Прокурор - Анатолий Безуглов

…На следующее утро Фадей Борисович дал указание своему шоферу, чтобы тот не только привозил и увозил из дома отдыха журналистку с телевидения, но и вообще избавил ее от поездок на общественном и случайном транспорте. Куда бы она ни ездила.

— Переработанное время тебе компенсируем, — пообещал Заремба Берестову. — Что хочешь, отгулами или премию выписать?

— Деньгами вроде бы лучше, — сказал на это шофер.

У всех анонимщиков по телефону одинаковая интонация, мертвый, обесцвеченный голос. Их Измайлов определял по первым же словам. Так говорил и незнакомый мужчина, позвонивший Захару Петровичу в прокуратуру, когда он только зашел в кабинет.

— Измайлов, ты читал сегодня газету «Вперед»?

Захар Петрович не успел ответить — трубку тут же бросили. Чертыхнувшись про себя, он вызвал секретаря.

— Вероника Савельевна, почту принесли?

— Заканчиваю разбирать, Захар Петрович.

Она вышла, и опять звонок.

— Приветствую, Захар. — Это был Межерицкий. — Читал?

— Что?

— «Вперед».

— Еще не успел.

— Тогда я позвоню попозже. — Борис Матвеевич помолчал, потом осторожно сказал: — По-моему, ты должен радоваться…

— Я ведь ничего не знаю, — сказал прокурор.

Звонок приятеля его удивил, пожалуй, больше, чем звонок анонимщика. Если Межерицкий и звонил на работу Захару Петровичу, то только по служебным делам.

— Конечно, это было бы смешно, если бы не было немножечко грустно, сказал Борис Матвеевич. — Но Самсонову оказали медвежью услугу. Даже дурак, и тот поймет, что это явное передергивание…

В дверях появилась Вероника Савельевна с газетами.

— Мне как раз принесли газеты. Я тебе позвоню…

— Обязательно, — попросил Межерицкий. — Я дома.

Секретарь положила на стол почту и ушла. Измайлов развернул областную газету. На второй полосе целый подвал занимала статья под заголовком «Палки в колеса». Автор — все та же Большакова, которая недавно была у Захара Петровича.

Вначале были восторженные слова в адрес зорянского машиностроительного завода. На этот раз автор напомнил его историю, этапы развития, из каких руин построили его после войны. Затем — как и в предыдущей статье корреспондентки о заводе — снова о научно-технической революции, модернизации, увеличении мощностей чуть ли не втрое. Изделия, мол, на уровне мировых стандартов, культурно-бытовое строительство… Автор не забыл ни нового микрорайона, ни Дворца культуры. Целый абзац был посвящен будущим зорянским Лужникам…

«Было бы ложной скромностью умолчать, — писала Большакова, — что в немалой степени успехам ныне передового промышленного предприятия способствовало его руководство во главе с директором Г. А. Самсоновым. Это признают в министерстве, в областных и районных организациях. Рабочие завода любят своего руководителя, что, прямо скажем, играет немаловажную роль в деле выполнения государственных заданий. Мы порой стыдимся простых человеческих понятий. Уважать и любить своего директора… Кажется, избитая фраза. Но за ней стоит доверие, готовность трудиться под его началом до полной самоотдачи, до самопожертвования. Если начальник нашел путь к рабочему сердцу, сумел так поставить себя, что его личный настрой, деловитость и энтузиазм передались во все звенья и подразделения предприятия, успех дела заранее обеспечен…»

Дальше зазвучала минорная музыка. Речь шла о том, что заводу вставляют палки в колеса.

«Вызывает удивление позиция городской прокуратуры Зорянска (прокурор З. П. Измайлов), занятая по отношению к ведущему предприятию города, говорилось в статье. — Спору нет, надо следить за исполнением законности. Но плохо, когда это переходит в мелочную опеку, в следование букве закона ради самой буквы, а не существа…»

В общих, расплывчатых фразах Захар Петрович опять увидел знакомое, слышанное от Самсонова, его подчиненных и самой Большаковой.

Короче, можно было сделать вывод, что прокуратура города (дальше фамилия Измайлова не фигурировала) сознательно мешает людям спокойно трудиться. По словам корреспондента, дирекцию замучили проверками, вмешательством в производственные дела, настраиванием рабочих против руководства. Большакова уверяла читателей, что администрация, профсоюзный комитет и общественность завода по первому же сигналу устранили недостатки в своей деятельности, на которые им указали в прокуратуре…

Когда Захар Петрович кончил читать, то удивился своему отношению к статье: она его не задела. Как не задевает иногда несправедливая брань, если понятно, чем она вызвана.

