Марк Твен - Морис Мендельсон

В книге повествуется о рабовладельцах Юга, которые приживают детей со своими рабынями-негритянками и затем обращаются с ними, как с рабами. Невольничество показано с ненавистью. Твену враждебен весь затхлый духовный мир обитателей южного городка. В этом царстве глупости, себялюбия и расизма плохо живется не только Вильсону, но и Роксане.

Изображенный Твеном городок, как понимает читатель, не является исключением в Америке. Есть нечто характерное для всей страны и в претензиях его богатых жителей на превосходство над простыми тружениками, и в их равнодушии к судьбам народа, и в лицемерии этих аморальных людей, и в убожестве суждений рядовых обывателей, во враждебности мещан всему чистому, хорошему.

Афоризмы Вильсона, помещенные в качестве эпиграфов к разным главам книги, перекликаются с тоскливыми суждениями, разбросанными в записных книжках Твена. «Тот, кто прожил достаточно долго на свете и познал жизнь, понимает, как глубоко мы обязаны Адаму — первому великому благодетелю рода людского. Он принес в мир смерть».

Горького сарказма полны слова Простофили: «Если подобрать издыхающего с голоду пса и накормить его досыта, он не укусит вас. В этом принципиальная разница между собакой и человеком».

Повесть «Простофиля Вильсон» частично построена на сенсационном материале, имеются в ней элементы мелодрамы, но есть также немало реалистических страниц, написанных с большим подъемом. В своей новой книге Твен продолжает развивать ту традицию критического изображения жизни в Америке, которая нашла столь блестящее воплощение в «Приключениях Гекльберри Финна». Пристань Доусона. — это, можно сказать, мрачный «гекфинновский» городок.

О людях высокого самопожертвования

На выставке в Чикаго, организованной в ознаменование 400-летия со дня открытия Америки, президент США торжественно провозгласил: «На глазах Старого Света новые народы творят подвиги труда». Твен, однако, уже не склонен был так горячо, как прежде, радоваться успехам отечественной индустрии. Его одолевали тяжкие мысли об американцах, а также о человеке вообще.

Дочь Твена Сузи рассказывает о том, как много занят был ее отец серьезнейшими проблемами жизни, как упорно пытался он философски осмыслить действительность. В своей «биографии» Твена Сузи пишет: «Он известен читателям как юморист, но в нем гораздо больше серьезного, чем юмористического… Когда мы дома одни, он в девяти случаях из десяти говорит о чем-нибудь очень серьезном… Он скорее философ, чем что-либо другое…»

Раздраженные суждения о людях, о природе человека встречались у Твена с давних пор.

Так, в середине 80-х годов, возмущенный лицемерным отношением американской печати и немалого числа его знакомых по Хартфорду к одному из политических деятелей того времени, Твен назвал человека «постыдным существом». «Человек, — в бешенстве писал он Гоуэлсу, — годится только для того, чтоб его поставили, подобно тумбе, на углу улицы для удобства собак».

Тогда же Твен, бросая вызов состоятельным хартфордцам, выступил против кандидата от республиканской партии Блейна, откровенного защитника капиталистической олигархии и автора законопроектов, направленных против китайских эмигрантов. По стопам Твена последовал его друг Твичел. Когда состоятельные прихожане церкви, в которой служил Твичел, подняли против священника целую кампанию, угрожая его прогнать, Твен с еще большей резкостью обрушился на «человеческую породу».

Буржуазные историки литературы в США нередко пытаются создать впечатление, будто твеновские злые высказывания о людях были порождены лишь семейной трагедией — смертью дочерей и жены писателя, банкротством издательства, которое он основал.

В середине 80-х годов все члены семьи Клеменсов еще были живы и здоровы. Его издательское дело процветало. Тем не менее уже в ту пору Твен клеймил «природу» человека. Совершенно очевидно, что поводом для таких выступлений служили не личные невзгоды, а явления социальной действительности. Твен видел в своих буржуазных современниках людей дурных, лицемерных, алчных. С горьким чувством взирал писатель и на поведение многих рядовых американцев, которые не осмеливались постоять за себя и даже воспринимали некоторые из пороков своих угнетателей.

В 90-х годах писатель стал куда чаще прежнего хулить человека. Он не раз говорил о моральном превосходстве животных над людьми. Много нелестных для человека афоризмов создал Твен за последние десятилетия своей жизни. «Человек, — писал он, — это единственное животное, которое способно краснеть. Вернее, должно краснеть».

Значит ли это, что Твен закостенел в ипохондрии и повернулся спиной к человечеству? Нет, он настойчиво ищет людей, которых можно было бы полюбить всей душой — смелых, гордых, ясноглазых, с открытым сердцем. Но в Соединенных Штатах кануна империализма писатель видит жадность, хищничество, злодеяния. И вся Америка кажется ему погруженной в болото эгоизма и своекорыстия.

В своих поисках светлого начала в жизни Твен начинает обращаться к другим странам — то к далекой России, то к средневековой Франции.

Во время работы над «Американским претендентом» писателю довелось познакомиться с книгой русского революционера С. М. Степняка-Кравчинского «Подпольная Россия». Степняк-Кравчинский приехал тогда в США с намерением создать за океаном Общество друзей русской свободы и преподнес свою книгу американскому писателю. Твена потрясло повествование о русском революционном движении, о великом подвиге, который совершали борцы против самодержавия. Он ответил автору «Подпольной России» письмом, в котором говорится: «Я прочитал «Подпольную Россию» от начала до конца с глубоким, жгучим интересом. Какое величие души! Я думаю, только жестокий русский деспотизм мог породить таких людей! По доброй воле пойти на жизнь, полную мучений, и в конце концов на смерть только ради блага других — такого мученичества, я думаю, не знала ни одна страна, кроме России». Разумеется, Твену известно, что «история изобилует мучениками», но он говорит: «Во всех других случаях, которые я могу припомнить, есть намек на сделку».

Письмо американского писателя Степняку-Кравчинскому оставалось неопубликованным на протяжении шестидесяти с лишним лет. И только теперь, когда оно стало известным, нам ясно, почему в «Американском претенденте», который вышел в свет через год после того, как было написано послание Твена русскому революционеру, вдруг возникла тема русской освободительной борьбы. О революционерах далекой России говорит в повести Селлерс.