Сталин: арктический щит - Юрий Жуков

В конце декабря 1943 года немцы предприняли очередную попытку нанести удар по полярному судоходству союзников. По конвоям «JW-55 В», состоявшему из 19 судов, и встречному, из 22 судов, «JW-55 А», эскортируемым крейсерами «Белфаст», «Шеффилд», «Норфолк» и имевшим дальнее прикрытие линкором «Дьюк оф Йорк» и крейсером «Джамайка».

26 декабря к юго-востоку от острова Медвежий линейный крейсер «Шарнхорст», сопровождаемый пятью эсминцами, сблизился, как он полагал, с транспортами. В действительности ему пришлось иметь дело не с беззащитными торговыми судами, а с британским линкором. Тому и удалось потопить вражеский корабль.

Другой, более важной целью англичан стал «Тирпиц», остававшийся в Альтен-фьорде. Еще в сентябре 1943 года подводная лодка «Малютка» торпедой сумела нанести ему серьезные повреждения. Затем трижды, в апреле, августе и ноябре следующего года, немецкий линкор атаковали британские торпедоносцы, в конце концов потопившие его. Оставшиеся в Северной Норвегии тяжелый крейсер «Лютцов» и легкий «Нюрнберг» даже не пытались выйти в открытое море, отказавшись от дальнейшей борьбы.

Но не бездействовали и Вооруженные силы СССР, 7 октября части 14-й армии перешли в решительное наступление. Громя врага, через двенадцать дней вышли на норвежскую границу, а 25 октября освободили Киркенес.

На том война в Арктике завершилась.

5

К принципиальному изменению положения в Заполярье советские и норвежские власти готовились исподволь, чуть ли не три года. Причем позиция Кремля все это время оставалась неизменной, предельно дружеской и благожелательной по отношению к северному соседу, чью территорию временно оккупировали немцы.

12 января 1942 года, надеясь как можно скорее вовлечь СССР в войну с Японией, президент Рузвельт в беседе с заместителем наркома иностранных дел — послом в США М.М. Литвиновым высказал весьма странное предложение О «необходимости дать» Советскому Союзу после победы «незамерзающий порт на Севере, где-нибудь в Норвегии, вроде Нарвика», да еще «туда коридор, что было бы весьма справедливо».

В.М. Молотов в телеграмме, отправленной в Вашингтон уже на следующий день, отмежевался от «американского подарка». «Советское правительство, — указал он, — считает нужным заявить, что у Советского Союза нет и не было каких-либо территориальных или других претензий, и поэтому оно не может принять предложение о занятии Нарвика советскими войсками»56.

И сразу же советская сторона поспешила сделать все, чтобы исключить появление каких бы то ни было спекуляций, порожденных утечкой информации. Не только о предложении, сделанном Рузвельтом, но и о переговорах с Великобританией о возможной военной операции в районе Мурманска — Петсамо — Киркенеса. Два месяца спустя военный атташе СССР в Лондоне беседовал с Р. Лундом, только что утвержденным начальником разведывательного отдела главного командования Вооруженными Силами Норвегии. И между прочим бросил многозначительную фразу: «Не будет ли приятной неожиданностью, если мы сможем захватить норвежский Север и пригласить короля и правительство вернуться в Норвегию?»57

Суть сказанного была понятна правильно. Поэтому в мае 1942 года, определяя меморандум основы своей внешней политики на будущее, ориентированной на создание атлантической системы и тесный союз с США и Великобританией, правительство Норвегии вместе с тем отметило не менее существенное для себя:

«Порой высказывалось мнение, что Советская Россия может представлять угрозу для северной Норвегии. Советская Россия никогда не предъявляла (территориальных) претензий к Норвегии и в течение всей войны относилась с сочувствием к нашей борьбе за свободу. Нет никаких оснований считать, что между нашими двумя странами может возникнуть конфликт по экономическим причинам. Наоборот, Норвегия заинтересована в более активных экономических связях с Советской Россией. В ходе нынешней войны северная Норвегия стала одним из исходных пунктов немецкого нападения на Советскую Россию. При наличии дружбы и сотрудничества между Советской Россией и западными державами советское правительство будет заинтересовано в укреплении обороны Северной Норвегии и отнесется к этому положительно»58.