Измайлов спокойно проанализировал это звено в цепочке действий Самсонова и его защитников. Звонок Бармина, разговор у Чибисова насчет квартиры для Ермакова, теперь — выступление Большаковой…

Захар Петрович позвонил Межерицкому.

— Ну как? — спросил тот.

— Все закономерно, Боря…

— Я рад, что ты невозмутим. Но…

— Спасибо, старина, за поддержку, — перебил приятеля прокурор. — И успокой Лилю.

— При чем тут Лиля? — несколько растерянно спросил Межерицкий.

— Знаю, знаю, уже отпевает меня, — сказал Захар Петрович.

— Не отпевает, а переживает… Зайдешь к нам сегодня? Надеюсь, не забыл?

У Захара Петровича чуть не вырвалось: «Что?» Хорошо, что он тут же вспомнил: у Межерицких сегодня годовщина свадьбы.

— А как же, — поспешил ответить он.

— Предупреждаю, придешь в одиннадцать — все будет уже съедено и выпито…

После разговора с Межерицким по поводу статьи долго никто не звонил. А звонков Измайлов ждал. Через час ему стало казаться, что весь город уже прочел газету и вынес ему, Измайлову, свой приговор.

«Странная штука человеческая психика, — невесело размышлял Захар Петрович. — Ведь даже неправда может кого угодно поколебать. А если еще печатная…»

Не успел он додумать, как позвонил Журавлев.

— Захар Петрович, — решительно начал он, — я в корне не согласен с позицией автора статьи! Считаю, ваши действия отражены неправильно. Слишком односторонне показана роль руководства завода. А как выглядят в статье рабочие? У нас смеются… Смех — весьма показательная штука.

— Да, смех — это серьезно, — подтвердил Захар Петрович.

Звонок секретаря парткома словно снял камень с души. Измайлов больше всего опасался, что на заводе приняли статью за чистую монету.

— Как же так можно? — возмущался Журавлев. — Ведь Большакова буквально позавчера беседовала со мной. Но я не нашел в статье ни одной своей мысли… В частности, что в проекте реконструкции завода были серьезные недоработки…

Измайлов молча слушал его. И в заключение Журавлев заявил:

— Так дело оставлять нельзя! Выступление газеты дезорганизует общественное мнение. А в настоящий момент это недопустимо… Вы знаете, звонил Благовидов, прежний секретарь парткома. Он полностью придерживается моего мнения… В общем, Захар Петрович, я напишу в редакцию…

На этом и распрощались.

Потом стали заходить сотрудники прокуратуры. И каждый выражал свое негодование. Захар Петрович воспрял духом. Но, оказывается, преждевременно. Позвонил начальник отдела общего надзора прокуратуры области Ляпунов.

— Надо отреагировать на выступление газеты, — сказал он.

— Как? — спросил Измайлов.

— Послушайте совет старого служаки, Захар Петрович, — доверительно произнес Ляпунов. — Напишите в редакцию: факты, мол, подтвердились строго указано помощнику городского прокурора Ракитовой, которая занималась проверкой…

— Кому нужна такая филькина грамота? — вырвалось у Измайлова.

— Знаете, всегда лучше от греха подальше, — сказал Ляпунов.

У Захара Петровича сделалось тоскливо на душе.

— Значит, свалить на стрелочника? — спросил он.

— Всегда-то вы найдете формулировочку, — укоризненно произнес Павел Иванович. — А в вашем положении сейчас… — он не договорил.

Измайлов хотел сказать Ляпунову, что нельзя так просто отмахнуться от столь серьезного, принципиального вопроса. И не в его, Измайлова, привычках прятаться за чью-то спину, тем более — подчиненного. Но вдруг Захар Петрович представил себе начальника отдела, сидящего в своем кабинете с трубкой в руке. Измайлов всегда, когда заходил к Ляпунову, мог с первого взгляда определить, с кем Павел Иванович говорит по телефону. Если трубка прижата к уху, словно Ляпунов сливался с ней, чтобы ни в коем случае не пропустить ни словечка, ни звука, значит, это было начальство. Он буквально внимал ему. С равными по рангу Павел Иванович мог позволить себе держать трубку весьма свободно и небрежно. Зато в беседе с подчиненными и просителями трубка едва касалась уха, причем рука держала ее весьма неохотно (мизинец обязательно брезгливо оттопырен)…

«Именно так он сейчас и держит трубку», — подумал Захар Петрович и решил с Ляпуновым в споры не вступать.