Галактический штрафбат. Смертники Звездных войн - Николай Бахрошин

Осин недолго думая сменил свою легкую, техническую броню на тяжелую, пехотную и присоединился к пластунам. Сказал коротко: „Один леший, с кем отступать, все равно укрепрайон не удержится, это видно!“

Он хорошо воевал, хотя и не пехотинец. „Чувствуется, что кадровый, военная косточка. Как будто в броне родился…“ — рассуждали между собой казаки.

Командир сотни, мешковатый хорунжий Абрамов, сначала даже напрягся при его появлении. „Еще бы — сотник-то по званию старше! А ну как пошлет куда подальше…“ — ухмылялись в усы старослужащие. Потом ничего, отошел, сам начал советоваться с танкистом. Увидел, что тот не мешает ему командовать, не лезет с непрошеными советами, понимает — командир есть командир, несмотря на погоны.

Алешка слышал, уже к вечеру Абрамов предложил сотнику временно принять их первый взвод вместо убитого подхорунжего Васнеца. Танкист согласился. Стал, таким образом, Алешкиным непосредственным начальством.

„Кадровая выучка, оно конечно… Эти и командовать могут, и подчиняться умеют…“

— Не дрейфь, пехота, не из таких болот вылезали! — это Осин теперь часто приговаривал. У него это звучало весело и не обидно, хотя слово „пехота“ сотник нарочито выделял голосом.

Да, танкист Алешке сразу понравился. У него так бывает иногда — понравится человек, аж глаза щиплет от удовольствия. Все в нем нравится, как говорит, как двигается, как смотрит. Люди вообще хорошие, просто жизнь такая, что делает из них плохих, давно уже понял Алешка. Из кого-то делает, а кто-то покрепче, держится.

Даже батя, дундук дундуком, и тот говорил после третьей — четвертой стопки: „Люди, малый, всегда хотят слишком много. Столько всего хотят, что им и жить некогда, только добиваться, добиваться, истекать завистью друг на друга. Кабы не зависть, и жили бы легче, и, глядишь, умирали бы веселее…“

Не совсем про то, но тоже подходит.

Исподтишка наблюдая за сотником, Алешка даже решил про себя, что тот похож на девочку, которую он тайно любил с девятого по одиннадцатый класс. Такое же смуглое гладкое лицо с широкими скулами, яркие пятна румянца на щеках, темные завитки волос… Не совсем такое, но ведь по-мужски похож, как мужчина бывает похож на женщину. Сразу не определить, в чем сходство, только чувствуешь, что оно есть… Ничего такого, конечно, никаких этих голубых извращений! И в мыслях не имел! Это у штатовцев пидерасты да лесбиянки всем заправляют, а ему, исконному казаку, грех думать про эту пакость… Просто похож.

А что? Именно таким, как молодой сотник Осин, Алешка и хотел стать. Когда, несмотря на батины сжатые кулаки, записался в армию добровольцем, отказавшись от отсрочки, что давали в их оборонных цехах. Резким, легким, веселым, и при этом — герой! Если повезет, можно и в офицеры выскочить, на фронте это быстро делается, рассуждал, помнится, он. Вот вернется домой офицером и кавалером — какой такой батя будет на него кулаком стучать? Ведь не только по столу лупит! Батя, старый черт, вислоусый мерин, часто норовит и в лоб закатать. А ручища у него — не приведи господи, хоть и возраст. Всю жизнь с железом — пальцы, как клещи стальные, никакой бронеперчатки не надо. Даст раза — и все ночное небо перед глазами! И попробуй, скажи чего поперек! Еще наварит раза — другого.

А он, Алешка, между прочим, тоже Хабаров, у него тоже характер, а не кисель с клюквой!

Когда Абрамов начал выкликать двух добровольцев, остаться в „супе“ надзирать за работой скорострельной механики, Осин сразу сказал, мол, он танкист, он эти катапульты знает, как собственные сапоги, ему и оставаться. Алешку в этот момент словно в спину толкнуло: „Я, я, я! Разрешите мне тоже, господин хорунжий?!“

Успел вызваться первым. Добровольцы есть добровольцы, у пластунов так положено — успел назваться груздем, значит, полезай в кузов. Хотя Абрамов косился на него с некоторым сомнением.

— Что сотник, берете хлопца? — спрашивал командир сотни с долей нерешительности в голосе. — Парнишка ничего вроде… Молодой, правда, недавно из пополнения, неопытный еще… Но хороший хлопец, ничего не могу сказать…

— Раз хороший, как не взять? — легко согласился танкист. — А молодой, значит, на ногу легкий, это кстати. Драпать придется быстро и не оглядываясь. Так, боец? — это уже Алешке.

— Рад стараться, ваше благородие! — бухнул Хабаров.

