Богатые мужчины, одинокие женщины - Петти Мессмен

Всю оставшуюся часть вечера она, Филлис и Эллиот Беннетон стояли рядом, неискренне улыбаясь и терпеливо принимая поток поздравлений. Только Ричард оставался оживленным, с видом кота, съевшего канарейку. Но когда гости разошлись, он стал похож скорее на кота, съевшего крысиную отраву.

– Хорошо. Вечер окончен. Все окончено, – спокойно резюмировал Эллиот Беннеттон, устало наливая себе виски и опускаясь на кушетку.

Филлис Беннеттон села рядом с молчаливой поддержкой. Он ослабил на шее галстук-бабочку, освободив воротничок, и бросил запонки от Картье в хрустальную пепельницу.

Тори не знала, что ей делать. Испытывая почти физическую боль от нежелания оставаться здесь, она неудобно устроилась в замшевом бочкообразном кресле лицом к портрету Мао работы Энди Варола, отпечатанном на китайском шелке. Ричард, державший ее за руку, перешел к камину из известкового туфа и самодовольно прислонился к нему, готовый к сражению. Он едва ли сказал Тори пару слов с тех пор, как они приехали, хотя сжимал ее руку и время от времени подмигивал, как бы говоря:

«Все будет хорошо», – и она обнаружила, что была скорее смущена, чем сердита на него.

– Тори, мне жаль, что приходится выяснять отношения с сыном в вашем присутствии, но если вы собираетесь выйти за него замуж, то это касается и вас тоже, – сказал Эллиот Беннеттон, удивляя ее и не останавливаясь на этом. – Ричард, я лишаю тебя наследства.

Самодовольное выражение на лице Ричарда исчезло. Тори ошеломленно смотрела, как он в шоке замер, потеряв дар речи, на лице по очереди сменились изумление, страх, а затем ярость, пока он осмысливал суровое решение отца. Он ни разу не взглянул на нее или на мачеху.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что лишаешь меня наследства? – спросил он наконец напряженным голосом. – Ты не можешь просто лишить меня наследства по завещанию. У меня есть доверительная собственность от матери. Ты не можешь ее тронуть…

– Я не могу ее тронуть, Ричард. Но посмотри сначала, что у тебя осталось. Ты обнаружишь, что все растрачено по пустякам.

– Этого просто не может быть…

– Позвони утром в банк.

– Вот уж не думал, что ты ограничишь меня в средствах, – горько усмехнулся Ричард.

– Это не имеет никакого отношения к ограничению в средствах, речь идет о злоупотреблении. Поговори завтра с Тедом Джонсом. Он представит тебе состояние твоих финансов. Ты станешь получать ту же самую заработную плату, если больше не будешь ездить в четырехнедельные увеселительные поездки. Ты ничем не будешь отличаться от других служащих «Беннеттона». Три недели отпуска – это то, что тебе положено. Медицинская страховка. Плюс дополнительная оплата, указанная в контракте.

– Контракт? Какой контракт?

– Джонс изучит его вместе с тобой.

– Ладно, только, возможно, я не поставлю свою подпись на пунктирной линии.

– Ну, не ставь. Это твое дело.

Ричард не сводил глаз с отца, заставляя Тори удивляться глубине горечи и злобе, которые обнаружила в нем только сегодня. Она терзалась, сознавая, что обвинения его отца по большей части соответствовали действительности. Она на себе испытала его расточительность. Однако боль, которую она чувствовала в Ричарде, спрятанную глубоко под спудом этой горечи и злобы, возбуждала в ней желание защитить и поддержать его, успокоить и сказать, что все будет хорошо.

– Ричард, дальше так продолжаться не может, и ты знаешь это сам, – сказал Эллиот Беннеттон с удивительным спокойствием, отхлебнув виски и взглянув сыну прямо в глаза. – Ты не можешь шляться где попало и проматывать деньги так, как ты это делаешь. Простите мою резкость, Тори, но на самом деле все именно так и обстоит. Ваш изумруд во много карат возможно не покажется таким экстравагантным, если вы увидите цифры, проставленные в обязательствах моего сына: лошади для поло, спонсорские обязательства, госпиталь в маленькой деревушке. Я удивлен, что он не купил себе остров. Четыре миллиона истрачено на твой дом, – продолжил он, обращаясь к Ричарду. – Только Бог знает, сколько сотен тысяч ты вложил в автомобили и в подземную стоянку. Похоже, что своей коллекцией произведений искусства ты намерен превзойти Нортона Симона. Твои путешествия становятся все более и более экстравагантными. А твои бесперспективные вложения в кинобизнес? А теперь еще и поло – черт бы его побрал. Ты делаешь это совершенно самостоятельно, прекрасно, можешь продолжать в том же духе, если тебе это нравится…

– Она толкнула тебя на это, разве нет? – Ричард разъяренно повернулся к мачехе, чье лилейно-белое лицо налилось краской.

– Она не имеет к этому никакого отношения.

– Ну конечно!

Начиная, наконец, терять терпение, Эллиот Беннеттон вытянул в сторону сына трясущийся палец:

– Тебе достаточно посмотреть на себя…

– Это она, разве не так? Что происходит, Филлис? Пытаешься украсть еще немножко для себя и своих дочерей?

– Я тебе сказал, что она не имеет к этому никакого отношения, – крикнул Эллиот Бенннеттон, но Филлис, прерывая его, вскочила с места и, стремительно подойдя к Ричарду, отвесила ему оглушительную пощечину.

– Твой отец дал тебе все, – бросила она. – Все! А ты не дал взамен ничего. Ты эгоцентричный испорченный подлец, и это, возможно, научит тебя хоть какой-то скромности. Идея была, несомненно, моя, и я счастлива приписать себе эту заслугу. Я много лет призывала твоего отца сделать это, но он не слушал меня. Он чувствовал себя слишком виноватым перед тобой из-за смерти твоей матери. Из-за твоей неспособности быть счастливым, тогда как он счастлив. Пора ему прекратить чувствовать себя виноватым, а тебе почувствовать хоть какую-то ответственность за свою жизнь.

Ричард все еще держался за щеку, по которой его ударила мачеха. Они смотрели друг на друга, давняя неприязнь наконец вырвалась наружу.

– Если тебя интересует мое мнение – впрочем, вряд ли оно тебя интересует, – продолжила Филлис более спокойным тоном, с величественным выражением лица приглаживая свою и без того идеальную прическу, – я думаю, ты должен пойти работать куда-нибудь в другое место. Я думаю, ты должен узнать, что значит самому зарабатывать на жизнь, испытать ощущения гордости и победы, которые приходят вместе с этим. Мне кажется, Ричард, ты не будешь счастлив до тех пор, пока не поймешь, что в тебе достаточно ума и способностей, чтобы справиться с этим. Я знаю, что ты думаешь обо мне, но мне действительно жаль тебя, и я всерьез обеспокоена.

Тори была удивлена, когда глаза Филлис Беннеттон наполнились слезами, и твердость и самообладание сменились неловкостью и смущением.

– Оказывается, я люблю тебя, Ричард. Я знаю, что ты, возможно, никогда в это не поверишь, но это так. В глубине души я действительно уверена, что так нужно сделать. Я буду болеть за тебя больше, чем кто-либо другой. Как и мои дочери, которым, между прочим, не нужно даже медного гроша из твоих денег или денег твоего отца. Я заработала их самостоятельно, и они заработали их самостоятельно, и я уверена, что так и должно быть.