Змея, крокодил и собака - Барбара Мертц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пенни за ваши мысли, – бросил он. – Или любую сумму, которую вы запросите: судя по вашему лицу, они удручают[220].
– Только смущают, – ответила я. – Но я справлюсь с ними, Сайрус, не беспокойтесь. Как только Мохаммед сможет говорить, мы вплотную подойдём к решению наших нынешних трудностей. Жаль, что его нос и рот приняли на себя главный удар.
Эмерсон, откровенно подслушивавший, воспринял это как очередную плохо завуалированную критику. Нахмурившись ещё сильнее, он поднялся и отправился прочь.
– Не уходите далеко, – позвала я. – Ужин подадут в ближайшее время.
Ответа не последовало – даже хрюканья.
– У меня есть что-то, что может приободрить вас, – продолжал Сайрус. – Мой слуга собирал почту, как обычно, и сегодня вечером он привёз последние письма.
– Всё это? – Я взяла переданный мне пакет. – Сайрус, вы самый рассудительный из людей.
– Ну, я подумал, что вам захочется узнать, как дела в старой доброй Англии. Мне тоже немного любопытно, так что...
– Конечно. У меня нет секретов от вас, Сайрус. Но ужин готов, так что я прочитаю письма попозже. Они не очень велики, но боюсь, что испортят мне аппетит.
Восхищённый взгляд Сайруса дал мне понять, что он воспринял это, как демонстрацию британского неколебимого спокойствия. На самом деле я испытывала трусливое нежелание читать последние литературные изыски Рамзеса, вполне ожидаемо сообщающие мне о массе неприятностей, по поводу которых я ничего не могла предпринять. Но если бы случилось что-то серьёзное, Уолтер послал бы телеграмму.
Поскольку после ужина никто, кроме Кевина, не остался голодным, мы разошлись. Эмерсон не присоединился к нам – я пришла к выводу, что он пообедал с Абдуллой и другими. По моему приглашению Сайрус последовал за мной в палатку.
В пакете было два письма из Чалфонта. Я узнала изящный и аккуратный почерк Эвелины на одном, и решила сохранить его для лечения – или противоядия – после того, как прочту послание от Рамзеса.
«Дорогие мама и папа. Мне жаль сообщить вам, что Гарджери по-прежнему не герой. Но теперь у нас есть ещё одна героиня.
Я никогда не думал, что тётя Эвелина способна на такое. Происшедшее оказало благотворное – если не сказать, смиряющее – влияние на меня и научит в дальнейшем, я надеюсь, ставить под неизмеримо большее сомнение царящие в нашем обществе ложные стереотипы о поведении и характере женщин. Я всегда считал себя свободным от подобных предрассудков, и, конечно же, мне следовало бы учесть пример мамы, успешно опровергнувшей их. Как любопытно действует человеческий разум! Кажется, он способен отклонить любые доказательства того, что конфликтует не только с его собственными желаниями, но и с предвзятыми убеждениями, столь глубоко укоренившимися и подсознательно внушёнными, что они не осознаются, как иррациональные. Рассматривая в холодном свете разума...»
Прежде чем перевернуть страницу, закончившуюся последней процитированной фразой, я постаралась взять себя в руки. Бессмысленно выходить из себя, поскольку объект моего гнева находился вне досягаемости. Он, должно быть, читал статьи по психологии, что я строго запретила ему. Или нет? Я вполне определённо намеревалась, поскольку некоторые из выдвигаемых теорий являлись слишком шокирующими для невинного детского ума. Однако уверенности не было. Рассказывать Рамзесу о том, чего не нужно делать – трудоёмкий процесс, и за моим сыном практически невозможно угнаться, потому что он постоянно думает о свершении очередных злодеяний.
Осознав, что я позволила своему разуму блуждать, подобно разуму Рамзеса, я продолжила чтение.
«...эти предубеждения, приходишь к выводу, что на них не следует заострять внимание. Они, по сути, не более чем бессмысленные суеверия. Откуда же они, в таком случае, возникают? Признаюсь, я до сих пор не нашёл ответа. Особенно прискорбно обнаружить их в таком рациональном уме, каким я всегда считал свой.
Я хотел бы обсудить этот вопрос с вами, дорогие мама и папа, потому что он меня очень интересует, но, возможно, сейчас неподходящее время, поскольку вам должно быть интересно, какой именно случай послужил причиной моих размышлений.
Возможно, вы помните, что в последнем письме я описал любопытный случай собак, лаявших ночью. Поскольку лай – средство, применяемое ими для помощи нам, я решил (по-моему, я упоминал об этом) предпринять меры для обеспечения более эффективного разнообразия животной стражи. Видите ли, мной овладело ужасное подозрение...»
И мной тоже.
– О нет… – выдохнула я.
– В чём дело? – вскричал Сайрус, не менее взволнованный, чем я.
«... ужасное подозрение, что мы не заметили последних ночных вторжений. Я был уверен, что невозможно будет убедить дядю Уолтера в логичности моего решения, поэтому мне пришлось выполнять его самостоятельно, и было чертовски неудобно ждать, пока все уснут, прежде чем подкрасться, чтобы выпустить... (мой голос дрогнул)... выпустить... льва... из...»
– Во имя Всемогущего! – воскликнул Сайрус. – Ради всего святого, продолжайте, Амелия, я не в состоянии выдержать это напряжение!
«... из клетки, а затем просыпаться на рассвете, чтобы вернуть его обратно, прежде чем кто-то другой из членов семьи столкнётся с ним. Нефрет очень любезно помогла мне…»
Меня снова захлестнули чувства.
– Ещё и она, – глухо пробормотала я. – И с одним беды не оберёшься, а теперь... Простите меня, Сайрус. Я постараюсь не сломаться снова.
«... помогла мне в двух случаях; она сказала, что я подрастаю и нуждаюсь в отдыхе. Мне вряд ли нужно говорить, мама и папа, что я воспринял это без обиды, а именно в том смысле, который она вложила в эти слова.
Естественно, я запер собак и предупредил Боба и Джерри, чтобы те закрылись в сторожке, пока лев на свободе. Они согласились, что это разумная процедура.
Дядя Уолтер смертельно оскорбил меня. Его замечания по поводу льва были совершенно необоснованны, несправедливы и чрезвычайно грубы, особенно с учётом того, что
