешение, посещая по вечерам Германа Цолликоффера. Он говорит: «Герман сам от земли и меня возвращает на землю». Но теперь даже это не помогает, потому что, когда Лукас приходит к нему, тот ни о чем не хочет говорить, кроме убийства. Они просто помешались на этом.

Услышав, что два моих земляка, Йодер и Цолликоффер, всячески пытаются выяснить, кто убийца, мне нестерпимо захотелось узнать, как далеко они продвинулись в своих поисках, и я спросила Эмму:

— Можно мне завтра заехать к вам поговорить?

Когда я приехала на их ферму, там меня ждали не только Эмма с Лукасом, но и Цолликоффер. Первым заговорил Лукас:

— Я души не чаял в Тимоти и с большим уважением относился к его творчеству. У нас были расхождения во мнениях, например, по вопросу о Паунде, когда он резко выступил против меня, но в его возрасте именно так и поступают.

Я одобрительно кивнула в ответ на его слова, и он продолжил:

— Два источника, из которых я пытаюсь почерпнуть сведения об убийстве, дают прямо противоположную информацию. На почте время от времени возникают слухи, часто не связанные друг с другом и больше похожие на ребусы. В лице Цолликоффера я нашел терпеливого и проницательного аналитика — он не раз за свою долгую жизнь в Дрездене наблюдал, как разгадывались неразрешимые на первый взгляд загадки, когда их тщательно анализировали или когда они оказывались в руках умных полицейских. В результате долгих наблюдений за подобными делами в нашей округе — от Бетлехема на севере и до Ланкастера на юге, — он открыл для себя одну непреложную истину: «Лукас, везде действует одно и то же правило: если это преступление не на сексуальной почве, значит, здесь замешаны деньги. Ты удивишься, как часто это правило срабатывало при выяснении мотивов, которые в конечном итоге приводили к преступнику».

Я не знала Цолликоффера близко, по сути дела, мы встречались лишь дважды — когда Йодеры приводили его с женой ко мне на коктейль и когда я устраивала обед в «7+7». Но то, что я услышала сейчас, заставило меня по достоинству оценить его аналитический ум.

— Замешана ли здесь какая-нибудь девушка? — спросил он.

— Нет, — ответил Йодер, — кроме серьезной молодой писательницы по имени Дженни Соркин… если только полиция говорит нам все, что знает.

— Она не обязана этого делать, но я не слышал ни о какой другой девушке, а вы?

— Ни словечка, — заметил Лукас, — а в колледже любят пошептаться по таким поводам.

— Значит, это деньги.

Догадка Цолликоффера показалась мне разумной, и я спросила:

— У вас есть что-нибудь еще? Даже такое, что может показаться совсем незначительным?

— Одна из газет в Филадельфии как-то опубликовала статью о вашем мальчике, — напомнил Цолликоффер. — Может быть…

Я прервала его:

— Лукас, можно воспользоваться вашим телефоном?

Когда Стампф взял трубку, я спросила:

— Вам известно, что несколько лет назад в «Филадельфия инкуайер» была статья о перевернутом романе Тимоти и в ней сообщалось, что мой внук — миллионер или что-то в этом роде? Не могла ли она навести на его след какого-нибудь маньяка?

По его реакции можно было определить, что он раздражен моим вмешательством:

— Миссис Гарланд, экземпляр этой газеты лежал у меня на столе в три часа дня в день убийства.

— Хорошо работаете, — сказала я, и он добавил:

— Статья действительно вышла с фотографией вашего мальчика и действительно намекала на то, что он очень богат. Так что предчувствие вас не обманывает. Мы найдем убийцу.

Когда я пересказала слова Стампфа, Цолликоффер кивнул:

— Он прав, вы знаете. Мы найдем его. — Мне оставалось только благодарить судьбу за то, что по следу шел такой упорный человек, как Цолликоффер.

СУББОТА, 16 НОЯБРЯ. Тот факт, что нам с Йодером приходилось часто встречаться в колледже по различным вопросам, имел две положительные стороны. Это отвлекало меня от мыслей об ужасной утрате и давало мне возможность получше узнать человека, которого так любили в Америке. А недавно открылась еще и третья сторона, когда я получила возможность наблюдать, как у писателя рождается замысел романа. Для такой закоренелой любительницы чтения, как я, это была новая привилегия.

