Царица Пальмиры - Бертрис Смолл

Через мгновение пристыженные мужчины медленно вышли вперед. Они вернули мертвым все, что взяли у них.

Зенобия снова заговорила.

— Скажите Гаю Цицерону, что мне нужно шесть медных монет. Харон не станет переправлять их через Стикс без платы.

Один из легионеров отделился от толпы и побежал искать Гая Цицерона. Вернувшись несколько минут спустя, он вежливо поклонился Зенобии и передал ей монеты. Она вложила по одной монете в зубы каждого из трупов. Вдруг легионер оказался рядом с ней.

— Я буду считать честью, если вы позволите мне помочь вам опустить тела в могилы и прикрыть их землей, ваше величество, — сказал он.

Их глаза встретились, и она была тронута, увидев в его взгляде искреннее сочувствие — не к ее бедственному положению, а к тому горю, которое, как он знал, она должна была испытывать, стоя над телами своих павших товарищей. Она милостиво приняла его помощь.

Наконец, задача выполнена, и Зенобия вознесла про себя молитвы богам за Руфа Курия и воинов-бедави, которые пали, защищая ее. Вдруг рядом с ней оказался Гай Цицерон. Он мягко взял ее за руку и повел в уединенное место. Не говоря ни слова, он вручил ей льняную тунику и отвернулся, пока она переодевалась.

— Я потеряла в реке сандалии, — тих сказала она.

— Я попытаюсь найти для вас пару, — пообещал он. — Вы голодны?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, только ужасно устала. Гай Цицерон. Я что-то вдруг ужасно устала.

— Мы будем стоять здесь лагерем до наступления ночи, ваше величество. Вы можете поспать. Никто не причинит вам вреда, пока вы находитесь под моим попечением.

— Где вы хотите меня устроить? — спросила она его без всякого выражения.

— Здесь будет неплохо, — ответил он, — но прежде, чем вы ляжете отдыхать, мне хотелось бы поговорить с вами. Я привез вам послание от старого друга из Рима.

— У меня нет друзей в Риме, — ответила она.

— Я говорю о Марке Александре Бритайне, — сказал Гай Цицерон.

— Не нужно! — последовал резкий ответ. — Я не желаю слышать даже его имя, центурион.

— Он не предавал вас, ваше величество. Зенобия посмотрела прямо в лицо Гаю Цицерону.

— Римляне всегда предают тех, кто доверяет им. Я — ваша пленница, однако, полагаю, не обязана слушать приятную ложь, которую вам велели передать мне. Я никогда не прощу Марка. Никогда! А теперь больше не говорите мне об этом!

Ее голос был сильным и ровным, однако он услышал в нем срывающиеся нотки и увидел в глазах ужасающее страдание. Она была готова расплакаться и изо всех сил сдерживала слезы. Пристыженный, он опустил взгляд.

— Будет так, как вы пожелаете, ваше величество, — сказал он и удалился.

Зенобия завернулась в длинный красный плащ и легла на землю, свернувшись калачиком. Она начала в деталях разбирать случившееся. Ее попытка бежать от римлян и получить помощь со стороны персов провалилась. А ведь она была так близка к успеху!

Из-под прикрытых век она осмотрела берег реки, взвешивая возможность бегства. Рыбак уже уплыл далеко, а река широка. Однако, возможно, ей удастся переплыть ее. А если и не удастся, то по крайней мере римляне лишатся заложницы, которую они могут предъявить Вабе и городу. Но, к ее огромной досаде. Гай Цицерон установил пикеты. Она сдержала проклятие, которое готово было сорваться с ее губ, вздохнула и настроилась на сон.

Когда она проснулась, небо над ней было расцвечено полосами золотого, персикового и бледно-лилового цвета. Узкие перистые бледно-розовые облака по краям стали темно-пурпурными. До нее доносились тихие звуки: это река плескалась о берег. На короткое мгновение она испытала чувство невероятного умиротворения. Однако потом чувство реальности вернулось к ней, и она вспомнила, что произошло. Дул легкий ветерок, а вместе с его дуновениями до нее доносился запах жареного мяса ягненка. В желудке заурчало, и с легкой улыбкой она осознала, что голодна. Не мудрено, в течение нескольких дней она не ела ничего, кроме нескольких фиг и фиников, Она медленно встала, потянулась, широко раскинула руки и на мгновение напрягла мускулы, а потом снова расслабилась. Стряхнув со своего длинного плаща песок, она пошла вдоль реки в поисках костра, на котором готовили пищу. Ей не пришлось идти далеко. Она с царственным видом приняла из рук легионера, назначенного поваром, оловянное блюдо с двумя порциями дымящегося кебаба — шашлыка из мяса ягненка. Куски мяса были нанизаны на очищенные прутики и пересыпаны маленькими луковицами и ломтиками сладкого зеленого перца.

— Не желаете ли вина, ваше величество?

— Это привилегия моего звания. Гай Цицерон? Уголки его губ приподнялись в легкой улыбке.

— Может быть, — ответил он, протягивая ей оловянную чашу. На мгновение она заколебалась, но потом взяла у него чашу и поблагодарила кивком головы.

— Вам составить компанию? — не унимался он.

— Нет! — коротко бросила она, не потрудившись даже обернуться. Он вздохнул. Какая жалость, подумал он. Ее общество доставило бы ему большое удовольствие. Она очень красива и, кроме того, пользовалась репутацией интеллигентной и остроумной женщины. Однако он мог ее понять. Ее положение едва ли можно назвать приятным. Зенобия Пальмирская никогда прежде не бывала побежденной, а поражение всегда неприятно. Но ее пленение послужит по крайней мере одной благой цели. Пальмирцы, вне всякого сомнения, капитулируют, как только узнают, что их царица попала в руки императора. Лицо Гая Цицерона нахмурилось. Не приходилось сомневаться, что Аврелиан собирался сделать с Зенобией. С того самого дня, когда император прибыл к воротам Пальмиры, он стал вести себя словно мальчик. Он никак не мог остановиться и безостановочно говорил о ней. Не было сомнения, он влюбился в нее по уши, а Аврелиан не из тех мужчин, которые способны отказаться от женщины, захватившей их воображение.

Вскоре после захода солнца они покинули берег Евфрата и начали свое возвращение на запад, в Пальмиру, по тому же самому пути, по которому шли три последних дня. Зенобия стоически сидела на своем верблюде и не жаловалась на высокую скорость, заданную Гаем Цицероном, который решил привезти императору свою пленницу как можно быстрее. Всегда оставался шанс, что бедави узнают о ее пленении и попытаются спасти ее.

Когда они ехали по пустыне, потрясение от всего пережитого начало, наконец, проникать в самую ее душу. Почему же боги столь жестоко оставили ее в тот час, когда она больше всего нуждалась в их помощи? Как она сообщит Делиции и ее детям о смерти Руфа Курия? И что будет с семьями погибших воинов-бедави? Сколько вдов и сирот останется? Да будут прокляты римляне! Да будут прокляты они все! Да, все, и даже Марк, который предал ее! Как же она ненавидела их, и ненависть была первым чувством, которое она ощущала, когда, подобно птице-фениксу, начала подниматься из пепла своего первого поражения.