Сам тут же сообразил, как глупо брякнул. „Не в такт, не в лад, поцелуй корове жопу!“ — как батя любил говорить. Получается, что рад стараться он задать деру…

Окружающие казаки откровенно заржали. Алешка почувствовал, что щеки стали краснее свеклы. „Борщ — свекольник, — почему-то крутанулось в мозгах, — огненно — горячий борщ…“

Сотник тоже усмехнулся и покрутил головой:

— Ну, казак, драпать мы с тобой пока погодим. Нам с тобой еще здесь продержаться надо. Нам еще штатовцев встретить да принять по-свойски…

— Когда вернетесь, сразу пишу представление на медаль, — добавил хорунжий. — Ну, а не вернетесь… тоже пишу!

— А как же! Медаль — обязательно. Медаль нам из себя вынь да сюда положь, — небрежно ответил сотник.

Про медаль хорунжий сказал скорее для Алешки. Парень так и понял, и все это поняли. Что сотнику, трижды кавалеру Георгия, какая-то медаль? А вот у него, Алешки, первая награда будет, пусть батя зенки-то выпучит…

— Ладно, до медалей еще дожить надо, так, казак?

— Так точно! — по-уставному гаркнул Алешка, все еще не остыв от смущения.

Да, в тот момент он думал о предстоящей медали, как вернется домой, начистив ее до блеска. Думал, как будет здорово стать героем на глазах у этого симпатичного офицера, который старше всего ничего. Может, они даже подружатся…

Вот о чем он точно не думал тогда — каково будет сидеть в полутемном бункере, слушать бесконечную трескотню пулеметов и чувствовать, как вздрагивают стены и потолок от разрывов. Пересчитывать через смотровые щели перебегающие фигурки вражьей бронепехоты.

Обычные вроде бы солдаты, видел он. И броня почти такая же, с горбами энергосистемы… Даже трудно представить, что все эти люди собрались под высоткой, чтобы его убить…

Их двоих… Рядового Алексея Хабарова и сотника Евгения Осина…

Планета Казачок. 9 ноября 2189 г.

САУП на оборонительных позициях пластунов.

13 часов 04 минуты.

В сущности, Евгений подспудно ждал чего-то такого. Неприятного сюрприза, этакой неожиданной вводной, что постоянно подкидываются в бою. Какой-нибудь пакости, другими словами.

Слишком гладко все шло, слишком правильно. В точности, как в учебнике по тактике, раздел „Отступление пехотного подразделения под прикрытием системного автоматического укрепленного пункта“.

Черт бы ее подрал, эту пехтуру! Тоже — своя тактика, ее мать! — злился он про себя. Высокое искусство землеройных червей…

Сам понимал, что злится напрасно. Глупо злится, совсем по-детски, как ребенок обижается на ударивший его угол. Но ничего не мог с собой поделать.

Нет, были бы здесь его танки, он бы знал, как себя вести. Скорость, маневр, искрящие нервы, пульсирующие в такт системам залпового огня, — все привычно, близко и понятно. А тут сиди в этом пласто — бетонном склепе, ковыряй по мелочам заедающую автоматику и жди у моря погоды. И это называется бой?

И вроде бы все в порядке — и сотня отошла без потерь, и вражеская пехота увязла под высотой. Еще немного, чуть — чуть подержаться, и самим можно будет эвакуироваться. А все равно кажется — чего-то не предусмотрел, не додумал, где-то опасность, о которой он даже не подозревает.

Состояние: „не в свои сани не садись, танкист“? Может, и так…

В конце концов штатовцы подогнали „лапоть“ (сообразили, наконец, олухи!) и начали атаку по всем правилам.

Боекомплекта танк не жалел, сандалил без перерыва, только вздрагивал над головой многослойный бетон, армированный сверхпрочным пластиком. „Еще бы ему не пулять, словно на учениях, когда ни одного „батыра“ поблизости!“ — негодовал сотник. „Верного“ бы сюда!

На форсаже на прямую наводку — посмотрели бы, какая утка летает хвостом вперед…

„С другой стороны, хоть и „лапоть“, вражина, а показал пехтуре, как надо атаковать!“ — мелькнула не совсем уместная мысль. Подумал и сам себе усмехнулся. Профессиональная гордость, не иначе…

Теперь наблюдать за вражеской пехотой стало проблематично, все выносные визоры залпы „лангуста“ посшибали, как консервные банки. Экраны наружного наблюдения один за другим сменили изображение на мутную рябь. К смотровым щелям тоже не сунешься, языки плазмы и осколки металла попадали внутрь даже сквозь узкие прорези, певуче чиркая по бетону. Впрочем, осколки в тяжелой броне пластунов не страшны. Да и нечего глазеть! Дело людей — чтобы механизмы работали, а этим плевать на все — строчат очередями, как вышивают…