Стальное зеркало - Анна Оуэн

— Вы слишком резки в выражениях. Мне не приходило в голову считать господина генерала сумасшедшим или подозревать его в издевательстве.

— Я прошу прощения, господин полковник.

— Давно вы здесь служите? — Не стоило его одергивать, теперь он будет внимательнее выбирать слова и не расскажет ничего интересного. Но адъютанты, говоря о начальстве, должны выбирать слова.

— C середины кампании, господин полковник.

— Давайте без чинов, Гуго. Расскажите что-нибудь, будьте любезны.

— Граф… через несколько недель после того, как я прибыл сюда, мне дали важное поручение: лично проверить состояние свиньи, имеющей пребывать в расположении пятого полка. Ну и состояние служб полка заодно. И доложить. Я, кипя от возмущения, выполнил распоряжение буквально — и даже составил отчет, где подробно описал состояние свиньи, ее новорожденных поросят, открытого загончика, где ее держали, мастерских, кузни, носа полкового священника… в общем, всего, вплоть до расположения чирьев у тех пятерых солдат, что умудрились этими украшениями обзавестись.

— Чем же вы были так возмущены? — усмехается де Рэ.

Забавный молодой человек. Может быть, предполагал, что, покинув родное поместье, больше этих свиней никогда не увидит, разве что на столе и приготовленными?

— Мне казалось, что состояние свиньи должно интересовать тех, кто собирается ее есть. А не командующего армией. А генерал после доклада отправил меня к интендантам, выяснять, как у нас обстоят дела с овощами. Про связь между чирьями и зеленью я догадался спросить сам. А про свинью понял через неделю, когда над загончиком навес поставили.

Я не взял бы его в порученцы, думает Габриэль. Столичные мальчики, начинающие ныть без тройной перины и свиты, вытирающей им сопли, бесполезны, но мальчики, желающие быть столичными и потому на лету забывающие все, что выучили дома — и притом не умеющие держать осанку… А ведь попасть в порученцы к де Рубо очень сложно, я уже слышал. Не всякий папаша, алчущий для сына карьеры, выдержит испытание очень странными вопросами касательно отношения чада к младшим братьям и умения собственноручно починить лошадиную упряжь. Теперь я, кажется, понимаю.

— Господин генерал совершенно прав. Военная служба нередко требует от нас возни в грязи. Вам стоит привыкнуть к этой мысли… но не забывать мыть руки. А что здесь произошло с беженцами?

— Они не совсем беженцы, — поморщился де Жилли. — Их выгнали. Выгнали из города. Вильгельмиан. Не всех, наверное. До нас добрались только простолюдины — а там ведь не только они были. Им предложили сменить веру, а когда они отказались, их просто выставили из города. Раздели, били. Человек десять убили совсем. Потом гнали еще полдороги до нас, дальше они уже сами добирались. Очень много хлопот было — раненые, избитые, дети опять же.

Вот, значит, как. Севернее эта история известна не в таком виде. Севернее изгнанных людей называют беженцами, испугавшимися погромов. Очень интересно. Марсельские католики все-таки редкостные мерзавцы, и воздать им по заслугам — долг и офицера, и верующего…

Песок, которым присыпан двор, слегка скрипит под сапогами. Я очень хотел бы знать, кто записал в беженцы людей, избитых и вышвырнутых вон после требования отказаться от своей веры…

— Вы их видели, я правильно понимаю?

— Я их встречал. Поехал осмотреть позиции — и мне доложили, что впереди поют. Те, что вышли на меня, двигались настоящей колонной, под псалмы. Детей несли, раненых. Я понял, кто это, потому что псалмы были ваши, а не наши. — На не слишком аккуратно выбритое широкое лицо набегает тень. Мальчик недурен собой, но до чего же показательна эта расхлябанность. Не менее выразительна, чем состояние свиньи какого-то полка.

— А что дальше?

— А дальше принимали, размещали, поили, кормили, лекарей собирали отовсюду. Потом понемногу отправили, кого в Арль, кого на север. Десятка три мужчин здесь остались, воевать.

— Меня удивляет, — О да, меня более чем удивляет! — что господин генерал не счел нужным немедленно наказать виновных.

— Он потом объяснил, что ждал чего-то такого, только хуже. Настоящего погрома. Если с городским ополчением считать, то мы до вашего подхода даже в численности марсельцам уступали. Конечно, ополчение в поле выводить смысла нет, но на стенах они стоять могут. Нас пытались подтолкнуть, чтобы мы пошли в атаку, в лоб. И разбили этот лоб о город. Господин генерал сразу так решил — и мы потом узнали, что не ошибся. Нас ждали.

Де Рэ отводит взгляд от молодого человека, созерцает двор как бы штаба. Здесь, должно быть, жил деревенский староста. Неплохо жил — все службы аккуратно подновлены, конюшня особенно хороша: кирпичная, крыта тесом. Из кухни-пристройки… нет, здесь кто-то побогаче жил, управляющий, что ли? — тянет горелым.

— Ополчение — ерунда, у нас здесь отлично обученная армия и любой солдат стоит десяти мастеровых с кольями. К тому же мне трудно поверить, что в Марселе нет людей, которые готовы открыть нам ворота. А если сейчас нет, нужно поискать и они найдутся, — нашлись же в Арле, и отнюдь не вильгельмиане. — Промедление может стоить жизни моим единоверцам. Мне это не нравится, Гуго.

— Это никому здесь не нравится. — Адъютант пожал плечами. — Но господин генерал считает, что Марсель нужно взять чисто — иначе его не имеет смысла брать вовсе.

Это я уже слышал, хотя у Гуго получилось изложить все гораздо короче, проще и четче. По крайней мере, манерой накручивать не пойми что на невесть что он еще не заразился, небезнадежен, значит… Не стоит ему показывать, до какой степени мне все это не нравится. Не поймет, а, скорее всего, и доложит. Но здесь придется что-то делать, и делать быстро, не дожидаясь прихода войск католической коалиции. Тогда мы не только не возьмем Марсель чисто, мы рискуем быть выбитыми на прежние позиции. А я обещал Ее Величеству, что ничего подобного не случится… но, кажется, я не учел господина генерала де Рубо и его нерешительность.

Габриэль протянул руку за флягой, свинтил крышку и сделал пару глотков, потом вернул светловолосому порученцу.

— Не отравлено, Гуго. Ваши братья по вере сочиняют о нас многое, но я не отравитель.

— Ваши братья по вере, граф, сочиняют о нас многое, но те, кто выгнал этих людей из города, мне не братья. — Неплохо. Живенько. Его можно расшевелить…

— Тогда почему вы не с нами? — Глупый вопрос, но я устал от того непотребства, что здесь называют военным советом; впрочем, пора прекращать разговор и вернуться к себе. Очень хочется умыться.

— Потому что я католик, — опять пожал плечами мальчик. — Если я не согласен со всякими подлецами, это не значит, что я согласен с Вильгельмом.