Шрамы - Вера Холлинс

— Что это? — Он, нахмурившись, посмотрел на меня. — Ты что, дралась?

Я взглянула на наши переплетенные руки, тронутая тем, что ему было не все равно, что спросить. В то же время мне было неловко, когда он смотрел на мои руки, потому что костяшки моих пальцев были в синяках, а ногти, обкусанные до мяса, были покрыты облупившимся черным лаком. Мои руки выглядели как зона боевых действий, далекие от привлекательности.

— Ага, — сказала я, опустив глаза. — Я сражалась с белыми медведями и летучими мышами.

Он сжал мою руку крепче.

— Я серьезно.

— Успокойся, Барби. Я не дерусь.

— Тогда что же это такое?

Я простонала.

— Это от моей боксерской груши, ясно? У меня в комнате есть такая.

— Ты используешь что-нибудь, чтобы защитить свои руки?

— Да, но не всегда.

Его взгляд был пронзительным.

— Почему нет?

— Потому что мне нужна боль. Это лучше, чем боль внутри. — Я перестала дышать, только сейчас осознав, что только что сказала. Его взгляд стал свирепым, и я покраснела.

— Ты скучаешь по нему?

Этот вопрос вызвал дикую боль, которая пронзила меня насквозь. Я отдернула руку и схватила новый марлевый тампон, стараясь не смотреть на него. Мне было достаточно тяжело справляться с болью в одиночку, но терпеть ее под его всезнающим взглядом было настоящей пыткой. Я продолжила дезинфицировать его раны, и моя рука дрожала.

— А ты как думаешь? — Пробормотала я.

Он вздрогнул, когда я слишком сильно надавила на рану, и схватил меня за запястье, удерживая мою руку.

— Я думаю, ты пытаешься справиться с этим, но от этого только хуже. Прямо как в тот день на чердаке.

Я прикусила губу и отвела взгляд. Это напоминание вызвало неизбежный стыд. С того дня наши отношения изменились, и он узнал обо мне больше, чем кто-либо другой. Он был свидетелем того, как я сломалась, и все же он был здесь. Он не убегал. Если бы он был умнее, он бы сбежал, но, думаю, мы оба были достаточно глупы, чтобы остаться там, где были.

Он медленно провел пальцами по моим ушибленным костяшкам, и я прерывисто вздохнула. Это было приятно.

— Причинять себе боль — это не выход.

— Именно так я справляюсь с болью всю свою жизнь, и я прекрасно делаю это, — хрипло ответила я.

— Но это не нормально. Однажды это тебя настигнет. Это уже происходит.

Вспышка гнева охватила меня, и я вырвала свою руку из его.

— Замолчи и перестань читать мне нотации. Это моя жизнь, а не твоя. И кто ты такой, чтобы указывать мне?

Он отшатнулся, как будто я ударила его. Его глаза приобрели ледяной оттенок голубого.

— Ты права. Я никто. Просто мужчина, не имеющий значения, хулиган и бездельник. И это возвращает нас к моему предыдущему вопросу, на который ты так и не ответила: почему ты здесь? Зачем ты тратишь свое время на мои раны? И не говори мне, что это из-за Элая.

— Да, это из-за Элая, — прошипела я, не в силах сдержать свои чувства.

Он поднялся на ноги.

— Это абсурд!

Я тоже вскочила, отбросив марлю.

— Это не абсурд!

— Я бы прекрасно справился с этим и без тебя, и ты это знаешь. Так что, да, это абсурд, — повторил он.

Я отвернулась и подошла к его столу, глядя в ночную тьму за окном.

— Ну ладно, ладно! Возможно, я и беспокоилась о тебе. Совсем немного, так что не стоит переживать из-за этого. И нет, я помогаю тебе не из-за Элая. Но даже не спрашивай меня почему. Я сама не знаю, почему хочу помочь тебе, но…

Он развернул меня к себе и, схватив за затылок, прижался губами к моим губам. Мое сердце забилось чаще, а в животе запорхали бабочки, но инстинктивное желание оттолкнуть его столкнулось с моим собственным и пересилило его.

Я оттолкнула его.

— Нет! Ты весь в крови! — Я с гримасой вытерла рот, хотя он уже смыла всю кровь с лица в ванной.

— Нет, это не так. — Он обхватил мое лицо обеими руками, чтобы снова поцеловать, но я подняла руки и ударила его по локтям, освобождаясь, и отшатнулась, чувствуя, как моя кровь закипает от осознания неправильности происходящего. — Ты не можешь целовать меня.

— Почему, черт возьми, нет? — Проворчал он, тяжело дыша и держась за бок.

— Потому что я не хочу, чтобы ты это делал.

Его глаза вспыхнули от злости.

— Лгунья.

Я прижалась к его столу.

Как он мог выглядеть таким красивым, даже со всеми этими порезами и синяками на лице?

— Ты хочешь этого.

— Это говорит твое уязвленное самолюбие. Ты думаешь, что ты такой неотразимый? Ты думаешь, что каждая девушка мечтает о тебе? Очень жаль, Барби. Пришло время взглянуть правде в глаза.

Что, черт возьми, я говорю? Злость переполняла меня, перевешивая здравый смысл.

— Ты не настолько привлекателен, — продолжила я. — Ты даже не настолько желанный. И я никогда, никогда не буду твоей. Ты это понимаешь? Никогда. Ты ничем не отличаешься от того ублюдка, который уничтожил меня, навязывая мне свои поцелуи.

Он побледнел под своими синяками, боль, не похожая ни на что, что я видела на его лице до этого, глубоко проникла в его черты. Но я не остановилась. Я, черт возьми, не могла остановиться.

— Ты думаешь, я хотела бы чего-то, что мне навязывают? Чего-то, чего я не хочу? Ты мне противен.

В глубине души я осознавала, что была не права. Я злилась на него за то, что он пробудил во мне самые негативные эмоции, а на себя за то, что рядом с ним мне было так тяжело. Я хотела, чтобы он поцеловал меня, но вместо этого выплескивала на него всю свою ложь. Я чувствовала себя обманщицей, а он был словно боксерская груша для моих кулаков.

Он просто смотрел на меня, и его взгляд был таким, словно я разбивала его на мелкие кусочки. Я не могла больше этого выносить. Схватив свой рюкзак, я выбежала из его комнаты и из дома, ненавидя себя за все, что наговорила. В голове пронеслись слова Стивена, напомнив мне, как я была жестока. Он сказал, что я ничему не научилась, и я почувствовала, как что-то сжимается в груди. Я снова это сделала. Я оттолкнула человека, который этого не заслуживал. Он не был тем, кто мог бы причинить мне боль. Больше нет. Я сама была такой. Я была жестка и эмоционально оскорбительна по отношению к другим. Я была неуправляема и легко поддавалась