Сыщик-убийца - Ксавье Монтепен

— Итак, мы во всем согласны, — продолжал Рене Мулен, — а теперь мне пора идти, так как у меня много дел. До вечера.

Мнимый Лоран поспешно ушел, оставив Жана Жеди в сильной задумчивости.

В уме старого вора начали зарождаться подозрения. Он спрашивал себя: почему его товарищ так противится всякому воровству, отсылает обратно хозяевам банковские билеты, найденные в их бумажниках, тогда как для него — вора по профессии — дело всегда дело. К мистрисс Дик-Торн можно войти и, будь она женщина с моста Нельи или нет, от нее можно выйти с полными руками, без малейшей опасности для Рене, которого никто не подумал бы искать в лице метрдотеля Лорана.

Жан Жеди заключил, что так как дело может доставить порядочную сумму, то не воспользоваться случаем было бы глупостью. Все равно, нравится это Мулену или нет, он будет работать для себя одного.

«Я хочу поживиться и даю слово — поживлюсь!» — подумал он.

Погруженный в свои мысли, Жан Жеди рассеянно прошел улицу Нотр-Дам и завернул на улицу Берлин. Он остановился перед строящимся домом, чтобы свернуть папироску и закурить.

В эту минуту в десяти шагах от него остановился фиакр. Жан Жеди машинально взглянул: из него выходил пожилой господин, просто, но хорошо одетый.

Жан вздрогнул так сильно, что уронил папироску и, разинув рот, остановился, точно пригвожденный к месту.

Приезжий стоял около фиакра и говорил с кучером.

— Черт возьми! — прошептал Жан Жеди. — Я не ошибся! Несмотря на свои седые волосы, этот господин необычайно похож на моего молодца с моста Нельи. Если это он, то я могу похвастаться, что мне везет.

Между тем незнакомец, отойдя от фиакра, шел по улице Берлин.

Жан последовал за ним.

Густые тучи покрывали небо, и начинался холодный дождь. Незнакомец, дойдя до дома мистрисс Дик-Торн, остановился.

«Он идет к англичанке, — подумал старый вор, останавливаясь. — Они знакомы, следовательно, если это «она», то и это «он»! Они в моих руках. Ах! Если бы я мог предупредить Рене! Спрятавшись где-нибудь в угол, он мог бы услышать много интересного.

Посетитель между тем позвонил, дверь отворилась, и он вошел.

— Что вам угодно? — спросил лакей.

— Я хочу видеть мистрисс Дик-Торн.

— Сегодня вечером у барыни гости, и теперь она никого не принимает.

— Мне необходимо говорить с нею!

— Извините, но приказано никого не принимать.

— Понимаю, но это приказание не помешает положить вам в карман стофранковый билет и отнести мою карточку.

Лакей взял билет и карточку, поклонился и ответил:

— Я повинуюсь, но боюсь, что это бесполезно. Барыня очень устала, занята и не хочет никого видеть.

— Она сделает исключение для меня.

— Не думаю.

— А я в этом уверен. Скажите, что я непременно желаю ее видеть и что я приехал из Брюнуа.

— Приехали из Брюнуа, — повторил лакей.

Мистрисс Дик-Торн заканчивала завтрак, когда лакей, сильно обеспокоенный, открыл дверь в столовую.

— Что вам надо, Франсуа?

— Извините, барыня, но я счел долгом сообщить вам, что один посетитель непременно желает вас видеть.

— Я сказала, что никого не принимаю.

— Я передал ему это.

— Ну, так что же?

— Но он настаивает! Он передал мне свою карточку.

Клодия бросила взгляд на карточку, на которой прочла имя Фредерика Берара.

— Я его не знаю, — с нетерпением сказала она.

— Но он не хочет уходить.

— Ну, так выгоните его.

— Этот господин, — так как это господин очень приличный, — поручил мне сказать, что приехал из Брюнуа…

Эти слова мгновенно произвели свое действие на мистрисс Дик-Торн — она вздрогнула и побледнела.

Простая фраза оживила мрачное прошлое, пробудила в ее душе сильное беспокойство. Не было сомнения, что странный посетитель обладал тайной, которую она считала никому не известной.

Она встала с кресла и, приняв равнодушный вид, сказала:

— Хорошо, проведите его в маленькую гостиную, я сейчас выйду.

— Слушаюсь.

Лакей вышел, очень довольный, что не получил выговора, но еще более изумленный впечатлением, которое произвело слово «Брюнуа».

Оливия слышала весь разговор.

— Дорогая мама, — спросила она, когда лакей вышел, — знаешь ли ты, кто этот посетитель?

— Не совсем, но полагаю, что он приехал просить приглашение, пользуясь рекомендацией одной особы, которую я некогда знала в Брюнуа. Впрочем, сейчас узнаю, в чем дело. Подожди меня здесь, милочка.

