Несгибаемый (СИ) - Агекян Марина Смбатовна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот теперь он привел ее в грандиозную, невероятных размеров гостиную, которая плавно перетекала в спальню. Но не богатое убранство или красота апартаментов поразили ее.
Посреди комнаты стоял удивительно красивый белый на трех ножках рояль с открытой крышкой!
Клэр замерла от восхищения.
— О, — прошептала она, сперва не веря своим глазам, а потом медленно подошла к роялю и коснулась холодной гладко отполированной поверхности инструмента. Такого красивого, что захватывало дух. — Какой… Он прекрасен!
Подняв голову, Клэр посмотрела на застывшего у порога Эрика, который внимательно наблюдал за ней. И внезапно поняла, что этого рояля здесь раньше не было.
— Тебе нравится? — спросил он, прислонившись плечом к косяку двери и скрестив руки на широкой груди.
Клэр была рада тому, что его рана заживала, так что уже почти не было нужды менять повязки. Ничто теперь не стесняло его движений, от которых напряженные мышцы обозначились под натянутой тканью сюртука. Он полностью пришел в себя после ранения. И всё же, сейчас ее захватило нечто совсем другое.
— Очень, — проговорила она, проведя рукой по крышке, под которой скрывались клавиши. — Откуда он здесь?
Он все смотрел на нее, тревожа ей душу, заставляя задыхаться от силы своего взгляда. Его серо-голубые глаза потемнели, он не пошевелился, продолжая наблюдать за ней.
— Я заказывал его для тебя.
Вероятно, из Вены. Когда купил еще и билеты. Но никогда не собирался рассказывать ей об этом. Как и о том, что купил ей рояль. Боже, она бы никогда не узнала об этом, если бы не заставила его приехать сюда! Внезапно ее охватило не только желание подойти и обнять его, а потом и поцеловать за то, что он все же показал ей рояль, который купил для нее. Купил ей рояль тогда, когда ненавидел музыку, находил тысячу способов, чтобы сделать ее счастливой.
Ей было больно дышать, больно смотреть на него, потому что ее снова охватило отчаяние и сомнения. Клэр ужасно надеялась, что и ей когда-нибудь удастся найти хоть несколько способов, чтобы сделать счастливым и его. И признаться ему в том, во что он должен был непременно поверить.
Господи, он обязан был поверить ей, потому что она уже не могла вместить в себе всю ту любовь, которую испытывала к нему!
— Спасибо, — прошептала Клэр глухим голосом. — Ты позволишь мне сыграть на нем?
«Боюсь представить день, когда она надолго уедет от меня».
Глядя сейчас на это очаровательное видение в полумраке комнаты, Эрик понимал, что не просто боится дня, когда уйдет Клэр. Леденящий ком, возникший в груди, угрожал раздавить его своей тяжестью и свирепой силой. И самое ужасное заключалось в том, что он прекрасно знал, что не станет сопротивляться этому.
С трудом владея собой, Эрик опустил руку и выпрямился.
— Он — твой.
«Твой» даже тогда, когда они и не собирались приезжать сюда.
Впервые в жизни Клэр понимала, что можно задохнуться от любви к кому-то. По-настоящему. Обогнув рояль на дрожащих ногах, она устроилась перед ним на удобном мягком стуле и подняла крышку. Но впервые в жизни не могла собраться с мыслями, чтобы сыграть. У нее было такое ощущение, будто она забыла все ноты.
Внезапно вскинув голову, Клэр в очередной раз посмотрела на Эрика.
— Ты знаешь, какой сегодня день?
Он по-прежнему стоял у порога, не решаясь войти.
— Какой?
Она улыбнулась, понимая, что он лукавит. Клэр могла поклясться, что он помнит абсолютно всё. Всё, что было связано с ней.
— Сегодня ровно месяц с тех пор, как ты пришел на музыкальный вечер моего дяди и пригласил меня на танец.
Воспоминания мгновенно охватили ее, напомнив ей высокого, серьезного, сосредоточенного мужчину, который направлялся к ней через всю толпу. И изменил всю ее жизнь.
— Когда ты призналась, что любишь лазить по деревьям?
Клэр кивнула, ощущая болезненные удар своего сердца, когда он медленно улыбнулся ей.
— Да, и спасенная Дори служит тому явным доказательством, разве нет?
