Белые одежды. Не хлебом единым - Владимир Дмитриевич Дудинцев

глаза, изображающие неискреннюю сознательность. Ему легко было вспомнить и повторить знакомое выражение лица.

Все сидели как прибитые. Только Посошков тонко и грустно улыбался в сторону, рассматривая пальцы на изящной и сухой руке.

— А если не скажу… Если не скажу, получится, что прикрываю? Тем более в настоящий момент, когда привлечено такое пристальное внимание. Когда ведется следствие… Прямо не знаю, что и делать. Я откровенно вам скажу: мне не хотелось бы оказаться на месте Стригалева, как вы его тогда… Как мы с вами его на собрании… Возьмете вы это дело на себя, Петр Леонидович?

— Пока действует принесенная присутствующими присяга, ничего страшного нет, — сказал Варичев не очень уверенно.

— Петр Леонидович, необходимость взять на себя появится как раз тогда, когда кто-нибудь не выдержит и, разумеется, соблюдая необходимый такт…

— Какой уж тут такт… — Варичев, невесело усмехаясь, оглядел всех, задержал взгляд на неподвижном, окостеневшем Вонлярлярском. — Если кто из нас бросится опережать события, тут уж будет не до такта… Видите ли, Федор Иванович, мы все здесь — люди проверенные. В том смысле, что все — люди в возрасте, семейные… И до известной степени тертые. Сработались. Зря шум никто поднимать не стал бы. Привычный тонус жизни кто захочет ломать? Но вот эта промашка с пакетом… Эта секретность… Ваши резонные слова… Тут ситуация существенно меняется. Появляется элемент непредсказуемости…

— Надо нам вместе подумать… Я полагаю, мы сможем вернуть ситуацию в безопасные рамки. — Федор Иванович перестал таращиться и улыбнулся. — Мы ее спокойно вернем в русло. Я никогда не сел бы писать такое экспертное заключение в одиночку, не посоветовавшись со старшими коллегами, с четким кругом специалистов, испытанных мичуринцев… которых хорошо и давно знает академик Рядно.

Все вздохнули, зашевелились.

— И кроме того, надо посмотреть сам фильм. Если в нем и есть что-нибудь, представляющее опасность, мы должны, сохраняя равновесие…

— Башковитый мужик, — негромко пробасила Побияхо.

Все закивали. Посошков улыбнулся еще тоньше.

— Состав присутствующих, я вижу, примерно такой, каким бы мне и хотелось видеть… Если бы инициатива принадлежала мне. Словом, давайте продолжим просмотр. Я доложу вам кое-что по ходу. И затем попрошу помочь мне в формулировании объективной точки зрения. Поскольку я сам первый раз в жизни, волей обстоятельств, подведен к необходимости…

— Ну ты, Федор Иваныч, и дипломат же! — раскатилась рыком повеселевшая Побияхо.

— Давайте, пожалуйста, фильм, — деловито приказал Федор Иванович.

— Сначала, сначала! — ожили голоса.

— Давайте сначала. Перемотайте, пожалуйста…

Пленку перемотали, свет погас, и на экране задрожали первые кадры. Федор Иванович хорошо помнил лекцию Стригалева.

— Перед нами клетка… — начал он. — По-моему, чеснок. Аллиум сативум. Здесь мы видим то же, что и на учебных препаратах. Только клетка живая, окрашивать ее нельзя. Снимали без окраски… Видимо, манипулировали светом…

Началось деление клетки. Как только цикл закончился, все зашумели.

— Невероятно! — прошептал кто-то.

— Почему? — скромно спросил Посошков.

Потребовали остановить аппарат и показать деление еще раз. В молчании смотрели несколько минут, потом заспорили еще жарче.

— Чистая туфта! — бас Анны Богумиловны подавил все голоса. — Тише, сейчас нам Федор Иваныч скажет… Останови, останови аппарат!

Зажгли свет. Побагровевшая Побияхо подалась вперед:

— Скажи, Федор Иванович, я верю только тебе. Это фальшивка?

— Я так же знаю это, как и вы. Пожалуйста, говорите.

