Лунный свет - Дженн Беннетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только на следующий день, когда я проспала десять часов благодаря лекарствам, которые мне вкололи в отделении неотложной помощи, до меня стало доходить, что же, собственно, произошло. Тетя Мона провела ночь рядом со мной, уснув рядом на моей кровати, а когда я проснулась, дома уже был дедушка – после звонка Моны его прямо ночью привез Кэсс, так что всю эту историю он уже слышал из ее уст. Хьюго был на удивление спокоен. Не проронил ни слова ни об опере, ни о том, как мы оказались там с Дэниэлом. А когда я попыталась объяснить, не стал даже слушать. Сказал, что это неважно.
– Я тебя подвел, – сказал дедушка на кухне, когда я спустилась вниз.
Он стоял, прислонясь к стойке и сложив на груди руки. Мона сидела рядом со мной за кухонным столом.
– Что? Конечно же нет! – сказала я, затягивая поясок халата. – Просто выдался неудачный вечер. Это вполне могло бы случиться и при тебе. Я в полном порядке.
– Ни в каком ты не в порядке. Я подал тебе плохой пример. Постоянно игнорировал проблемы со сном, но теперь пришло время с этим что-то делать.
– Эй, а у меня вообще есть право голоса? Это все-таки мой организм.
– И мои дурные гены. Ты что, в самом деле собираешься пойти по стопам Лили, не обращая внимания на проблемы со здоровьем в надежде, что они пройдут сами собой? Чтобы в конечном счете умереть в отделении неотложной помощи?
– В тот момент она не знала, что беременна! – сказала я, внезапно разозлившись на него за то, что он приплел маму.
– Расскажи ей, Мона. Пусть узнает, как все было на самом деле, а то та сказочная, романтическая версия событий ей больше ни к чему.
Я в замешательстве посмотрела на Мону:
– Что он такое говорит?
Она тяжело вздохнула и ответила:
– Мама знала, что беременна во второй раз.
– Что? Ничего подобного! Она думала, это пищевое отравление. Я знаю! Я сама там была!
Это было самое яркое воспоминание о ней – воспоминание о той ночи, когда все пошло наперекосяк. Порой я боялась, что оно затмит собой все остальные, и в такие моменты ужасно жалела, что в тот роковой момент была с ней. Уж лучше бы ушла ночевать к подруге, оказалась в квартире миссис Пэтти, в ресторанчике… да где угодно, но только не там. И от этого чувствовала себя виноватой.
– О беременности она узнала за несколько недель до смерти и поделилась со мной.
Накладные ресницы, в которых Мона щеголяла минувшим вечером, стали отклеиваться, макияж потек.
– К врачу идти отказывалась. Кто отец ребенка, доподлинно не знала, поэтому сохранять его не планировала, но подозревала, что с ней что-то не так, потому что у нее постоянно…
Мона взглянула на дедушку, но тот только махнул рукой, разрешая ей продолжать:
– Я это слышал и раньше. Теперь пусть послушает она.
– … потому что у нее постоянно шла кровь и она плохо себя чувствовала. Думала, что у нее случится выкидыш. Мы из-за этого здорово ссорились. Меня бесило, что она ничего не хотела предпринимать. Я без конца говорила ей поберечься и пойти к врачу.
– Что? – спросила я, не в состоянии прийти в себя от изумления.
Это никак не соответствовало моим собственным воспоминаниям.
– Но почему она не обратилась за помощью?
Мона медленно покачала головой:
– Насколько я понимаю, она просто тянула время. Думаю, надеялась, что проблема решится сама собой – у нее случится выкидыш, и тогда больше не надо будет ничего делать. И отказывалась принимать какие-либо решения. Ты знаешь, как я любила твою маму… и как люблю сейчас. Но она была не идеал. Когда нужно, могла найти в себе храбрость, но в основном забивалась в угол и, прежде чем что-то сделать, тянула до последнего. А в тот раз слишком заждалась.
Я уставилась на Мону, вытирая непослушные слезы:
– Она могла остаться в живых?
– Этого нам никогда не узнать, – сказал дедушка, в его глазах плескалось волнение. – Мона рассказала мне об этом несколько месяцев назад, вскоре после смерти бабушки. Не уверен, что у меня есть ответы, от которых кому-то из нас станет лучше, но зато знаю одну вещь, которая вселяет в меня надежду.
– Что ты имеешь в виду? – спросила я.
– У тебя есть все шансы сделать совсем другой выбор.
Я немного всплакнула. Мона прижимала меня к себе, и я, чувствуя на себе объятие ее рук, думала о ее беременности, о том, как она проходит все эти обследования, выполняет предписания врачей, встречается с адвокатами, строит с Леоном совместные планы… словом, обращается за помощью. Делает все то, что отказывалась делать мама. Возможно, у меня остались столь смутные воспоминания о ней потому, что мной в основном занималась Мона. Возможно, Мона больше была мне матерью, чем Лили Линдберг.
И я, возможно, маму за это простила.
– Ладно, – твердо сказала я, вдоволь наплакавшись и настрадавшись, – ведите меня к врачу.
Дедушка встал, отошел от стойки, опираясь на свою палку для ходьбы, и удовлетворенно взглянул на меня:
– Вот и замечательно, а то я уже позвонил доктору Коваль. Она ждет нас у себя в кабинете через полчаса.
Мы втроем набились в машину Моны и все вместе поехали туда. Я рассказала врачу все. О дедушкином диагнозе. О моих симптомах, которые после маминой смерти становились все хуже, особенно когда я начала работать в «Каскадии». Доктор Коваль задала мне целую кучу вопросов, заставила заполнить письменный тест на проблемы со сном и сделала приличный забор крови. После чего позвонила какой-то коллеге в городе и попросила оказать ей услугу.
На следующий день я позвонила в отель и сообщила, что мне придется на несколько дней взять непредвиденный отпуск. А вечером мы с дедушкой и тетей Моной уже переступили порог Клиники сна Вашингтонского университета. Специалисты там оказались сама доброта. Они провели комплексное исследование моего сна, на всю ночь подключив к аппаратам с проводами, чтобы проследить, как я буду спать. Я думала, что не смогу уснуть в лаборатории, но потом удивилась самой себе. На следующее утро мне пришлось пройти множественный тест латенции ко сну.
