Темный карнавал - Рэй Брэдбери

Нелепая фраза засела в мозгу. Рассудок в ужасе отшатывался от нее и снова возвращался. Доктор и не подозревал, как жестоки порой бывали его шуточки.

– Доктор, – прошептал Чарльз, он лежал вытянувшись и был очень бледен. – Моя рука больше мне не принадлежит. Сегодня утром она стала чем-то другим. Доктор, пожалуйста, сделайте ее, как раньше.

Доктор натянуто улыбнулся и погладил его руку.

– Мне это нравится, сынок. У тебя всего лишь лихорадка, и ты бредишь.

– О доктор, доктор, она же стала совсем другой, – всхлипнул Чарльз, с жалостью сжимая здоровой рукой другую, бледную, не принадлежащую ему. – Это же правда!

Доктор усмехнулся.

– Я дам тебе розовую пилюлю, и все пройдет. – Он впихнул ему в рот таблетку. – Глотай!

– Это сделает мою руку прежней, и она снова станет моей?

– Да-да.

В доме было тихо. Доктор уезжал по спускающейся с холма дороге под тихим голубым сентябрьским небом. Где-то далеко на кухне тикали часы.

Чарльз лежал и смотрел на руку. Она не становилась прежней. Она так и оставалась чем-то инородным.

За окном поднялся ветер и швырял сорванные листья в холодное стекло.

В четыре часа стала меняться и его другая рука. Похоже, начиналась лихорадка. Рука пульсировала и медленно, клеточка за клеточкой, менялась. Биения руки были, как биения горячего сердца.

Ногти посинели, потом покраснели. Изменения происходили в течение часа без малого, потом все кончилось, и рука опять выглядела, как обычно. Хотя и не совсем. Рука больше ему не принадлежала.

Он долго лежал, охваченный ужасом, а потом вдруг крепко уснул.

В шесть часов пришла мама и принесла бульон. Он к нему не притронулся.

– У меня нет рук, – сказал он и закрыл глаза.

– Твои руки в полном порядке, – успокоила мама.

– Нет, – настаивал он. – У меня больше нет рук. Мне кажется, что остались лишь обрубки. О мама, держи, держи меня, я боюсь!

Она накормила сына с ложечки, как в детстве.

– Мама, – попросил он. – Позови опять доктора. Мне очень плохо.

– Доктор придет сегодня в восемь вечера, – ответила она и вышла.

В семь часов дом погрузился в сумерки. Чарльз сидел в постели, когда почувствовал, как что-то происходит сначала с одной ногой, а потом и с другой.

– Мама! Иди скорее сюда! – отчаянно закричал он. Но когда мать пришла, все уже прошло. Мать ушла наверх. Он лежал тихо, а ноги его продолжали пульсировать, стали горячими и покраснели. Казалось, в комнате стало жарко от этих горячечных изменений. Сильный жар поднимался от кончиков пальцев до щиколоток, а затем и до колен.

– Можно войти? – Доктор стоял в дверях, улыбаясь.

– Доктор! – воскликнул Чарльз. – Быстрее откиньте одеяло!

Доктор не спеша поднял одеяло.

– Ну вот. Ты цел и невредим, хотя и потеешь. Небольшая лихорадка, я же тебе говорил, чтобы ты не вертелся, негодный мальчишка! – Он ущипнул его за влажную розовую щеку. – Пилюли помогли? Рука вернулась к тебе?

– Нет же. То же самое случилось с другой моей рукой и ногами!

– Ну-ну. Нужно дать тебе еще три пилюли, по одной на каждую ногу и одну – на другую руку, не так ли, мой маленький пациент? – засмеялся доктор.

– А они мне помогут? Пожалуйста, скажите, что у меня!

– Небольшой приступ скарлатины, осложненный легкой простудой.

– Во мне сидит микроб? Да еще размножается?

– Да.

– А вы уверены, что это скарлатина? Вы не делали никаких анализов.

– Я определяю скарлатину сразу, когда с ней сталкиваюсь, – сдержанно, но авторитетно ответил доктор, проверяя у мальчика пульс.

Чарльз тихо лежал, пока доктор укладывал свой скрипучий черный саквояж. Потом глаза его на мгновение вспыхнули. Он что-то вспомнил. В тишине голос мальчика прозвучал вяло и слабо.

– Однажды я читал книгу. Там говорилось об окаменевших деревьях, о древесине, превращающейся в камень. Как деревья падали и гнили, а в них попадали минералы. Они пропитывали деревья, и те внешне оставались такими же, как были, но внутри были камнем.

Он умолк. В тихой теплой комнате слышно было его дыхание.

– Ну? – спросил доктор.

– Я думал, – откликнулся Чарльз спустя некоторое время. Микробы могут вырасти? На уроках биологии нам рассказывали об одноклеточных животных: амебах и им подобных. Миллион лет назад они группировались до тех пор, пока не образовалось скопище клеток, давшее начало первому телу. Клеток объединялось все больше и больше, их колонии росли и в конце концов вырастали в рыбу и даже в человека. Все мы – ни что иное, как скопище клеток, которые решили объединиться, чтоб помочь друг другу выжить. Это правда?

Чарльз облизал пересохшие губы.

– К чему ты это все рассказываешь? – Доктор склонился над ним.

– Мне нужно было вам это рассказать, доктор, просто необходимо! – воскликнул мальчик. – Что произойдет, вы только представьте, пожалуйста, представьте, если, как когда-то давным-давно, множество микробов соберутся вместе и решат объединиться? А затем размножатся и еще раз размножатся…

Его бледные руки, лежащие на груди, едва заметно двигались к горлу.

– И решат захватить человека?

– Захватить человека! – закричал Чарльз. – Да, превратиться в человека. В меня, в мои руки и ноги! Что, если болезнь знает, как убить человека, а потом жить после него?

Он завопил.

Руки вцепились в горло.

Доктор с криком ринулся к нему.

В девять часов родители провожали доктора к машине. Несколько минут они разговаривали на холодом ночном ветру.

– Обязательно следите за ним, чтобы руки у него были вытянуты вдоль тела, – говорил доктор, беря протянутый саквояж. – Я не хочу, чтобы он себя поранил.

– Доктор, он выздоровеет? – На мгновение мать схватила его за руку.

Он погладил ее по плечу.

– Разве я не был вашим семейным врачом тридцать лет? У него лихорадка, а от нее – галлюцинации.

– А те синяки на горле? Он ведь чуть не задушил себя.

– Только следите, чтоб он лежал вытянув руки, и утром он будет здоров.

Машина покатилась вниз по дороге, в сентябрьскую мглу. В три ночи Чарльз все еще не спал. Он лежал на влажных простынях в своей маленькой темной комнате, и ему было очень жарко. Он больше не чувствовал ни рук, ни ног, да и все тело начинало изменять ему. Оцепенелый и неподвижный, он лежал, уставясь в широкий белый потолок. Ночью он бился и кричал, мать несколько раз приходила, чтобы сменить мокрое полотенце у него на лбу. Потом больной ослаб и охрип, обессиленно затих и лежал, вытянув руки по швам. Он чувствовал, как меняется его организм, перемещаются органы, легкие как будто охвачены синим спиртовым пламенем. На стенах комнаты плясали отблески огня, всю ночь горевшего в камине.