— По-моему, фальшивка. Чистой воды туфта.

— Только, пожалуйста, Анна Богумиловна, аргументируйте. Конечно, лагерное слово «туфта» там поймут, но мы же ученые! Мне же заключение писать. Хоть подпись и будет моя, это наше общее дело.

— Правда, я видела когда-то в Москве в одной лаборатории, как снимали развитие зародыша в курином яйце. Засняли, как бьется сердце… Но весь процесс деления клетки, чтоб так четко… Такого не может быть. Обман. — Побияхо даже отвернулась.

— Позвольте. — Варичев налег на стол, поднял два толстых пальца и, соединив их в щепоть, показал: — Это же, Федор Иванович, вот какая структура. Это же микро… микроструктура! Что-то не верится.

— Почему? — спокойно проговорил Федор Иванович. — Техника микрофильмирования ушла сейчас далеко. Этим занимались еще до войны. Между прочим, в подвале нашего факультетского корпуса стоит трофейный аппарат «Сименс». На нем можно делать такие штуки. Я не уверен, что сразу получится, тут вся сложность в том, чтобы получить культуру клетки. Выделить живую. И среду надо подобрать. Сразу не выйдет, но в принципе…

— А как вы поместите клетку под объектив? — спросил Вонлярлярский не без превосходства. — Как она будет там, ин витро, отправлять свои функции? Должен же быть непрерывный обмен!

— Вот-вот. Именно! — сказал кто-то.

— Да, да, — негромко подтвердили несколько человек.

— Все дело в составе среды и в культуре, — проговорил Федор Иванович. — Вы должны знать эту технику, Стефан Игнатьевич. На предметное стекло кладете два стеклянных капилляра. На них покровное стекло. Закрепляете по углам капельками воска. Под стекло пипеткой пускаете ваш раствор. С другой стороны подтягиваете жидкость фильтровальной бумажкой. Создается непрерывный ток. Вот только жидкость эту — с нею нужны эксперименты. И конечно, сама культура — это тонкое дело.

— А ведь точно, там, в подвале, стоит эта трофейная бандура, — сказал кто-то из профессоров. — Пылится. Я все думал, что это сверлильный станок.

— Давайте еще раз посмотрим! — подал голос московский доцент.

Свет погас, и на экране опять зашевелились серо-голубые прозрачные пальцы. Почти весь экран заняла одна гигантская клетка с двойным набором хромосом. Побияхо сразу заметила непорядок:

— Федор Иванович, что это она? Вот опять… Что это?

— Экспериментатор взял пипеткой слабый раствор колхицина и пустил под стекло. Самую малость…

— Вот, вот! — заревела Побияхо радостно. — Во-от, хо-хо! Начинается вейсманизм-морганизм! Теперь все понятно. Во-от! О!

Ее поддержали еще несколько голосов.

Клетки на экране отчетливо удваивались одна за другой. Потом стали распадаться. Мелькнул какой-то иностранный текст, и аппарат остановился. Вспыхнул свет.

— Да-а! — сказала Побияхо, оглядывая всех. — Пиши, Федор Иваныч. Вражеская стряпня!

— Вы, Анна Богумиловна, в данную минуту говорите не как ученый, — отчетливо послышался сквозь шум немного надтреснутый голос академика Посошкова. — Разве вейсманизм-морганизм может быть заснят на пленку? Это ложное учение, коренящееся в головах буржуазных схоластов. Оно может быть изложено в тексте, в комментариях к кадрам. А здесь таких комментариев нет. Перед нами удачно снятая делящаяся клетка чеснока. Сначала делилась нормально, потом попала под действие колхицинового раствора. И чеснок, и безвременник, из которого получают колхицин, существуют в природе, ваши обвинения к ним адресовать нельзя. И встреча одного с другим в природных условиях не исключена.

— Но колхицин!

— Это алкалоид. Его получают из луковиц безвременника. То есть колхикума. Как никотин из табака. Эксперименты… с колхицином могут ставить и противники вейсманизма-морганизма…

— Если найдутся такие храбрецы… — сказал кто-то