Несгибаемый (СИ) - Агекян Марина Смбатовна

— Да, я… — она обернулась и с такой же лучистой улыбкой, которая могла бы осветить даже кромешный мрак, посмотрела на него, без слов давая понять, что именно ему следует представить ее.

Эрик все смотрел на нее, не в состоянии пошевелиться. Боль на мгновение отступила, и он увидел невероятное тепло ее глаз. Даже после того, как две ночи назад набросился на нее и усадил на стол. Сердце его на этот раз сжалось от мучительной любви к ней. Оттого, что она до сих пор желала стоять рядом с ним. Он не должен был привозить ее сюда, потому что ей не нужно было видеть это место, знакомиться с его слугами, ведь совсем скоро она исчезнет из его жизни. Ему не нужно было привозить ее сюда, чтобы потом не ходить около каждого кустика, рядом с которым ходила она. Как он сможет жить дальше с воспоминаниями, которые она оставит здесь?

— Милая, — заговорил он, с трудом дыша, — позволь представить тебе миссис Гилберт — это наша экономка, а это мистер Сандерс — наш дворецкий.

Глаза ее засияли еще ярче, но он так и не понял, от слова «милая» или «наши». Он видел, как Клэр тепло приветствует потрясенных экономку и дворецкого, которые вероятно не могли поверить в то, что он, мало того что живой, но еще и вздумал приехать сюда с женой. Что он женился после того, что произошло. Вот и он, стоя там, где его жизнь чуть было не оборвалась, не мог поверить в то, что действительно женился. И что вернулся.

Отойдя от жены, он снова взглянул на дом. Дом, который чуть не сгорел. Он точно помнил, как были поломаны двери и выбиты почти все окна на первом этаже. Он слишком хорошо помнил, какое разрушение царило в доме, пока его волокли на улицу. Его ударили по голове так, что он не мог двигаться, чем и воспользовались нападавшие. Эрик взглянул на фонтан и содрогнулся от ужаса, боясь увидеть там лужи крови. Потому что именно там разверзлась самая жуткая сцена, которую он никак не мог забыть. Его слуги, ни в чем не повинные люди… их тащили на улицу и отрубали головы прямо перед ним, требуя написать письмо, но когда Эрик потерял сознание, и стало очевидно, что он ничего не сделает, его увезли. И держали в глухом, сыром подвале до тех пор, пока ему каким-то чудом не удалось сбежать.

Его попытки спасти страну и привести её к процветанию оказались уродливой ложью, потому что ради тех, за кого он боролся, кого хотел спасти, были готовы убить его и убили множество невинных людей, чтобы добиться того же, заботясь лишь о собственной выгоде. Им было неважно, как достигать цели, которая оправдывала, по их мнению, любые средства. И вот таким людям закон теперь дал полную власть решать будущее страны. Обожаемое дело, которым он занимался всю свою жизнь, принесло ему такое горькое разочарование, что он не мог помыслить вернуться к нему. Эрик задыхался, всё еще слыша крики слуг, которые пали жертвой гнусных обстоятельств.

Ноги подкашивались, голова кружилась так, что он мог в любой момент упасть. Превозмогая слабость, он подошел к разбитому фонтану. Сердце колотилось так быстро, что могло выпрыгнуть из груди. Эрик продолжал смотреть на фонтан, единственное, что напоминало о нападении на дом. Вода в фонтане была чистая и прозрачная, и там отражалось предзакатное небо и высокие колонны дома.

И Клэр, возникшая рядом. Эрик резко повернулся.

Прижимая руками края накидки, которую накинула на свои плечи, Клэр с беспокойством смотрела на него.

— Как твое плечо?

Удивительно, но она продолжала волноваться за него, хоть он и сделал всё возможное, чтобы она перестала думать о нем. Эрик всё смотрел ей в глаза, не представляя, что сказать. Не представляя, откуда взял силы, чтобы приехать сюда. И привезти сюда ее.

Его молчание причиняло ей боль, он видел это по ее глазам, и всё же она с удивительным мужеством приняла его отказ отвечать на простой вопрос.

— Что за фонтан здесь был? — спросила она, поежившись.

