Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

звучало нечто типа: «Нет, вы разрушили хозяйственные связи, поэтому Узбекистан не поставляет в Россию хлопок и у нас стоит легкая промышленность. Так что не стройте банковские препоны, не мешайте хлопку поступать в Россию».

Для нас было ясно, что рано или поздно сама жизнь убедит любого Фому неверующего в универсальности рыночных законов. И он поверит, что если у российского предприятия есть деньги, то ему Узбекистан с большим удовольствием поставит и хлопок, и урюк, и все, что только сможет. Но для большинства прозрение о ключевой роли финансов еще только должно было наступить. И лишь когда темпы инфляции на Украине стали гораздо выше, чем в России, а курс их купона, введенный с переводным коэффициентом десять рублей за купон, буквально через три недели сменился на десять купонов за рубль, так как украинское правительство весьма лихо шло на эмиссию ничем не обеспеченных денег, даже наш Верховный Совет начал медленно осознавать, что деньги нельзя печатать просто так. А парламентариям это понять было особенно тяжело. Помимо малограмотности, большинству депутатов сильно мешал и их общий настрой: заявить о своем желании «помочь исстрадавшемуся народу» любой ценой. Но именно от этих людей зависели многие решения, которые должен был принять Центробанк, подчинявшийся непосредственно Верховному Совету.

Впрочем, задержка решения о разделении денежных систем с бывшими союзными республиками – это еще полбеды. Верховный Совет тогда сделал другую страшную вещь, последствия которой очень больно ударили по населению и, соответственно, по популярности власти. Именно Верховный Совет своими действиями привел к острому дефициту в стране наличных денег, не разрешив печатание купюр крупных номиналов. Я уже писал об этом, поэтому не буду повторяться.

Хотя к возникновению неплатежей правительство имело лишь косвенное отношение, а в части неэффективности работы Центробанка и вовсе никакого, нам доставалось от критиков и «справа», и «слева».

В июне Григорий Явлинский обнародовал доклад своего ЭПИцентра о результатах реформирования российской экономики. Оценка была самая негативная. Про оценки Верховного Совета, «Гражданского союза» Вольского и других наших оппонентов я уже писал. Масла в огонь подливали некоторые работавшие на них социологи, неизвестно на базе каких исследований заявлявшие, что в России за порогом нищеты уже находится чуть ли не 80 % населения и эта цифра продолжает расти.

При этом никто не хотел замечать, что темпы инфляции заметно снижаются, национальная валюта крепнет, улучшаются и другие экономические показатели. Нас продолжали ругать, обвинять в полной неспособности управлять экономикой такой большой страны. В результате в самом начале июня было принято решение ввести в правительство «крепких хозяйственников»: Шумейко, Черномырдина, Хижу. Правда, вскоре президент издал указ о назначении Егора Гайдара исполняющим обязанности председателя правительства, которое ранее Ельцин возглавлял сам. Борис Николаевич таким образом использовал свою любимую систему сдержек и противовесов, постаравшись как бы уравновесить одно другим: разбавил команду реформаторов хозяйственниками, но резко добавил власти главному идеологу реформ. Но на практике оказалось, что передача премьерских обязанностей Гайдару как бы освобождала самого Ельцина от ответственности за экономическую политику правительства. Президент развязывал себе руки.

Начало раздачи кредитов

Результат не замедлил сказаться. Сначала по настоянию Верховного Совета, активно поддержанного в правительстве новыми вице-премьерами и министром финансов Василием Барчуком, было принято решение пополнить оборотные средства предприятий за счет льготных кредитов. Справедливости ради скажу, что жесткого неприятия оно не вызвало в правительстве ни у кого. А уж Верховный Совет проштамповал это совместное с правительством решение с восторгом. По части что-нибудь раздать депутаты были большими охотниками.

Я тогда дал по этому поводу большое интервью газете «Мегаполис-Экспресс». Назвали его забавно: «Президент, правительство, парламент: трое в лодке, не считая собаки – гиперинфляции». В нем я впервые говорил о кризисе неплатежей и объяснял, в частности, почему я тоже поддержал предложение о некотором смягчении стабилизационной политики в финансах: «Да, я тоже считаю, что нужно ослабить (жесткость финансовой политики. – А.Н.), потому что мы не можем взять и сразу похоронить 40 % народного хозяйства. Но ослабить не настолько, чтобы поставить под угрозу хотя бы ту финансовую стабилизацию, которой достигли. Потому что если финансы развалятся и мы сорвемся в гиперинфляцию, то рухнут и промышленность, и село, и все на свете. Поэтому послабления в кредитной и бюджетной области возможны и нужны, но в более ограниченных масштабах, чем советуют некоторые специалисты-практики…» Под практиками я имел в виду новое пополнение в правительственной команде.

Говорил я и о том, что отчасти мы сами виноваты в кризисе неплатежей. Виноваты не потому, что освободили цены и вообще начали реформу, а тем, что крупнейшим должником в стране является бюджет, который задолжал бюджетным организациям: здравоохранению, армии, науке. Они, в свою очередь, должны предприятиям, которые поставляют им продукцию, задерживают зарплату своим сотрудникам. Те, соответственно, не предъявляют платежеспособный спрос на произведенные товары. Правда, это была в основном не наша вина. Верховный Совет не утвердил нам бюджет на 1992 год, и по закону мы могли финансировать расходы лишь в пределах, утвержденных ранее для I квартала 1992 года. При тогдашней высокой инфляции этого было явно недостаточно. В результате к моменту интервью бюджет задолжал предприятиям порядка 150–170 миллиардов рублей.

Вспоминаю об этом неслучайно, поскольку сходная проблема была характерна для всех 90-х, да и для последующих годов. Разница в том, что если в 92-м правительство само инициировало во многом цепочку неплатежей, поскольку не имело утвержденного бюджета, то в дальнейшем ситуация была иной. Бюджет утверждался, но откровенный популизм Госдумы при недостаточном сопротивлении ему со стороны правительства приводил к принятию нереалистичного, плохо сбалансированного по доходам и расходам бюджета. Как следствие, недополучая запланированные доходы, бюджет не финансировал и заложенные расходы, вновь рождая по цепочке хозяйственных связей проблему неплатежей в экономике. Она, в свою очередь, приводила к сокращению доходов бюджета из-за снижения собираемости налогов. И так продолжалось хождение по порочному кругу. Это еще раз иллюстрирует, насколько опасны необоснованные компромиссы в экономической политике. Урок актуальный и для сегодняшней ситуации.

Говорил я в цитируемом интервью и о том, под чем могу подписаться и сейчас: что проблему неплатежей не решить без структурной перестройки экономики и повышения финансовой ответственности предприятий, в том числе и через процедуру банкротств. Нужно было официально обанкротить несколько предприятий, чтобы все поняли, что просто так никто их спасать не будет, говорил я тогда в интервью. «Мегаполис-Экспресс» цитировала и какое-то другое мое высказывание, про которое я, честно говоря, не помню, было ли оно на самом деле или редакция приписала мне его исходя из смысла моей позиции. Я якобы сказал: «Нам не нужны великие потрясения, нам нужен десяток показательных банкротств». Отмечу, что банкротство