Том 4. История западноевропейской литературы - Анатолий Луначарский

Может показаться странным, что самым крупным писателем, отразившим этот момент, был большой консервативный политик и министр, по происхождению еврей (евреев в Англии вообще очень мало) — Дизраэли. К концу жизни он сделался лордом Биконсфилдом, вел блестящую борьбу с Гладстоном, крупнейшим вождем либералов, несколько раз его свергал и получил премьерство. Он считался самым блестящим политиком Европы, настоящим вождем буржуазии, да еще консервативной. К тому времени, когда он сделался лордом Биконсфилдом, лордом-канцлером Англии, он написал уже много романов против капитала и, когда их писал, был уже определенным сторонником консерваторов. Чем это объяснить?

Это объясняется тем, что в мелкой буржуазии, из которой Дизраэли вышел, как в лагере лордов, главной опоры партии тори, существовала одинаковая ненависть к капиталу.

Капитал нес с собою либерализм и расширение прав парламента, все формы так называемой демократии. Лорды ненавидели эту демократию и стали увлекать за собою некоторую часть мелкой буржуазии, стремясь найти в ней себе поддержку, так как сами они находились в ничтожном меньшинстве. Апеллируя к мелкой буржуазии против крупной, они говорили: разве в Средние века вам не было лучше, когда мы заботились о цехах, когда цехи жили в довольстве, управлялись в строгом разумном порядке, когда помещик заботился о каждом крестьянине? Англия выдвинула публициста Карлейля, смысл учения которого к тому и сводится, что буржуазия расторгла все связи между людьми, что она придала всему характер острой борьбы интересов, что с этой стороны она, развеявши теплые туманы братства и разных религиозных и других иллюзий, сделала жизнь невыносимой. Маркс в «Коммунистическом манифесте» приводит подлинные выражения Карлейля, клеймящие буржуазию, но только Маркс делает другой вывод:10 хорошо, что обнажена действительность, что противоречия достигают наивысшего предела, вот тут-то и будет раз навсегда конец господству человека над человеком, вот это и вызовет наконец революционную энергию низов и притом новых, организованных низов — пролетариата.

Карлейль говорит о том, что надо пролетариату раздавать домики и крошечные кусочки земли, как-нибудь вернуться к мелкой собственности, хотя бы ценою гибели капитализма, хотя бы ценою усиления авторитета государства во вред парламента — лишь бы как-нибудь повернуть колесо истории назад. Карлейль был сам мелкий буржуа по происхождению и поддерживал реакционную мелкую буржуазию.

Стало быть, к этому времени в Англии началось мелкобуржуазное консервативное движение против крупной буржуазии. И не удивительно поэтому, что вождь этой мелкой буржуазии, необычайно одаренный организатор и политик, а отчасти и романист, Дизраэли, был выбран лордами и поставлен во главе всего их сонма. Они надеялись использовать противоречия между мелкими и крупными собственниками во имя интересов самых крупных, во имя помещиков. Они надеялись, ущемив заимодавца, буржуазного банкира, вновь повысить уже падающий престиж помещика.

Романы Дизраэли интересны. Он дает яркие картины нищеты, надругательства над низшими классами. Его романы могли бы вызвать почти революционное настроение в людях масс. Но автор призывает бедноту собраться вокруг короны, вокруг королевы Виктории; а она должна принять своих «младших детей» под свое покровительство. Бедняки же должны прибегнуть и к покровительству церкви. Как видите, вывод реакционный.

Уже совсем на христианский путь встал Кингсли. Это был крупный представитель христианского социализма. Кингсли шел еще дальше Дизраэли. Он говорил, что идеал жизни есть социализм, действительное братство, трудовая община, но трудовая община именем Христа, в духе евангельском; достигнут идеала, конечно, не безбожные чартисты, которые размахивают кулачищами и угрожают заговорами, а проповедники евангельского учения.

Не могу еще не упомянуть о чрезвычайно крупной писательнице того времени — Джордж Элиот. Джордж Элиот — крупнейшая из писательниц, пожалуй за исключением Жорж Санд, во всей новейшей истории литературы.

Джордж Элиот очень мужественная натура. Жорж Санд писала свои романы под мужской фамилией, любила носить мужские костюмы и выдавать себя за мужчину, — так же и все, кто знал Джордж Элиот, отмечают мужские аллюры ее ума. Она не любила, чтобы говорили, что ее романы написаны женщиной, и долго старалась сохранить свой псевдоним.