Все вышло совершенно случайно. В конце одного из таких заседаний я спохватилась, что не сказала Оскару, когда ему следует заехать за мной. Оказавшись без машины, я вынужден был воспользоваться предложением Йодера и отправиться домой вместе с ним. Вместо того чтобы ехать прямо к моему дому, мы двинулись проселочными дорогами, петлявшими среди полей, которые в это время года были облачены в свои лучшие наряды.

— Если бы вернулись мои сорок лет, — грустно заметил Лукас, любуясь красотами родного края, — я бы смог оказать людям важную услугу.

Когда я поинтересовалась, в чем эта услуга могла бы состоять, он поведал об этом так, словно говорил с незнакомым человеком, а не с женщиной, которая только что пережила убийство собственного внука:

— Я бы взялся за роман об этой трагедии. Место действия — Грензлер. Привычные мне персонажи. Все дышит миром, и вдруг происходит это ужасное убийство. — Он помолчал, раздумывая над возможными подходами к нему: — Мне бы не хватило смелости показать то, что увидели вы, на лужайке. Слишком ужасно. А вот окружение, мысли, связанные с происшествием, и конечный смысл — я бы мог заставить их послужить великой цели. — Но тут он замолчал, словно отказался от своей идеи.

Однако через некоторое время, не в силах оставить захватившие его мысли, он стал перебирать в уме тех, кто мог бы написать такой роман:

— Стрейберт мог бы сделать это. Дженни Соркин тоже могла бы, но она слишком причастна ко всему этому-лично, и к тому же она новенькая в наших местах. Есть многообещающий парень в Рединге, он мог бы, если бы был постарше. Есть еще один преподаватель в Ла-Фейетте, к которому я отношусь с большим уважением, но он придерживается другой точки зрения на подобные вещи. — И тут ему в голову пришла совсем неожиданная мысль: — Человеком, способным сделать это, несомненно, был сам Тимоти Талл! Он бы продемонстрировал принципиально новый подход. Не знаю, какой именно, но тут были бы и вспышки озарения, и разрывы повествования, и многоликие персонажи. Он нашел бы такой ход, который как нельзя лучше отвечал бы действию романа. Результат мог превзойти все ожидания.

Невозместимость утраты, которую общество понесло со смертью моего любимого внука, и идея написания романа об убийстве подействовали на него так, что вместо прямого пути через Дрезден по автостраде он пустился в объезд по университетской дороге, огибавшей колледж, словно надеялся встретить на ней голосующего Тимоти, и едва сдерживал рыдания, пока мы колесили по ее пустынному и пыльному полотну. Мы почти заблудились, а когда разобрались, где находимся, выяснилось, что крутой поворот вправо ведет туда, где находится ферма Цолликофферов.

— Заедем и узнаем, нет ли у них новостей.

Когда мы вошли в кухню, Фрида с Германом готовили ужин. В воздухе носились соблазнительные запахи.

— Щас позовем Эмму и уже устроим праздник, — обрадованно выкрикнула Фрида на своем немецком наречии.

Герман отвел нас с Йодером в сторонку:

— Я все думаю о той статье про Тимоти и его миллионы. Кто в наших краях мог видеть газету, издающуюся в другом городе? Уж конечно, не обычные негодяи из Ньюмюнстера или Дрездена, о которых известно полиции. Скорее всего, кто-то из студентов колледжа, где эти газеты имеются в библиотеке. Сдается мне, что вы найдете убийцу среди его друзей из колледжа.

Но Лукаса интересовал другой подход к этому делу:

— Возвращаясь окольными путями домой, я думал — или, скорее, фантазировал — о том, как бы обошелся с этой историей сам Тимоти Талл — писатель, понимающий эти края и их людей. Если бы он был жив, я бы задал ему такой вопрос: «Хорошо зная нас, что ты можешь сказать, какого сорта мужчина или женщина из нас — а не из чужих — могли бы совершить подобное?» А теперь представь, что ты молодой Тимоти. Тотже самый вопрос: «Кто из немцев способен на такое, Герман?»