Франсуа ввел герцога в маленькую гостиную, в которой в начале этого рассказа Жан Жеди прятался под кушеткой.

Перед встречей со своей бывшей любовницей, которую он не видел столько лет, сенатор испытывал сильное волнение. Он подозревал, что свидание будет бурное, и хотя решил не дать себя победить, но тем не менее пугался.

Он скрыл волнение под маской равнодушия и ждал, глядя на портрет Клодии, висевший рядом с портретом покойного Дик-Торна.

Он сидел почти спиной к полуоткрытой двери.

Прошло несколько минут. Затем легкий шум шагов по ковру и шорох шелкового платья донеслись до его слуха. Он не пошевелился и делал вид, что продолжает рассматривать портрет.

Дверь открылась, потом снова затворилась.

Герцог был бледен, как смерть.

Сделав несколько шагов по направлению к неподвижному посетителю, лица которого она не могла видеть, Клодия сказала:

— Вы желали непременно видеть меня, сударь.

Услышав голос Клодии, Жорж повернулся.

Мистрисс Дик-Торн с первого взгляда узнала его и сильно вздрогнула.

— Вы! Это вы! — прошептала она. — Впрочем, мне следовало бы догадаться.

— Да, это я, — кланяясь, ответил сенатор.

— Но почему вы явились под чужим именем?

— По очень простой причине. Я получил ваше любезное приглашение… И, рассчитывая видеть меня у себя вечером, вы, может быть, не приняли бы меня утром, а я хотел видеть вас сейчас же и даже застать врасплох.

— Застать врасплох! — повторила Клодия. — С какой целью?

— С целью избавить вас от бесполезной лжи. Во всяком случае, мы встретились, позвольте мне сесть, и поговорим как старые друзья. Если вы согласны, то скажите мне, что вы желаете сообщить относительно брака моего сына. Я готов слушать с большим любопытством и интересом.

Герцог спокойно опустился в кресло.

Мистрисс Дик-Торн, едва оправившаяся от первого волнения, села и с удивлением глядела на своего бывшего любовника. Для всякого другого Жорж, может быть, был бы неузнаваем, до такой степени изменили годы его внешность. Но, несмотря на раннюю дряхлость, — так как сенатору не было еще шестидесяти лет, — его усталые черты более чем когда-либо носили на себе отпечаток расы.

Миллионер герцог Жорж де Латур-Водье нисколько не походил на маркиза, бывшего кругом в долгах, но для Клодии он был все тем же человеком.

— Итак, Жорж, — прошептала она через несколько минут, — это все, что вы находите сказать мне после долгой разлуки?

— Мне кажется, мы оба одинаково желали этой разлуки, — ответил герцог. — Сознаюсь откровенно, я не думал о вас и полагаю со своей стороны, что и вы точно так же меня забыли.

— Может быть, вы ошибаетесь!

— Как! Вы думали обо мне? В счастливом браке, так как вы были замужем? Нельзя сказать, чтобы это было лестно для бедного Дик-Торна.

— Мои воспоминания не были воспоминаниями любви, — глухим голосом сказала Клодия.

— Тем хуже. Гораздо лучше было бы забыть ошибки молодости, на которые вы намекаете.

— Я ничего не забываю…

— Совершенно напрасно! Слишком хорошая память часто бывает опасна.

— Вы думаете, герцог?

— Я в этом убежден и желаю только, чтобы не настал день, который доказал бы вам это.

Бывшая куртизанка подняла голову и взглянула Жоржу прямо в лицо.

— Берегитесь, между нами есть неразъясненный пункт, который я считаю нужным разъяснить. В настоящее время я не Клодия Варни, любовница маркиза Жоржа де Латур-Водье. Те угрозы, которые вы делали Клодии, не могут быть опасными для мистрисс Дик-Торн, вдовы известного английского джентльмена. У мистрисс Дик-Торн есть много могущественных друзей, покровительство которых помогло бы, если бы кто-нибудь осмелился напасть на нее. Знайте, герцог, что я ни от кого не завишу, не боюсь никого и ничего!… Тогда как некоторые люди, хотя и высокопоставленные, не могли бы сказать того же.

Смысл последних слов был, конечно, понят Жоржем, но он не обратил на него внимания.

— Если бы кто-нибудь подумал напасть на вас, — сказал он, — то, конечно, уж не я, клянусь вам! Вы меня оскорбляете, обращаясь со мной, как с врагом. Я, конечно, недоверчив и полагаю, что имею на это право, но не враг. Вы пригласили меня к себе — я приехал немного раньше. Разве это преступление? Несколько слов, прибавленных в конце вашего письма, возбудили мое любопытство, и я спешу узнать о моем сыне, и прошу высказаться.