В ее романах действительно нет ничего женского. Она пишет гораздо крепче, трезвее, чем Диккенс. На ее произведениях лежит будничный свет, серый цвет облачного дня. Люди там настоящие, в сентиментальные тирады она никогда не пускается. Иногда подсмеивается над людьми, но зло, не ударяясь в юмор. Тенденции она имела очень благородные. Джордж Элиот в полной мере отдавала себе отчет в том, что она исследовательница. Она писала потому, что перо есть орудие познания, что писатель открывает страну своим согражданам, писательство для нее — один из методов вникнуть в суть вещей и понять социальные взаимоотношения. Мужем ее был один из крупнейших позитивистов — Льюис, который написал первую книгу по философии, где осуждались метафизики и возвеличивались все, кто занимался настоящей, позитивной наукой11. У Элиот была тоже сильная позитивистская закваска. С религией ничего общего она не имела, чувствуя себя человеком науки по преимуществу.

У нее есть романы, которые, может быть, не представляют собою животрепещущего интереса в нашу громоносную эпоху, но были весьма замечательны для той эпохи. Например, «Адам Вид», где главный герой рабочий, где этот рабочий побеждает в борьбе за женщину с разными высокопоставленными особами. Она с огромным уважением смотрит на этого честного труженика, физически сильного, чрезвычайно себя уважающего и требующего от всех уважения к себе. Это — настоящий тип английского демократа, который для своего времени был, разумеется, положительным.

Затем роман «Феликс Холт — радикал». Это очень увлекательная вещь, где изображается борьба либералов с консерваторами, в которую вмешиваются радикалы. В то время радикальная партия была самой революционной, с некоторым социалистическим оттенком. В романе изображен человек, вроде нашего Базарова, английский нигилист.

Кроме того, у нее есть и просто глубоко художественные вещи, например, «Мельница на Флоссе», одна из самых милых и замечательных книг о детстве. Есть у нее и исторический роман «Ромола», в котором дается необычайно живое изображение итальянского Возрождения.

Нужно отметить еще одного английского писателя-реалиста — Джорджа Мередита. Он был моложе Джордж Элиот, и она его как-то затмила. Но он гораздо глубже и психологически замысловатее, чем Джордж Элиот, которая очень проста и трезва. Мы мало знаем его. Но надо думать, что это очень крупный писатель, потому что сейчас вся английская критика называет его царем английского романа. Теперь настало время, когда Европа начинает все больше ценить давно умершего Мередита.

Чтобы продолжить всю линию реализма, я перехожу к двум современным английским писателям, являющимся целиком и полностью реалистами. Это Герберт Уэллс и Бернард Шоу.

Вы скажете: какой же Уэллс реалист, когда он пишет самые фантастические вещи — «Путешествие на луну», «Марсиане на земле», «Пища богов» и т. д.?

Действительно, он экспериментирует путем научных чудес и продолжает в этом отношении линию научного романа. Среди предшественников его наиболее видной фигурой являлся Жюль Берн, французский писатель, обладавший очень хорошей фантазией и большой эрудицией в области географии, а также физики, техники и т. д. Многое, о чем он фантазировал, в настоящее время уже выполнено. Его романы и сейчас не потеряли своей цены для юношества. Но, как писатель, то есть как стилист, создатель типов, как юморист, Жюль Берн едва поднимается над самым средним уровнем (что все-таки не уничтожает привлекательности его рассказов), а Уэллс замечателен прежде всего тем, что он, еще больше знающий данные современной науки, будучи очень глубоким натуралистом, в то же время обладает исключительным художественным талантом и свои научные романы сделал настоящими художественными произведениями. В этом смысле он настоящий хороший реалист-психолог, реалист-социолог.

Самые фантазии его имеют под собою серьезную научную подоплеку, иногда естественнонаучную, когда он делает догадки, гипотезы, которые, может быть, были бы слишком смелы, если бы он писал научный трактат, но вполне допустимы в романе. Гипотезы эти часто очень интересны. Иногда это гипотезы социально-научные, как, например, известный его роман «Чудесный гость»12. Ангел упал на землю, подбирает его пастор и приводит в дом. Тут все фантастично, но на самом деле это великолепный социальный эксперимент. Этот ангел — чистейшая душа, настоящий святой; в романе говорится о том, какова была бы судьба такого чистейшего, святейшего человека, если бы он попал в английскую мелкобуржуазную среду. И, производя великолепнейшие эксперименты, анализы, как в химии, Уэллс говорит, что такой человек абсолютно погиб бы, натыкаясь ежеминутно на самые ужасные моральные путы. Так реалистично-фантастически он показывает всю глубину дикости людей, которые считают себя нормальными.