Получив меморандум, посол СССР при союзных правительствах в Лондоне А.Е. Богомолов направил его в Москву. И на основе рекомендаций Наркоминдела подготовил ноту, врученную 24 сентября министру иностранных дел т. Ли. В ней же четко, недвусмысленно отмечалось: «Советский Союз хотя бы по причинам своего географического положения не может не быть заинтересован в вопросах обеспечения коммуникаций (выделено мной. — Прим. авт.) и предотвращения агрессии, затронутых в меморандуме»59.

Шесть месяцев спустя, беседуя с П. Хартманном, министром финансов Норвегии, А.Е. Богомолов постарался уточнить точку зрения Кремля. Сказал собеседнику, что его «правительству следовало бы для достижения поставленной цели — обеспечения безопасности — не только договариваться с западными державами, но и гарантировать себе хорошие отношения с Советским Союзом, который также является державой, имеющей свои интересы в Атлантике (выделено мной. — Прим. авт.)»60.

Так впервые была сформулирована будущая советская послевоенная политика для Арктики. Именно для нее, ибо только там, что лишний раз весьма наглядно продемонстрировала война, и пролегал путь в Атлантику. Путь, оказавшийся жизненно необходимым для СССР, ибо превратился для него в самую главную транспортную артерию, заодно выводившую страну и в ту самую зону, которая после отказа США от изоляционизма превратилась в стратегически наиважнейшую, уже связавшую Европу и Америку прочными узами, которые после победы непременно должны были укрепиться. Да к тому же и стать незыблемой основой новой оборонительной системы, той, о которой столь откровенно объявлял меморандум норвежского правительства.

Но не заставят ли Кремль такие задачи проводить в Арктике экспансионистскую политику, сопровождаемую территориальными захватами у соседей? На такие размышления могли навести только что начавшиеся тайные переговоры СССР и Финляндии об условиях неизбежного выхода последней из войны, условиях необычайно тяжелых для Хельсинки, требовавших не только во второй раз отказаться от Карельского перешейка, но и признать потерю Петсамо с никелевыми рудниками и выход к Ледовитому океану. Не будут ли предъявлены вскоре такого рода требования и к другому северному соседу?

Сомнения такого рода постарался развеять кадровый дипломат, посол Норвегии в Москве Р. Андворд. Менее чем за два года пребывания в незнакомой ему прежде стране, сумевший, как никто другой, быстро разобраться в истинной сущности политики Кремля и в аналитическом письме, направленном 13 марта 1943 года своему министру, позволивший себе утверждать следующее.

Во-первых, «даже в прошлом, когда отношения Советской России с иностранными государствами… характеризовались отнюдь не доверием и дружбой, каковыми, как можно предполагать, они будут после войны, она не проводила агрессивную империалистическую политику. Размеры этой страны, как и численность ее населения, в действительности, конечно, не требуют расширения ее территории за пределы, диктуемые историческими, расовыми и стратегическими интересами».

Во-вторых, «русская сторона захочет использовать свое влияние для достижения того, чтобы в странах, граничащих с Советским Союзом, к власти пришли круги, проявляющие понимание советской системы и в отношении которых можно было бы не опасаться, что они будут сотрудничать с врагами России».

В-третьих, «есть все основания полагать, что и здесь, в Советской России, постепенно, с развитием отношений (с Западом), почувствуют необходимость сотрудничества с внешним миром, прежде всего с нынешними союзниками, не только в военное время, но и после войны. Сталин, насколько мы знаем, вел линию за то, чтобы сделать Советскую Россию независимой от других стран. Если бы не было войны, то ему, по всей видимости, это бы удалось».

А затем Р. Андворд сделал единственно возможный, с его точки зрения, вывод: «Внешняя политика Советского Союза часто труднопонимаема и внушает страх и беспокойство. Но, как я уже пытался выразить выше, и в этой политике были определенные основные направления, порожденные желанием прежде всего обеспечить мир России, а также стабильные и мирные отношения с другими странами. После этой войны советское государство, следует полагать, станет политически крепким как внутренне, так и внешне, обладая всеми предпосылками для основанного на полном доверии сотрудничества с теми демократическими государствами, которые помогли ему в минуту несчастья. Я верю, что Советская Россия будет рада, не испытывая необходимости резкого разрыва со своим прошлым, стать, при определенных условиях, государством среди других государств»61.