Не от холода, Эрик был уверен. В ней было нечто такое, что насторожило его. А потом Эрик понял, что это было. Ее не смутило то, что фонтан разбит. Будто она предвидела это, будто понимала, что все это могло означать. Но откуда? Она ведь не могла знать! Она не должна была знать о том, что здесь произошло! Это было слишком омерзительно, чтобы даже коснуться ее. Он леденел от ужаса того, что она могла хоть что-то знать. И все же, глядя в ее сверкающие, темно-золотистые глаза, он все больше укреплялся мыслью, что ей что-то известно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ты что-то знаешь? — спросил он, пристально глядя на нее. И когда она даже не нахмурилась от его вопроса, Эрик почувствовал, как задыхается. От самого настоящего ужаса. — Боже, — прошептал он, проведя рукой по волосам дрожащей рукой. — Что ты знаешь? Откуда ты что-то можешь знать?!

Внезапно Эрик вспомнил, что она видела его шрамы, но так никогда и не спрашивала о причинах их появления. Шрамы, которые не пугали ее даже после его пробуждения, потому что она продолжала с прежней заботой ухаживать за ним.

Она вновь поежилась и опустила голову.

— Я… я читала в газетах.

Честный ответ потряс и внезапно разозлил его. Черт побери, но она ни при каких обстоятельствах не должна была знать о его прошлом!

— В каких газетах? — прорычал он, нависнув над ней. Не ведая того, что может напугать ее своим бешеным видом. Сходя с ума при мысли о том, что она действительно знает о нападении.

Однако она не испугалась, а лишь выше подняла голову и с ошеломляющей смелостью посмотрела ему прямо в глаза.

— В самых обычных газетах, где говорилось об исчезновении сына маркиза Ричмонда.

Как? Как к ней попали эти отвратительные, пропитанные враньем и фальшью газеты? Боже, неужели она действительно знала? Знала и о мадам Бова! Знала то, что ввергало его в еще больший ужас.

— Газеты ничего не знают!

Она печально вздохнула и мягко посмотрела на него.

— Правда, — молвила Клэр, тревожась за него, а потом подалась вперед и, подняв руку, положила ладошку на его грудь. — И я почти ничего не знаю, но я бы хотела… очень… хотела бы знать.

Он боялся, когда она разговаривала с ним так. С такой мольбой, что у него сжималось всё внутри. И внезапно Эрик понял, что никто из его окружения и семьи, всего несколько человек, которые знали правду, никогда не давали интервью газетчикам. Клэр не могла знать об этом происшествии только лишь из газет!

— Никогда в жизни, — вымученно проговорил он, зная совершенно точно, что не вынесет, если она узнает обо всём. Она хотела сказать ему что-то еще, но с удивительной готовностью приняла и этот его отказ. И ее рука на его груди… Он не мог понять, что она делает. Почему целует его, когда ее ждал другой? С какой стати заботится о нем и ищет информацию о его прошлом, если никогда бы не вышла за него добровольно? Теперь он боялся, когда она касалась его, когда просила о чем-то… Внезапно подозрение охватило его. О том, что не давало ему покоя. То, что он никак не мог забыть. То, откуда на самом деле она могла что-то знать, ведь маркиз Куинсберри заверил его в том, что Клэр ничего не знает о его плене. — Ты была в моей комнате, когда я разговаривал с Тони!

Он не спрашивал об этом, а лишь констатировал факт, а потом, когда увидел, как виновато порозовели ее щеки, и она быстро убрала свою руку, его прошиб холодный пот.

— Боже, Клэр, — выдохнул он, глядя на ее застывший профиль, когда она отвернула лицо к фонтану. — Ты подслушивала!

И вновь она с присущей только ей смелостью взглянула на него.

— Я сидела там, когда пришел Тони. — Клэр сжала руки и опустила голову, не в силах смотреть на него. Ей было больно видеть, как вся эта ситуация действует на него. И, хоть ее ранило то, что он не собирался ничего рассказывать ей, она не имела права винить его за это. К тому же она не могла позволить, чтобы он считал, будто она специально подслушивала. — Вернее, я заснула и не слышала, как он пришёл.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Эрик удивлённо смотрел на нее.

— Заснула? Почему ты не ушла к себе? — Она ведь ухаживала за ним целых три дня и ночи, не отходя от него. — Ты должна была отдыхать!