Закон Моисея - Эми Хармон

сохранила в памяти, как шла по дороге и увидела свет от фар подъехавшей сзади машины.

У полиции имелись все основания предполагать, что за двадцать пять лет Джейкоб Доусон убил больше десятка девушек в Юте и, возможно, нес ответственность за похожие исчезновения девушек с соответствующей внешностью из ближайших округов. Учитывая, что он унаследовал сто акров земли, включая участок, граничащий со стоянкой для грузовиков и эстакадой, где обнаружили Молли Таггерт, полиции по-прежнему нужно было обследовать огромную территорию и, как это ни печально, раскопать много тел.

Все жители Левана следили за этой историей – они смотрели репортажи, делали вид, что получали информацию из первых рук, и додумывали то, чего не знали, просто чтобы потешить чувство собственной важности. Прямо как в первый раз, когда Леван попал в новости. Это была отличная история, а люди любили их не меньше, чем детей.

Но как бы им ни нравилась повесть о малыше Моисее, который вырос своеобразным провидцем, когда репортеры уехали и все вернулись к обыденной жизни, многие отказывались в нее верить. Как и сказал Моисей, если ты боишься правды, то никогда ее не узнаешь. Но это нормально. Мы не очень-то хотели, чтобы о нас узнали.

Мы позволили людям верить, во что они хотят. Позволили краскам стушеваться и деталям стереться. В конечном итоге все будут рассказывать эту историю вместо сказки на ночь. Как-никак, это отличная история.

История о «до» и «после» и о новых началах, не имеющих конца. Несовершенная и сумбурная, безумная и ломкая. Но самое главное – это история любви.

Наша история.

Эпилог

Джорджия

– Не дергайся, я почти закончил! – потребовал Моисей, и, вздохнув, я снова опустила голову на руку.

Он был одержим идеей рисовать меня. Мое беременное тело не казалось мне очень-то красивым, но Моисей не соглашался и ежедневно называл мой округлившийся живот одним из пяти своих плюсов, наряду с моими ногами, глазами, светлыми волосами и грудью, увеличившейся на размер.

Кому нужен фотограф, когда твой муж – всемирно известный художник? Я лишь надеялась, что однажды картины с обнаженной Джорджией Райт не окажутся на стене спальни какого-то старого богача или того хуже – в музее, где тысячи глаз будут постоянно оценивать мои «плюсы».

– Моисей? – тихо позвала я.

– Да? – он ненадолго оторвался от холста.

– В Джорджии новый закон.

– Противоречит ли он законам Моисея?

– Да, напрямую, – признала я.

– Хм-м… Что ж, давай послушаем.

Он отложил кисть, вытер руки о тряпку и подошел к кровати, где я лежала, слегка прикрывшись простыней, как рубенсовская женщина. Это он рассказал мне о значении этого выражения и явно считал, что подобное сравнение должно мне льстить.

– Не рисуй, – строго распорядилась я.

Он наклонился, упираясь коленом в кровать, и поставил руки по бокам моей головы. Я немного повернулась, чтобы взглянуть на него.

– Никогда? – спросил он с улыбкой, а затем опустил голову и ласково коснулся моих губ.

Но его золотисто-зеленые глаза оставались открытыми и наблюдали за мной во время поцелуя. От наслаждения у меня поджались пальцы на ногах и затрепетали веки, вкус его губ сводил меня с ума.

– Нет. Но хотя бы иногда, – вздохнула я.

– Только когда я в Джорджии? – прошептал он, и я почувствовала, как приподнялись уголки его губ.

– Да. И будь мил, бывай там почаще. Всегда. Регулярно.

Моисей страстно меня поцеловал, водя руками по моему округленному животу, и ребенок восторженно толкнулся, из-за чего мы резко отстранились и удивленно засмеялись.

– Там довольно людно, – сказал он серьезным голосом, но в его глазах плясали чертики. Он был счастлив, и мое сердце настолько переполнялось эмоциями, что я не могла сделать вдох.

– И тут тоже, – я прижала руку к сердцу, тщетно пытаясь не вести себя как типичная сентиментальная беременная женщина. Затем взяла его лицо в ладони. – Я люблю тебя, Моисей.

– И я тебя, Джорджия. До, после, всегда.

Моисей

Я пытался не строить никаких ожиданий. Жизнь после смерти это одно, а появление новой жизни – совсем – другое. Джорджия была спокойна. Прекрасна. «Стреляный воробей», как выразилась она. Но меня не было рядом в первый раз, и я даже не моргал из страха что-нибудь пропустить. А также не находил себе места от беспокойства.

Таг тоже волновался, но ждал снаружи. Он, конечно, мой лучший друг, но некоторые события слишком личные, чтобы делиться ими, даже с лучшими друзьями. К тому же я сомневался, что Джорджии хватило бы терпения успокаивать нас обоих во время родов.

Я только и мог, что держать ее за руку и быть рядом, молясь Богу, Пиби, Эли, любому, кто слушает, чтобы они придали мне сил и мужества. Сил быть мужчиной, которого заслуживала Джорджия, сил, чтобы побороть желание покрыть стены больничной палаты бессвязными рисунками.

Когда наша дочь появилась на свет, крича так, будто ему пришел конец, я расплакался вместе с ней. Представляете, я превратился в ту еще плаксу. Я столько лет контролировал воды в своей голове, но теперь мы будто поменялись местами. Но как тут не заплакать? Она была прекрасной. Безупречной. Здоровой. Когда ее положили на грудь Джорджии и та улыбнулась, словно мы создали чудо, я смог лишь кивнуть. Уже два чуда.

– Кэтлин, – сказала она.

– Кэтлин, – согласился я.

– Кажется, у нее твои глаза и нос, – заметила Джорджия, успокаивая нашу дочь, у которой определенно был не мой нос. По крайней мере, пока. Но зато были мои уши. И глаза моей матери. Теперь я мог это признать.

– У кого тут папины глазки? – проворковала Джорджия.

– У нее будет твой цвет кожи. И волосы, – добавил я, рассматривая светлый пушок на крошечной голове Кэтлин и розоватый оттенок ее кожи. Мысленно я уже представлял, какие краски использую, чтобы нарисовать ее.

– У нее форма губ, как у Эли. Может, ей достанется его улыбка, – уголки ее собственных губ приподнялись, и мое сердце екнуло в груди. Мы скучали по Эли. Его отсутствие – единственное, что омрачало этот момент.

– Надеюсь. У него была замечательная улыбка, – я наклонился и поцеловал Джорджию в губы – такие же, как у Эли, такие же, как у малышки Кэтлин.

– Мои волосы, твои глаза, улыбка Эли, имя прапрабабушки…

– И обаяние Тага. Будем надеяться, что оно ей достанется.

Мы дружно посмеялись.

Затем Джорджия ласково заговорила с нашей дочерью, поглаживая ее по мягкой щеке и покачивая на руках.

– Вот твои пять плюсов, Кэтлин. На сегодня и навсегда.

Мы помолчали пару секунд, изучая нашу девочку. Она перестала плакать и смотрела круглыми глазами куда-то за нас, сжимая мой