Белые одежды. Не хлебом единым - Владимир Дмитриевич Дудинцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что это у вас… товарищ эксперт? — спросил генерал, остановив сияющий взгляд на темно-лиловом желваке под глазом Федора Ивановича, подведенном тающей желтизной. — Заклеили бы. Могу вызвать медсестру…
— Боевая рана. Получена на посту, который доверен мне Кассианом Дамиановичем. Таких травм стесняться не приходится.
И они оба оскалились, беззвучно смеясь и не спуская друг с друга глаз. Сели в глубокие кресла друг против друга. Тоненький генерал занял лишь треть места в большом кресле, и это позволило ему косо раскинуться и ловко перебросить одну тонкую ногу через другую и положить руку на глянцевое голенище. Огромная шевелюра все время приковывала внимание, возвышалась над его страстной и загадочной худобой.
— Ну, какие у вас дела на фронте борьбы, товарищ завлабораторией? — спросил он. — Как там с наследством? Ничего не упустили?
— Кое-что упущено, — сказал Федор Иванович.
— А что такое? — Генерал выпрямился озабоченно.
— При обыске много пакетов с семенами попорчено и исчезло. Кассиан Дамианович был огорчен.
— Значит, что же получается: хоть и вредное учение, а ценности производит?
Федор Иванович счел нужным при этих словах измениться в лице и недоуменно посмотреть на генерала.
— Материальные ценности не утрачивают своей цены от перемены хозяина, — сказал он холодно и чуть с гневом. «Правая рука» была на страже позиций академика.
— Бывают упущения поважнее, — устало сказал генерал. — Вам академик говорил?
— Говорил. Какая-то, видно, сволочь предупредила. Между прочим, из знающих.
— Скоро подберем обоих. И того и другого. И сволочь подберем. Недолго им бегать.
И они замолчали. Генерал мял свое голенище, поглядывая на сидящего против него строгого, углубленного мыслителя. Потом коричневые веки его задрожали, он как бы прицелился.
— Федор Иванович, — вдруг заговорил он по-новому и притворно потянулся в кресле, — нам известно, что вы — непримиримый и знающий свое дело борец. Поэтому несколько удивляет расплывчатость вашего заключения. Правая рука академика, а где же на ней, хе-хе, когти? Где стальная мускулатура?
— На то она и правая, чтобы не бить мимо цели. Я привлечен в качестве эксперта. В этом качестве я не имею права давать ход эмоциям.
— Хм-м… Новая концепция экспертизы?
— Я знаю, что я действительно тот, кем меня должен был представить вам академик. И дорожу авторитетом, который помогает делу. Если я ударю, опровергнуть меня будет нелегко. Так, по крайней мере, было до сих пор. Вы же знаете, это я поднял всю историю с Троллейбусом…
— Это нам известно.
— Зачем же мне, ученому, который хочет быть полезным, сбиваться на путь выискивания мелких ошибок и приписывания мелочам неприсущего им значения? На путь пустых придирок…
— Простите, что вы называете пустыми придирками? — Ночь под бровями генерала несколько раз вспыхнула зарницами.
— Я дал объективное и неопровержимое заключение, и только так можно бороться с серьезным врагом. Враг будет только смеяться, если в простом студенческом фильме о делении клеток мы начнем искать опору чуждого мировоззрения. Оптические приборы, реактивы… Процесс преломляется линзами, фиксируется на пленке. Протекает вне нашего сознания, — Федор Иванович говорил мерно, словно диктуя генералу слова.
— Но там же тексты, тексты!
— Мы смотрели…
— Простите, кто это мы?
— Я подключил самых надежных сотрудников. Петра Леонидовича Варичева, Анну Богумиловну Побияхо. Задействовал этого, нового доцента из Москвы. Еще несколько человек из надежных. Мы собрались и несколько раз просмотрели фильм. В текстах только научные термины и дозировка веществ в растворах. Ни одного вывода. Типичное пособие для преподавания. Главное слово оставлено комментирующему профессору. Все зависит от того, кто будет интерпретатор.
— Но этим интерпретатором может быть враг!
— Согласен. Мы в экспертизе говорим не об интерпретаторе, который к фильму не приложен… А о том, что дано. Фильм — это средство. И как таковое он индифферентен. Безразличен.
— Значит, все в цели? Это вы хотите сказать? Цель оправдывает средства?
— Нет. Не хочу этого сказать. Средства настолько индифферентны, что им плевать и на цель, и на оправдание. Ведь вам не придет в голову обвинить руку, скажем, в хищении! Голова всему голова. Средство не тот объект, чтобы его оправдывать. Или обвинять. Печати преступного умысла на этом средстве нет. Как только появится печать умысла — тут и хватайте преступника. Это уже будет не средство, а преступное действие. Пленка попала к вам, и вы, товарищ генерал, стремитесь ее использовать как средство. В целях нашей общей борьбы — я сужу по вашим вопросам в постановлении. А пленка и тут, и в нашу сторону, тоже не хочет гнуться! Ни в сторону мичуринцев, ни в сторону вейсманистов-морганистов. «Хочу, — говорит, — быть сама по себе, вне вашей драки». Одно слово — индифферентна. Наш фильм отражает процесс, происходящий ежесекундно во всем живом мире. И в вашем теле, товарищ генерал. Деление живых клеток и зависимость этого процесса от условий обитания. Подтасовок здесь нет, все чисто, заявляю уверенно, как эксперт. Зачем фильм оказался у них, в этом…
— В этом кубле, — подсказал генерал.
— Да, зачем он оказался у них, что с ним хотели делать, — если вы располагаете данными, как вы сказали, вот это и выясняйте. Это задача следствия. Кубло — это, между прочим, термин академика. Бессмертный термин.
— Да, знаю. У нас бывали беседы с Кассианом Дамиановичем, не одна. Приходится встречаться. Глубокий ученый. Глубоко берет.
— Фильм этот, безусловно, является выдающимся достижением техники микрофильмирования. Обычно мы рассматриваем в микроскоп клетку уже убитую эфиром и окрашенную. В таком виде, как здесь, хромосомы я наблюдал впервые.
Федор Иванович сказал это, чтобы проверить информированность генерала о нем. И генерал сейчас же отреагировал.
— Мы располагаем данными, что вы видите эти хромосомы вторично, — сказал он вскользь.
Федор Иванович заметил про себя его профессиональную страсть