Его улыбка не погасла, а стала шире. И в какой-то момент Клэр поняла, что если он еще чуть дольше будет это делать, она на самом деле не сможет устоять, подойдет и непременно поцелует его.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})— Мне кажется, она никогда не забудет тот день, — признался Эрик, покачав головой. А потом сделал шаг назад и, став абсолютно серьезным, тихо добавил: — Как и я.
В комнате повисло какое-то странное молчание. Клэр не хотела молчания. Она хотела встать и подойти к нему. Хотела сказать, как много значит для нее его подарок, каждый подарок, который он с такой щедростью преподносил ей. Она не могла больше молчать. Боже, каждая секунда была на счету, и пусть она не представляла, как заговорит, как убедит его в том, что любит его, она была уверена, что сможет заставить его понять себя! Потому что от этого зависела вся ее жизнь. И его жизнь тоже.
Всё же встав и намереваясь заговорить, Клэр была прервана тихим, почти бесцветным голосом Эрика, который отошел от двери.
— Отдыхай, завтра мы выедем рано. Спокойной ночи.
Сказав это, он развернулся и быстро ушел, прикрыв дверь.
Первым ее желанием было немедленно броситься за ним и вернуть его обратно, потому что то, что он уходил, было неправильно. Особенного после всего того, что они разделили друг с другом сегодня. После двух дней оцепенения, когда на нее снизошла малая толика надежды.
Но едва он ушел, создавалось ощущение, будто он забрал последние крохи надежды, не оставив ей ни малейшей возможности достучаться до его сердца.
Клэр обессиленно опустилась на стул и прикрыла глаза, пытаясь сдержать отчаянные слезы, подступившие к горлу.
«Я знаю, что ты хранишь в биографии Сальери».
Господи, он вновь подарил ей свои тайны, показал рояль, который купил ее, но развернулся и ушёл так, будто у них не было ничего общего.
Клэр не смогла удержать одинокую слезинку, которая все же покатилась по щеке.
Он ни за что добровольно не примет ее. Потому что в прошлом она сделала всевозможное, чтобы он отказался от нее. Чтобы не поверил ей.
Ее охватил безумный страх. Страх того, что она могла окончательно потерять его. Однажды она уже чуть было не потеряла его, прекрасно зная разрушающие чувства, которые не могла пережить вновь. Клэр не представляла, что с ней будет, если она действительно потеряет его. Без права претендовать на его сердце.
И один Бог знает, что ей нужно сделать, чтобы завоевать его доверие. И его любовь.
Глава 24
Стояла глубокая тихая ночь. Невероятно тихая. Только приглушённое стрекотание цикад поддерживало монотонность окружавшего мир безмолвия, наполняя всё странным очарованием, которому невозможно было не поддаться.
На бархатном черном небе сверкали почти как драгоценности россыпи множества мелких и крупных звёзд. Круглоликая луна, занимая в небе свое законное место, медленно катилась по ней, погружая всю округу в мерцание хрупкого света. Широкие долины, холмы и возвышенности с высокими дубами и вязами утопали в серебристом свете луны.
Закрыв на мгновение глаза, Эрик вдохнул ночной воздух, чистый, благоухающий. Самый особенный воздух, который был не похож ни на что. Который всегда напоминал ему о родном доме.
Да, это был его дом. Дом, в котором он вырос, место, в котором он когда-то был счастлив. Место, которое с детства казалось самым безопасным на земле. Он обожал эти места, этот дом, этот воздух. Эрик знал, что вырастет и состарится здесь. И возможно даже умрет здесь. Его похоронят на фамильном кладбище возле небольшой часовни, которая находилась в миле от Бедфорд-мэнора. Там, где покоились все его предки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Это место действительно было особенным.
До тех пор, пока три месяца назад не произошло то, что навсегда перечеркнуло его жизнь.
Открыв глаза, Эрик взглянул на разбитый фонтан. Единственное напоминание о том, что произошло. Он боялся посмотреть туда, потому что знал, что жуткие воспоминания непременно овладеют им. Заставят его содрогнуться от ужаса. Но единственное, что он вспомнил, это то, как там стояла Клэр. В умопомрачительном наряде, который тогда еще прикрывала накидка, и призналась в том, что знает и о его секрете… Господи, откуда она взяла это платье? Платье, в котором она была так божественно хороша, что он не мог думать ни о чем, кроме нее.